- Хорошо! Прекрасно! - сказал Петр Ананьевич. - Есть романтический налет, право, это мне по душе! Я разделяю такое счастье. Тогда и несчастье оборачивается счастьем, служит источником силы, побуждает человека к борьбе.
Красиков поднялся, шагнул к Герасиму, открыл жалюзи, мягко положил руку на плечо молодого товарища.
В комнату ворвался сыроватый ветерок, пропахший угольной копотью.
- Вот и новый день наступил, - подойдя к окну, проговорил Гусев.
- Ближе к России, - словно почувствовав и себя на родной земле, произнес Алексеев. - Не дождусь, когда снова увижу Петербург.
Они заговорили о пушкинских местах, о русских лугах и лесах…
- А все же и вздремнуть надо, - спохватился Гусев. - День предстоит нелегкий. Николай Александрович, уготовь-ка нам постельки…
- Ну что же, будем располагаться, - отозвался Алексеев.
Закрыли жалюзи. На узком диванчике устроили Петра Ананьевича. Сергей бросил на пол пальтишко хозяина, в головы положил журналы и газеты.
- А мы тут с Муравьевым. Приятного, но короткого сна, друзья! - Гусев, посмеиваясь, стал раздеваться. - Чудесно!
Алексеев потушил газовый рожок.
- И я с вами рядом.
- Вот и хорошо, - ответил Гусев.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Предстояли выборы руководящих органов партии, еще одна волна ожесточенных боев.
Председательствовал Ленин. Плеханов, утомленный шумными и напряженными заседаниями последних дней, сидел безучастный и отрешенный. Ему казалось - что-то непоправимое просмотрел, упустил момент начавшихся раздоров, а мог как самый старший, опытнейший предупредить весь этот неприятнейший разброд. Плеханов слышал, что старые друзья называли его, правда в шутку, генералом социал-демократии. В каждой шутке есть доля правды. Но какой же он генерал, если не в силах установить дисциплину и добиться повиновения и единодушия?
Это была лишь одна сторона его раздумий. Георгий Валентинович начал сомневаться: правильно ли поступал теперь? Верна ли его позиция? На чьей стороне будет, в конце концов, правда, за кем останется победа? Сомнения все больше терзали его. "Молодой на битву, а старый на думу".
Георгий Валентинович, вместо того чтобы продолжать начатое сражение, устало молчал. Ему даже становилось жаль борющихся. Ведь они составляли единый лагерь… Мелькнула мысль: примирить стороны, но тут же погасла. Видимо, это уже невозможно!
И в то же время, казня себя, признаваясь в том, что генеральское звание уходит от него, Георгий Валентинович чувствовал: уплывала из-под ног твердая почва. Он понимал и не мог этого не понимать: за Лениным пойдут. "Стареешь, Георгий Валентинович, стареешь. Думать следует об отставке, но как это сделать?"
А схватка продолжалась на его глазах. Один из руководителей группы "Южный рабочий" Егоров, член Организационного комитета по созыву съезда, оказался самым неугомонным, упорно стоял на своем. Он пытался сохранить группу и газету, как активно действующую, самостоятельную организацию на Юге России, энергично защищал право на их существование.
- Хотя все мы поодиночке составляем единую партию, но она все-таки состоит из целого ряда организаций, с которыми приходится считаться как с историческими величинами. Они могут или разойтись или остаться. Но если подобная организация не вредна партии, то ее не к чему распускать. "Южный рабочий" этого не находит нужным…
"Какой дотошный, право. Сразить бы его сейчас острой репликой". Но ничего не приходило на ум Георгию Валентиновичу.
Плеханов взглянул на Ленина, чуть поодаль сидевшего за столом, на его волевой, лобастый профиль и попытался разгадать, почему Владимир Ильич терпеливо дает слово южнорабоченцам. "Ленину хочется, чтобы они, выслушав возражения и доводы других делегатов, поняли, наконец: отстаивая право на свою самостоятельность, мешают созданию единой партии", - догадывался Георгий Валентинович. Выдержке Ленина и на этот раз можно было позавидовать. "Стратег, тонкий стратег!"
