Даже на исходе жизни Франко, как свидетельствует запись его двоюродного брата и доверенного секретаря Франко Салгадо Араухо от 5 июля 1965 г., подтверждал, что "Гитлер никогда не вмешивался в подготовку мятежа".
Это признание согласуется с точкой зрения германского историка М. Меркеса, что "версия об активной позиции Германии в период предварительной подготовки мятежа - не более, чем фантазия".
Эту позицию разделяют и многие современные испанские историки. В ее пользу свидетельствует и негативная первая реакция на просьбу о закупке десяти транспортных самолетов у частных фирм, переданная от имени Франко X. Бейгбедаром министерству иностранных дел Германии. "Известие о том, что мы поставляем оружие мятежникам… будет иметь чрезвычайно серьезные последствия", - ответил начальник политического департамента германского министерства иностранных дел Г. Дикгоф, будущий посол в Мадриде в годы Второй мировой войны.
Франко нашел другие пути. 23 июля письмо Франко Гитлеру было вручено шефу заграничных организаций нацистской партии Боле, тот передал его Гессу. 25 июля письмо получил Гитлер в Байрейте, где проходил традиционный вагнеровский фестиваль. Гитлеру понадобилось не более двух часов, чтобы принять решение о помощи Франко; для этого 26 июля был создан "штаб В", формально особый отдел военного министерства, но под строгим контролем Геринга. Между 28 июля и 1 августа в Тетуане (Марокко) приземлились 20 транспортных самолетов "Юнкерс-52", а транспортное немецкое судно "Усамо" находилось в то время на пути к Кадису. 27 июля Муссолини после непродолжительных колебаний дал согласие на передачу Франко 12 бомбардировщиков "Савойя-81".
К началу августа африканская армия мятежников на германских самолетах и под прикрытием германских кораблей была переброшена на Пиренейский полуостров. 6 августа юго-западная группировка мятежников под командованием Франко начала марш на Мадрид. Одновременно северная группировка под командованием Молы двинулась на Касерос, где планировалось соединение обеих армий. Началась "большая война".
6 августа Франко прибыл в Севилью, и в тот же день произошла его первая встреча с подполковником германского генерального штаба Верлимонтом. Днями позже, 12 августа, Верлимонт доносил в Берлин: "Франко занимает место первого среди равных". И разъяснял, почему Франко следует отдать предпочтение перед Молой, который также занимает выдающееся место в "Движении": он - вождь всех марокканских войск, представляющих ударную силу в схватке, у него высокий личный престиж, основанный на успехах, сопутствующих ему до сих пор. Воинские соединения под командованием Франко и Ягуэ, именуемые марокканскими войсками, насчитывали тогда 47 тыс. человек.
Донесение Верлимонта послужило еще одним аргументом в пользу позиции адмирала Канариса, горячо поддерживавшего кандидатуру Франко: адмирал почитался в Берлине за знатока Испании, с которой он "познакомился" еще в годы Первой мировой войны.
Известия об Испании тогда поступали противоречивые, и адмирал Канарис, частый гость в мятежной зоне, сделал немало для организации наиболее эффективных форм оказания поддержки Франко - единственного получателя германской помощи.
Из двадцати одного генерала, имевшего мандат дивизионного или приравненного к нему, только четверо участвовали в мятеже - Франко, Годед, Кейно де Льяно и Кабанельяс. Не присоединились к мятежу 80 процентов бригадных генералов и 70 процентов полковников и подполковников. По свидетельству начальника Главного штаба республики В. Рохо, на службе законного правительства было 2 тыс. офицеров. По сведениям же Р. Саласа Ларрасабля, автора четырехтомной "Истории народной армии республики", увидевшей свет в Мадриде еще при жизни Франко в 1973 г., из 15 167 офицеров действительной службы 3500 с самого начала взяли сторону законного правительства, а 1500 присоединились позже. И против них, в прошлом товарищей по оружию, была направлена ярость мятежников не в меньшей степени, чем против ненавистных левых и масонов. Мятежники тех военных, кто остался верен присяге и был на стороне правительства Республики, считали врагами Испании. Причем многие жертвы были на совести самого Франко.
