Уже полночь, а моей смены все еще не видно. Солдат, заступивший в караул вместе со мной, также ждет у соседнего входа. Мои глаза слипаются от усталости, в животе отчаянно урчит. Тонкий кусочек хлеба, выдаваемый утром и вечером, не способен заглушить чувство постоянного голода. Даже масло, которое нам выдают довольно щедро и которым можно полностью намазать кусок хлеба, не спасает положения. Есть хочется постоянно.
Смотрю на часы. Смена опаздывает на десять минут. Подхожу к соседнему входу, но часового там уже нет. Спускаюсь по лестнице в наше жилище. Внутри стоит тяжелый дух, кажется, будто вошел в конюшню. Бекер, находившийся в карауле вместе со мной, уже лежит на своей койке и безмятежно спит. Список с фамилиями караульных лежит на столе. С полуночи до двух часов ночи караул должны нести Гешке и Копп. Эти солдаты мне незнакомы, и я не знаю, кого будить. Обер-фельдфебель Кёстер, лежащий на походной койке, как раз переворачивается на другой бок. Я бужу его и сообщаю, что не знаю, где спят солдаты, которые должны сменить меня. Кёстер точно не знает, на каких местах они спят, ему известно лишь, что они в соседней комнате. Сказав это, он снова засыпает.
Иду в соседнюю комнату, где расположились "избранные". Обер-фельдфебель Кайзер, два унтер-офицера и шесть обер-ефрейторов спят вповалку вместе с девушками из войск СС, которые прибыли вчера в казармы. Судя по всему, тут недавно имела место настоящая оргия, потому что девушки полураздетыми лежат рядом с солдатами. Похоже, что здесь они чувствуют себя гораздо лучше, чем в тот момент, когда поклялись воевать до последней капли крови.
Коптилка, стоящая на столе, вот-вот погаснет. Трясу одного из спящих за плечо, и он просыпается. Спрашиваю, как его зовут. Он недоуменно смотрит на меня и бормочет, что я должен знать его, и снова падает на койку. Пытаюсь разбудить следующего, сообщаю ему, что пора заступать в караул. На этот раз мне повезло. Это тот самый Копп. Когда он встает, одеяло сползает, открыв взгляду полностью обнаженную девушку, спящую рядом с ним. Почувствовав холод, она быстро натягивает на себя одеяло. Я поворачиваюсь кругом, возвращаюсь в свою комнату и ложусь на койку.
Чувствую нестерпимый голод и лезу под койку, где я припрятал принесенные вчера консервы. Открываю банку штыком. Мне повезло, это мясная тушенка. Вычерпываю ее ложкой и с разочарованием обнаруживаю, что под тонким слоем мяса - холодная каша. Тем не менее проглатываю ее и бросаю пустую банку под кровать. Завершаю трапезу конфетой. Хотя несколько дней я спал лишь урывками, не чувствую себя сильно уставшим. Видимо, мой организм уже приспособился к этому и функционирует подобно механической машине.
Наконец караульные из соседней комнаты готовы. Уже час ночи, и они будут стоять в карауле недолго. Коптилка в последний раз мигает и гаснет совсем. Комната погружается во тьму. В нее через дверную щель соседней комнаты проникает лишь узкая полоска слабого света.
Неожиданно раздается какой-то шум. Полусонный, я приподнимаюсь на постели, плохо соображая, что происходит. Между рядами коек проходит обер-фельдфебель, напевая: "Май наступил!" Просыпаюсь и ищу свой котелок, который кто-то, видимо, забрал у меня. Нахожу его в соседней комнате, из него ест одна из девушек. Если не ошибаюсь, она провела здесь ночь.
Около святая святых, командного пункта лейтенанта, стоит огромный котел с горячей дымящейся едой. В честь праздника - я не знаю, что можно праздновать сегодня, когда никто не работает, а фабрики лежат в руинах - помимо ломтика хлеба мы получаем суп из капусты, в котором с трудом можно отыскать микроскопические кусочки мяса. Я не могу есть в комнате, где стоит невыносимая вонь немытых тел, и выхожу наружу. Сажусь на поваленное дерево и наслаждаюсь настоящей майской погодой. С неба ярко светит солнце, вокруг повсюду царит покой. Хочется отправиться на экскурсию, как когда-то в детстве.
Откуда-то возникают две собаки, которые не замечают прекрасного весеннего дня. Собака поменьше разыгралась не на шутку, и ее спутница кусает шалунью за хвост и загоняет в угол. Неподалеку от меня на свежем воздухе устроились несколько человек из вспомогательных подразделений. Поскольку они находятся в казармах менее двенадцати часов, то еды им не полагается. Зато их, возможно, скоро снова бросят в бой. Это фольксштурмовцы в возрасте от 14 до 70 лет, вид у них такой, будто они готовы дезертировать при первой подвернувшейся возможности.