Георгий Валентинович откинулся на спинку стула, приставил к глазам пальцы и стал вслушиваться в слова очередного оратора. Сергей Гусев говорил внушительно, куда внушительнее Егорова. Он доказывал, что существование группы "Южный рабочий" теперь излишне. Делал это сдержанно, без напряжения, уверенный в правоте своих слов. "Эти победят, непременно победят!".
- Поддай, Медвежатко, поддай им! - раздался голос в рядах делегатов.
Плеханов опустил руку, поднял голову. "Как на деревенской сходке". Он бросил быстрый взгляд на Ленина. Владимир Ильич, слушавший Гусева, подперев щеку рукой, встрепенулся и легонько постучал карандашом по столу, а потом торопливо по графину.
Герасим Михайлович невольно оглянулся. Сзади сидел делегат-ростовчанин, устремивший до вольный взгляд на выступающего. Гусев тряхнул своими длиннющими волосами, поправил очки, лихо улыбнулся. "Медвежатко! Должно быть, его кличка". В голосе крикнувшего товарища звучала доверчивость и уважение к Гусеву. "Сергей непременно поддаст крикуну Егорову - верховоду южнорабоченцев", - решил Мишенев.
- Никто не признает группу и газету вредными, - звучал сильный баритон, - наоборот, считают полезными. Русская организация "Искра" была более полезна, но объявила себя распущенной.
- Однако она не уничтожена! - послышался раздраженный голос Егорова.
- Она растворилась в партии, - отвечал Гусев. - Того же мы ожидаем и от "Южного рабочего".
- А мы не находим нужным это делать, - выкрикнул злобно Егоров.
Ленин реже, чем Плеханов, пользовался колокольчиком, а сдерживал возникающий шум или беспорядок властно поднятой рукой с зажатым карандашом. Этим жестом ему удавалось призывать к порядку разбушевавшихся делегатов, остудить их страсти. Сейчас он постучал карандашом по горлышку пустого графина, и острый звон стекла подействовал на Егорова.
Но когда один из ораторов, сорвавшись со спокойного тона, заявил, что он вообще против существования местных органов и считает совершенно лишними не только "Южный рабочий", но и другие местные газеты, дублирующие "Искру", взвинченный Егоров снова вскочил:
- Это ложь! Нельзя ставить на одну доску нашу газету с другими.
Ленин грозно сдвинул брови.
- Я не позволю вам так выражаться. Возьмите свои слова назад.
По рядам прокатилось волнение, послышались возмущенные крики против Егорова.
- К порядку!
- Возьмите свои слова обратно.
"Базар, какой базар! Настоящая драчка, а не деловое обсуждение". Плеханов сбоку ревниво следил за Лениным, за его проницательным взглядом. "А все же сноровист, энергичен, добивается своего и добьется", - думал Георгий Валентинович.
Председательствующий сначала настойчиво по стучал карандашом по графину, но шум не стихал и волна ропота перекатывалась по залу. Тогда Владимир Ильич вынужден был позвонить в колокольчик. И когда шум стих, Егоров извинительно произнес:
- Хорошо! Я готов взять свои слова обратно.
Герасим Михайлович, давно порывавшийся высказаться, попросил слова и, выступая, поддержал Гусева. Он говорил: если группа "Искры" оказалась распущенной и у делегатов не возникало никаких сомнений, то почему же теперь разгорелись ненужные споры?
- Когда товарищ Гусев в своей речи упомянул "Искру", то раздалось восклицание: "Однако она не уничтожена!" Да, это верно. Но разве товарищ Егоров и все другие, подавая голос за утверждение "Искры" Центральным Органом партии, делали так потому, что "Искра" безвредна? Нет, конечно. Утверждая "Искру", мы все предполагали, что она в качестве Центрального Органа будет в высшей степени полезна для партии.