Были расстреляны командующий республиканской авиацией Нуньес дель Прадо, верховный комиссар Марокко А. Буилья, генералы М. Ромалес, Г. Морато, В. Абрилья, Сальседо-и-Пита, адмирал Асорала. Франко не остановился перед преданием военно-полевому суду и последующему расстрелу своего двоюродного брата Ла Пуэнте Баамаонде, сына единственной сестры его матери: военный летчик, он отказался передать аэродром в Тетуане в руки мятежников. На совести Франко и расстрел генерала Кампинеса, его друга, в прошлом вице-директора Генеральной военной академии, в канун мятежа - военного коменданта Гранады. Он был арестован по приказу Кейпо де Льяно, "севильского правителя". Вмешательство Франко ограничилось письмом Кейпо, но тот его даже не счел нужным прочесть. Между тем Франко мог лично встретиться с ним. Вдова Кампинеса прямо обвинила Франко в смерти мужа: "Вы сегодня - первая фигура в Испании. И Вы не могли его спасти?"
Генеральный директор Управления по аэронавтике, убежденный республиканец Нуньес дель Прадо, участник заговора против монархии в декабре 1930 г., получив известие о мятеже, вылетел в Сарагосу Он надеялся повлиять на генерала Кабанельяса и убедить его не присоединяться к мятежу, так как ему показалось, что генерал колеблется. Когда он уже находился в кабинете Кабанельяса, туда вошли несколько военных и фалангистов. Они арестовали Нуньеса дель Прадо, вывезли его за город, расстреляли и бросили труп на дорогу, где он пролежал в те жаркие июльские дни более недели.
28 июля Франко дал первое интервью иностранным корреспондентам, которое было на другой день опубликовано в "News Chronicle". Франко так обозначил свою цель: "Взять столицу, спасти Испанию любой ценой". На вопрос, означает ли это, что для достижения этой цели надо будет предать смерти половину Испании, ответил: "Повторяю, чего бы это ни стоило".
Испанцы узнали об этом интервью четыре года спустя после смерти Франко из публикации Ф. Диаса-Плаха в журнале "Historia-16" за август 1979 г. Но и не зная об этих словах, они в свое время на собственном опыте познали, что означает "кредо легионера": "Да здравствует смерть!"
Весь мир содрогнулся от известия об убийстве 9 августа близ Гренады великого испанского поэта Гарсии Лорки. Но мало кто за пределами Испании тогда знал, что после того, как X. Ягуэ взял Бадахос, по его приказу на Пласа де Торрес были расстреляны две тысячи "красных": "кредо легионера" - пленных не брать. По сведениям Дж. Аллена, друга Ларго Кабальеро и Негрина, корреспондента "Chicago Tribune" - четыре тысячи: ведь кроме тех, кто был расстрелян на Пласа де Торрес, улицы Бадахоса были завалены трупами, преимущественно гражданских лиц. Ягуэ никогда не отрицал самого факта расстрела. Террор, крайняя жестокость были испытанным средством для реализации осознанной цели: парализовать волю противника к сопротивлению.
Давно отгремели битвы гражданской войны, но битвы историков продолжаются и поныне. П. Moa попытался "уравновесить" террор мятежников сходными, как он полагал, явлениями в республиканской зоне. Их целью было, как он считал, "очистить общество от классового врага". И напоминает о расстреле в мадридской тюрьме "Модело" 22 августа 1936 г. семидесяти заключенных, среди которых были генерал Капас-и-Вильегас, брат Хосе Антонио Фернандо Примо де Ривера и один из основателей фаланги Руис де Альда, герой знаменитого перелета на самолете "Плюс Ультра". В ноябре была новая серия расстрелов узников этой тюрьмы, также без соблюдения правовых норм.
Убийство Гарсии Лорки в августе 1936 г. Moa также пытался "уравновесить" расстрелом 1 октября 1936 г. выдающегося философа и публициста Рамиро де Маэсту.