Появляется ротный обер-фельдфебель, который замечает меня и приказывает поскорее заканчивать завтрак и отправляться на уборку казарм. Как только он уходит, ухожу и я, не желая больше попадаться ему на глаза.
В стенах столовой видны огромные пробоины, оставленные вражескими снарядами. Окна разбиты, и груды стекла лежат на траве и дорожках. Грязный флаг Красного креста развевается над входом в восточный блок казарм. Кажется, будто все казармы превратились в огромный полевой госпиталь. Из зданий выходят санитары с носилками. Они снимают с них мертвые тела и небрежно сбрасывают их на землю возле военного мемориала, там, где вырублены кусты и выкопаны могилы для массовых захоронений. Большая прямоугольная могила уже наполовину заполнена трупами, положенными рядами, как дрова.
Большая дверь оружейного склада открыта. Я вижу, как несколько гражданских отвинчивают тиски с верстаков. Внутри все перевернуто вверх дном. С одной стороны, все находится в состоянии запустения. С другой стороны, все должно быть в надлежащем порядке. Иду к продуктовому складу и по пути слышу звуки выстрелов, доносящихся со стороны Райхсшпортфельда, где вздымаются в воздух клубы дыма. Вегнер сидит у входа в бункер и смазывает разобранный на части пистолет. У него имеется трофейный русский пистолет, принцип автоматического устройства которого он пытается понять и который ему никак не удается разобрать. В его арсенале также немецкий автомат, русский автомат с круглым диском и русский 9-мм револьвер. В данный момент он пытается заново собрать полицейский 98-мм пистолет. В дверях, ведущих в бункер, появляется лицо Лоффлера. Узнав меня, он подходит ко мне. Он также вооружен до зубов. По сравнению с ним я выгляжу миролюбивым обывателем с моим 7,65-мм "маузером".
Спускаемся в бункер. Казначей, отвечающий за продуктовые запасы склада, производит ревизию, сверяясь с длинным списком, в котором перечислено количество ящиков и мясных туш. За ним неотступно следует Ритн, помогающий проверять наличие продуктов. В последней комнате, где стоят их койки, громоздятся ящики с тушенкой и консервированной колбасой, шоколадом и конфетами. В любой момент, когда они проголодаются, у них есть возможность без всяких церемоний утолить голод. Эта комната кажется мне чем-то вроде сказочной страны. Мы живем рядом всего в нескольких шагах от нее, но вынуждены довольствоваться всего двумя кусками хлеба в день.
Кроме этих продуктов, у них больше ничего нет, однако благодаря им они прекрасно могут обходиться и без хлеба.
Вегнер предлагает отправиться на станцию метро Рулебен, где сегодня были расстреляны новые иностранные рабочие. Набиваем карманы конфетами и отправляемся в путь. Мы не успеваем отойти далеко, как наталкиваемся на Бройера, который одет в кожаную куртку русского комиссара, которого он взял в плен и убил. Карманы Вегнера набиты оккупационными марками, обнаруженными у того же комиссара.
Когда мы выходим из бункера, где-то совсем рядом раздается громкий треск пулеметных очередей. Мы быстро ныряем в укрытие. Немного позже отправляемся к станции метро и проходим мимо домиков, в которых жили венгры. Они располагались позади обгорелых развалин киностудии. Сами венгры пропали неизвестно куда. Стены домиков обрушились, открыв взгляду внутреннюю обстановку жилищ - лохмотья одежды и тюфяков, кучи экскрементов, стаканы и тарелки, полные мочи. На столах валяются разорванные в клочья подушки, на полу лежат разломанные двухъярусные нары. Шкафчики и стулья разбиты вдребезги, как будто над ними потрудились настоящие вандалы.
Осторожно пробираемся через дыры в разбитом заборе и отправляемся в сторону метро. Слева от нас на железнодорожной насыпи валяются перевернутые вагоны, которые должны были перегородить улицу, но подобно легким игрушечным домикам были сметены в сторону русскими танками. Расположенный на территории "Дойче Индустри Верке" танк, который был залит бетоном, нацелил орудие на казармы, однако русские войска обошли его с противоположной стороны, и поэтому превращенная в долговременную огневую точку бронемашина оказалась беззащитной перед натиском врага.
На небольшом расстоянии от станции метро, которая находится на правой стороне улицы, откуда рукой подать до Райхсшпортфельда, старые деревья взрывами вырваны с корнем из земли. Упав на землю, они перегородили дорогу.