"Бьет в одну точку, как Гусев", - отметил про себя Плеханов. Он посмотрел на оратора, а увиделась ему сестра Сашенька. Где-то она теперь и что с нею? Давно, давно не получал от нее никаких весточек. Увиделась и Наталья Александровна… А как ему хотелось тогда свить свое гнездо, сына назвать Николаем в честь Чернышевского! Сын родился, был назван Николаем, но вскоре умер…
Плеханов тяжело вздохнул. Он попытался сосредоточиться, посмотрел в зал. "Вся эта неурядица!.. То сей, то оный на бок гнется. Размолвка, разрыв и, прежде всего, со старыми друзьями…"
Отметил - удивительно спокойный и уверенный голос уральца.
Мишенев сделал паузу, нажал на последних словах:
- Все ясно! Точно так же должно быть поступлено и с "Южным рабочим". - И посмотрел на Егорова.
По рядам опять пробежал недовольный шумок южнорабоченцев. Петр Ананьевич поспешил внести предложение о прекращении прений. Оно было поставлено на голосование и отклонено. Выступило еще несколько ораторов.
Плеханов все это время не проронил ни слова. У него стучало в висках, начинался приступ мигрени.
Мартов подал резолюцию, предлагая вопрос "Южном рабочем" оставить открытым и немедленно перейти к выборам. Он явно подгонял события. Ему хотелось ускорить их развязку. Борьба с Лениным выматывала душевные силы, а ему не хотелось сдаваться. Болезненное самолюбие будто подталкивало его все время.
Владимир Ильич прочитал резолюцию, недовольно поморщился:
- Резолюция Мартова поставит нас в совершенно невозможное положение…
Сразу же раздались протестующие крики. Сам Мартов, чтобы подогреть страсти, нервно размахивая руками, прошел к столу председателя и, не глядя на Ленина, взял резолюцию обратно. И тут же начал энергично протестовать против заявления председателя.
Владимир Ильич предупредительно поднял руку, ожидая, когда стихнет в зале.
Герасим Михайлович поежился. "Очередная вызывающая на скандал выходка, что называется "нож в спину". Ему хотелось броситься в атаку, чтоб поддержать Ленина. "В чем только душа держится?" - посмотрел он с неприязнью на Мартова. Против плотной и коренастой фигуры Ленина Мартов казался и худоватым, и каким-то ссутулившимся. Он пружинисто приподнимался на носках, чтобы казаться чуть выше, и выкрикивал слова.
И вот, наконец, выступил Владимир Ильич. Плеханов повернул к нему голову. И как ни странно, поймал себя на том, что не слышит Ленина, что от его внимания ускользает упрямо повторяемая оратором мысль. Его мучило только то, что этот человек на глазах набирает силу, как Антей.
После Ленина опять поднялся Мишенев. Плеханов не вникал в то, что говорил делегат Уфы… Увидел себя энергичным, молодым, вот таким же напористым, но немножко беспечным, каким был тридцать лет назад.
"Устал, изрядно устал в эти шумные, напряженные съездовские дни, - старался объяснить свое состояние он. - И что спорить, скрещивать копья, когда можно понять друг друга без драки, найти общий язык. Большинство присутствующих здесь сверстники, вместе поднимались, шли, взращены на одном поле русского марксизма, единомышленники. Как было бы хорошо идти всем в ногу, держать твердо один шаг, прислушиваться к голосу старейших".
Георгий Валентинович считал себя одним из тех, кому самой историей развития революционного движения в России предназначено было быть старшим среди них, вожаком. Вожаком? Увы, и это в прошлом. Движение выдвигает новые имена. Он опять взглянул на сидящего за столом Ленина со склоненной головой, что-то торопливо записывающего на листке…
Приступили к выборам в Центральные Органы партии. Это был наиважнейший вопрос общепартийной жизни, волновавший одинаково всех делегатов, особенно теперь, когда обострилась борьба между твердыми искровцами и их открытыми противниками.