Р. Маэсту, блестящий представитель "поколения 98-го года", серебряного века испанской культуры, в своих поисках "души Испании" в 30-е годы, как отмечала известная отечественная исследовательница Л. В. Пономарева, "придал образам "двух Испаний" религиозно-политический смысл и соответствующую исключительность: существует только одна Испания, вторая - это личина, призрак, лживое зеркало, отображение". "Дуб и плющ" - вот образное восприятие двух Испаний, - поясняла в своем исследовании В. В. Кулешова. - Дуб - могучее дерево, глубоко ушедшее своими корнями в почву, - олицетворял традиционалистскую, католическую, монархическую Испанию: плющ же, лишенный самостоятельности, находящий опору в существовании дуба, воплощал либерализм, принесенный с Запада и не имеющий корней в Испании".
Религиозно-политическая доктрина Маэсту, отраженная в его труде "Защита испанидад", позднее вошла в идеологический комплекс франкизма. Но и в годы Второй Республики она воспринималась как враждебное идеологическое противостояние демократическим идеалам многими, и прежде всего, партиями и организациями левой и левоцентристской тенденции. Мятеж застал Маэсту в Мадриде. Опасаясь за свою жизнь, он попытался скрыться, но был опознан и 1 октября 1936 г. расстрелян, также без суда.
Но разве нарушение прав человека, проявление жестокости одной стороной в гражданской войне может служить оправданием преступлений другой? Как в этой связи не вспомнить слова Идальго де Сиснероса, командующего авиацией Республики, сказанные им в начале 60-х годов. Рассказывая о терроре мятежников, он заметил: "Когда я писал эти строки, у меня не было специального намерения рассказывать об ужасах гражданской войны. Я убежден: ни к чему испанцам бередить старые раны.
Но как бы ни было велико мое желание не чинить препятствий восстановлению согласия в нашей стране, я не могу изменить событий. Последствия тех методов, к которым прибегали так называемые силы порядка, поднявшие мятеж, столь трагичны, что о тех годах нельзя говорить без ужаса и стыда за то, что эти чудовищные злодеяния совершили испанцы.
Гражданские войны всегда ужасны. Но преднамеренные жестокости мятежников, хладнокровное убийство тех, кто не присоединился к ним, - явление, не имеющее в своей основе ничего испанского. Трудно было представить, что подобные преступления могут совершиться в нашей стране. Этот элемент крайней жестокости привнес фашизм с его человеконенавистнической доктриной поголовного физического истребления политических противников".
У меня также нет намерения бередить старые раны. Но трудно забыть безымянные общие захоронения республиканцев, "фосос комунес", близ дорог и даже на огородах, на севере Испании, которые я видела во время поездки с бывшими интербригадовцами, с так называемым Караваном памяти осенью 2000 г. Захоронения без памятных знаков, на неосвященной земле, в стране, в которой более 90 % осознают себя католиками.
Генералиссимус
Главнокомандующим вооруженными силами мятежников по предварительной договоренности с руководителями заговора должен был стать генерал Санхурхо, сын карлистского генерала в последнюю карлистскую войну 1872–1876 гг., с детства воспитанный в идеалах традиционалистов. Он уже однажды попытался возглавить путч против республики 10 августа 1932 г. Но мятеж провалился: пожизненное заключение Высший военный суд сменил высылкой Санхурхо в Португалию.
20 июля 1936 г. Санхурхо, который все еще находился в Эсториле (Португалия), полагая, что пришел его час, вылетел на самолете в Бургос. Но произошла катастрофа, и генерал погиб. Хуан Интуральде, автор трехтомного труда "Католицизм и крестовый поход Франко", высказал предположение, которое еще раньше имело хождение в среде журналистов, что Франко каким-то образом был причастен к гибели Санхурхо. В пользу этого предположения среди всего прочего было то, что уж очень часто преждевременная смерть убирала с пути генерала тех, кто ему мешал, начиная с загадочной гибели генерала Бальмеса, военного коменданта Лас-Пальмаса, в самый канун мятежа, 16 июля 1936 года, в день приземления там "Стремительного дракона".
Но Хуан Ансальдо, пилотировавший потерпевший аварию самолет, на котором летел Санхурхо, и спасенный, как он писал позднее, крестьянином, вытащившим его, раненого и обгоревшего, из-под обломков, не подтверждает этого предположения. Монархист Ансальдо впоследствии стал яростным врагом Франко, и тем не менее он предполагал, что виной всему был тяжелый сундук, который внесли вслед за генералом в маленький самолет. В сундуке, по словам сопровождавшего генерала, были парадные мундиры, которые, как полагал Санхурхо, ему должны были понадобиться в самое ближайшее время.
Но как бы то ни было, смерть Санхурхо поставила особо остро вопрос о верховном командовании силами мятежников. 24 июля под председательством генерала М. Кабанельяса в Бургосе была создана "Хунта национальной обороны" в составе генералов Саликета, Понте, Давила и Молы. Временный и случайный характер этой хунты не вызывал сомнений: из всех ее членов только Мола имел командные позиции на севере страны. 64-летний Кабанельяс имел, возможно, и не заслуженную репутацию республиканца и масона, а поэтому был неприемлем ни для монархистов, сторонников восстановления на престоле Альфонса XIII, ни для карлистов. В хунту не вошел и генерал Кейпо де Льяно, захвативший к тому времени часть Андалусии и обосновавшийся в Севилье. Но главное, в нее не вошел Франко, выдвинувшийся на первый план уже в начале мятежа.
Он полагал, что еще не время. К тому же "быть одним среди равных" его не устраивало. Для того, чтобы отпали все сомнения о его верховенстве, нужны были убедительные победы.
Самоотверженные, не щадящие жизни, но необученные и необстрелянные отряды народной милиции, имевшие к тому же весьма смутное представление о воинской дисциплине, не смогли в эти первые недели "большой войны" стать непреодолимым препятствием на пути мятежников. 3 сентября отряды Ягуэ вступили в Талаверу де ла Рейна. Впереди были Толедо и Мадрид.
27 сентября колонны, ведомые Ягуэ, взяли Толедо, освободив кадетов, засевших в Алькасаре, где размещалось военное училище, именуемое Академией, которое закончил в свое время Франко. Полковник Москарде, возглавлявший оборону Алькасара, и потерявший в боях сына, стал заметной фигурой в мифологии франкизма.
До Мадрида оставалось менее 80 км.
Еще во время боев за Алькасар генерал А. Кинделан предупредил Франко: "Толедо может стоить Мадрида". На что Франко напомнил генералу о значении "духовного фактора" и добавил: "Через восемь дней мы будем в Мадриде".
Ощущая себя хозяином положения, он решил, что настал его час.
Впервые свои претензии на пост главнокомандующего он заявил 12 сентября. С трудом он все-таки добился желаемого. Однако Франко стремился к большему. 29 сентября на новом совещании, которое проходило на аэродроме Саламанки, преодолев сопротивление сторонников Молы, он настоял на принятии формулировки проекта, подготовленного его адептом Кинделаном и его братом Николасом, дававшей Франко не только военную, но и гражданскую власть: "Звание генералиссимуса влечет за собой на время войны и функцию главы правительства".
Сам Франко позднее скажет: "Я никогда бы не принял назначение, которое ограничивало бы мою юрисдикцию или срок пребывания на посту". 1 октября в тронном зале "Капитонии Хенераль" в Бургосе Франко первым своим декретом объявил себя главой государства. После прочтения декрета он произнес речь: "Вы отдали в мои руки Испанию. Мой шаг будет твердым, мой пульс не будет трепетать. Я добьюсь, чтобы Испания заняла место, предназначенное ее исторической судьбой". В речи с балкона он взял иную тональность: "Мы будем править для народа… Ни один испанский очаг не погаснет, ни один рабочий не будет нуждаться в хлебе, так как те, кто имеет слишком много, должны будут лишить себя части своих богатств в пользу обездоленных. Если понадобится, мы осуществим социальную справедливость твердой рукой… Надо верить в Бога и Родину, потому что человек, не имеющий веры, это уже не человек, не испанец, никто".
Несколько дней спустя Франко перенес свою штаб-квартиру в Саламанку - епископ Пла-и-Даниэль уступил ему свою резиденцию. Туда же переехала и его семья - Кармен Пола, дочь Карменсита или Нанука, как звал ее отец, возвратившиеся из Франции. Там же были генеральный штаб, главный секретариат, руководимый братом диктатора Николасом, дипломатическая служба, во главе которой стоял Сангронис, служба пропаганды, руководимая Мильяном Астраем, служба прессы во главе с Л. Болином. Духовником Франко был отец Биларт, секретарем - "Пакон".