Герасим Михайлович с неослабным вниманием вслушивался в речи тех и других ораторов, горячо отстаивающих свои позиции, понимал - это борьба, наверняка, обострится. Еще в Женеве был достаточно наслышан о разногласиях и неслаженности в работе редакции "Искры", существовании довольно серьезных и принципиальных разногласий между ее редакторами. Он предвидел и ожидал, что эти разногласия выльются в открытые расхождения. Совсем небезразлично теперь, кто будет возглавлять Центральный Орган и сколько будет редакторов в газете. Было ясно, как дважды два - четыре, что антиискровцы вобьют поглубже клип, чтобы усилить раскол.
Так и вышло. Как только бакинский делегат Русов, искровец большинства, внес предложение о выборе двух троек в ЦК и редакцию, немедленно последовали возражения. Их начал мартовец Посадовский, представляющий на съезде Сибирский союз. Он с пафосом произнес:
- Товарищи! Нам предлагают выбрать трех редакторов для нашего Центрального Органа "Искры". Я считаю это предложение неприемлемым.
"Вот он, камень, брошенный в цель", - слушая неторопливую плавно-тягучую речь Посадовского, подумал Мишенев. И взгляд его невольно задержался на Мартове, самодовольно потряхивающем косматой головой.
- Какие мотивы могут быть выставлены в защиту предложения товарища Русова? - продолжал оратор. - Единственные, - что при старом составе могли быть шероховатости и для устранения этих шероховатостей необходимо сократить число редакторов и выбрать трех. Но где уверенность, что без этих шероховатостей "Искра" была бы лучше? Отчего невозможно предположить, что, именно благодаря им, "Искра" вышла такая, как она есть? Я думаю, мы не имеем возможности входить в разбор того, кто из старой редакции и какую роль играл в создании "Искры", и, так как выбор трех лиц не представляется мне возможным без этого анализа, я против предложения товарища Русова и присоединяюсь к предложению признать старую редакцию "Искры" в полном составе - редакцией нашего Центрального Органа…
И когда Посадовский коснулся шероховатостей, которые искровцам большинства были видны и понятны не только по прежней неслаженности в работе редакторов, но и по спорам, Мишеневу стало ясно, надо сейчас же выступить, сказать обо всем прямо и честно.
- Товарищ Посадовский, предлагая утвердить старую редакцию, говорит, между прочим, что "если и есть кой-какие маленькие шероховатости", то съезд не компетентен входить в рассмотрение подобных обстоятельств…
Владимир Ильич слушал Мишенева, чуть склонив голову набок. Он левой рукой пригладил волосы на затылке, потом что-то записал своим стремительно летучим почерком.
- По моему же мнению, - продолжал Мишенев, - для большинства съезда в настоящий момент вполне ясно видно, что такие "шероховатости" несомненно существуют. И именно ввиду этого я присоединяюсь к предложению товарища Русова, что редакция должна быть выбрана съездом в составе трех лиц, путем тайной подачи голосов…
Герасим Михайлович не предвидел, что речь его вызовет переполох в стане антиискровцев. Разногласия с политической почвы будут перенесены в сугубо личную сферу, и слова его, как козырную карту, мартовцы используют в своей нечестной игре. И ее начал Мартов, нетерпеливо вскочивший со своего места. Не пытаясь пройти к столу, он с ходу пошел в атаку и с явно провокационной целью заявил, что после того, как последний оратор поставил вопрос о внутренних отношениях в бывшей редакции "Искры", он и другие редакторы - Мартов указал на рядом сидящих Потресова, Засулич и Аксельрода, - считают удобнее всего удалиться.
- Мы уходим с собрания, - небрежно и обиженно, но с вызовом бросил он, - в наше отсутствие товарищи смогут высказаться об этом более свободно и непринужденно…
Мартов поправил пенсне с выпуклыми стеклами, делающими его глаза неестественно расширенными, посмотрел в зал и мелкими шажками покинул его. За ним поднялись Засулич и Аксельрод. Шествие завершал широкоплечий, с румяными щеками Потресов.
Плеханов растерянно пожал плечами и как председательствующий заявил, что он не позволил бы здесь говорить о внутренних делах редакции, но согласен с предложением Мартова:
- Чтобы не стеснять съезд, я думаю, что и остальные члены редакции уйдут…
Георгий Валентинович передал председательство Красикову и тоже направился к выходу.
Стремительной походкой Ленин пересек зал, немного боком прошел среди делегатов и, пропустив в дверях Плеханова, прикрыл ее за собой.
Петр Ананьевич, беря бразды правления в свои руки, предложил высказаться съезду - должны ли присутствовать при прениях редакторы, но неимоверный шум в зале заглушил его голос. Началась перепалка, и не сразу выступления ораторов обрели деловой тон.
Герасим Михайлович не думал, что правда его слов заденет самолюбие одних и тщеславие других. Приверженцы Мартова продолжали атаковать его, пытаясь утопить сказанное им в оскорбительных намеках.
То один, то другой оратор по-разному истолковывал слова о лицах, "подверженных шероховатостям", якобы произнесенные Муравьевым, хотя их первым сказал Посадовский. Особо ядовито выступил Попов.
- Я посоветовал бы Муравьеву, принимая во внимание особый склад его ума, не брать на себя таких деликатных поручений…
Раздались бурные аплодисменты, зал охватило всеобщее волнение.
Герасима Михайловича взял под защиту Гусев, потом Бауман.
- Я вполне понимаю страстность настоящего спора, - сказал Николай Эрнестович. - Но зачем прибегать к таким приемам, против которых мы всегда протестовали? Зачем это залезание в чужую душу, допущенное товарищем Поповым?.. Нам не раз указывалось, что мы здесь члены партии и должны, следовательно, поступать, руководствуясь исключительно политическими соображениями. А между тем, в настоящий момент все свелось на личную почву…
"Пусть негодуют, злобствуют", - слушая выпады и догадываясь, что они направлены против Ленина, думал Мишенев. "Хорошо, что вызвал огонь на себя и отвел нападки от Ленина. Не страшно! Противники Владимира Ильича - это и мои противники". Он испытывал удовлетворение, а не огорчение. И был душевно благодарен Гусеву, особенно Бауману, за поддержку. Сам же яснее и яснее сознавал: Мартов не одинок. Вокруг него, как осы возле потревоженного гнезда, вились сторонники и жалили искровцев. Но как бы ни были больны их укусы, здоровое ядро делегатов все отчетливее видело и понимало - правда на стороне Ленина.
Плеханов и Ленин, после того, как покинули зал заседания, вышли из клуба. Они были одинаково подавлены и возмущены выходкой Мартова, но по-разному думали о недостойном его поведении.
- Как аукнулась шероховатость-то! - первый нарушил молчание Ленин и посмотрел лукаво сощуренными глазами на Георгия Валентиновича.
- Шарахнулось здорово, - отозвался устало Плеханов. - Удержаться бы теперь на ногах!
Владимир Ильич удивленно развел руками:
- Вам ли, ветерану русской социал-демократии, говорить об этом. У меня до сих пор в ушах звучат слова Герцена, произнесенные вами при открытии съезда: "Весело жить в такое время!"
Георгий Валентинович, явно польщенный сказанным, улыбнулся и бросил на Ленина взгляд из-под нахмуренных бровей - подшучивает он над стариком или говорит всерьез.
- Укатали Сивку крутые горки. Пора эстафету передать добру молодцу. Я отдохну немного после столь тяжких баталий, - извинительно сказал Георгий Валентинович. - Надо набраться свежих сил.