В подземной части станции метро мы увидели большое число женщин и детей, которые, видимо, прибежали сюда из домов, расположенных вокруг Райхсшпортфельда, когда в эту часть города ворвались русские. Они также успели привести сюда и раненых, которым не нашлось места в казармах. Усталые горожане давно съели свои скудные съестные припасы, а кроме того, мучаются от жажды, потому что воды у них нет совсем. Молодые женщины вынуждены с ведрами отправляться к казармам, чтобы под колонкой наполнить их, а затем разделить воду буквально по капле между страждущими. Мы раздаем детям все конфеты, что у нас есть, и уходим. Предлагаем девушкам вечером прийти в бункер за едой, чтобы накормить тех, кто прячется в метро.
Мы снова выходим на улицу. Билетные кассы и киоски перед турникетами разбиты вдребезги, как будто их рубили топорами. Среди куч мусора лежат несколько убитых в гражданской одежде. Вегнер говорит, что это иностранные рабочие из трудового лагеря, расположенного неподалеку от станции метро. Они устроили здесь погром, и за это их застрелили.
Возвращаемся в казармы. Часовой на воротах удивляется нашему появлению, потому что мы выскользнули из казарм незамеченными. Перед продовольственным складом стоит лошадь, запряженная в повозку. Наши товарищи вместе с казначеем грузят на повозку ящики с продовольствием. По всей видимости, эти запасы предназначены для боевой группы, расположенной на территории "Дойче Индустри Верке", но мне почему-то кажется, что начальник склада решил перепрятать продукты в безопасное место на тот случай, если нам придется оставить казармы. После того как повозка полностью нагружена, он исчезает, захватив с собой ключи от комнат, видимо, не зная, что у Ритна есть запасной комплект.
Снова набиваю карманы тушенкой, пару банок с консервированной колбасой прячу за пазуху и иду с этим богатством в нашу казарму. Несколько наших солдат и парней из гитлерюгенда по приказу обер-фельдфебеля самодельными метелками подметают двор. Быстро прохожу мимо них и спускаюсь в подвал. Прячу банки под кроватью и снова выхожу наружу. Перед корпусами казарм, в которых раньше размещалась маршевая рота, а ныне беженцы, находятся две водопроводные колонки. Теперь здесь берут воду не только обитатели казарм, но и жители соседних домов. Перед ними выстроилась длинная очередь с ведрами, кастрюлями и консервными банками. Два солдата накачивают воду в огромный бак, явно предназначенный для кухни.
Перед большим подвальным окном медицинского пункта, заложенным кирпичами, стоит Виндхорст. Он охраняет русских, которые раньше работали на кухне и складах, но сейчас признаны ненадежными. Вместе с еще одним солдатом он день и ночь караулит их. Виндхорст добился для пленников некоторых послаблений, например, им выдали одеяла. Отношения между охранниками и русскими сложились вполне добросердечные. Несколько человек отодвигаются от стола, давая нам возможность пролезть в комнату через окно.
Виндхорст достает из кармана газету. Это старый номер "Фелькишер Беобахтер". Он разворачивает газету и дает мне какую-то брошюрку. Она оказывается боевым листком, точнее, текстом специального радиосообщения, которое прозвучит завтра утром. Читаю: "Ставка фюрера сообщает о том, что наш фюрер Адольф Гитлер сегодня днем пал за Германию на боевом посту в рейхсканцелярии, до последнего вздоха борясь против большевизма. 30 апреля фюрер назначил своим преемником гросс-адмирапа Деница, ставшего президентом и главнокомандующим рейха. Рейхсканцлером Германии назначен рейхсминистр Геббельс".
У меня возникает ощущение, будто я только что получил сильный удар по голове. Это, конечно, удивительное известие, однако услышанное мало волнует меня, потому что уже давно прошло то время, когда я думал, что со смертью фюрера рухнут небеса и мир прекратит существование. Мы начинаем обсуждать эту новость, и вскоре она понемногу теряет свою важность. Испытываю огромную радость при мысли о том, что теперь, после смерти человека, которому я давал клятву верности, я совершенно свободен. Однако Виндхорст добавляет, что Гитлер объявил, что клятва, данная ему, распространяется и на его преемника.
Земля перед нашим зданием теперь идеально вычищена, возникает ощущение, будто ее вылизали. В подвале раздают пищу, и я спешу туда, захватив котелок. На это раз мы получаем густую перловую кашу, которая сразу притупляет чувство голода. Человек, раздающий кашу, сообщает, что теперь еда полагается и солдатам из вспомогательных подразделений, но их отправили на передовую, и мы можем получить их порции.
Когда я попадаю в подвал, там кипит жаркий спор. Обер-фельдфебель Кайзер пересказывает нам известие о смерти Гитлера, и все приходят в небывалое возбуждение. Становится тихо, когда он говорит о том, что фюрер мог принять яд, чтобы не стать жертвой расправы недовольных солдат. Все мы сейчас думаем про себя о том, означает ли смерть Гитлера конец войне.
В три часа я заступаю в караул. Блачек отправляется охранять другой вход. У ротного штабс-фельдфебеля имеется свой пунктик - он обожает ставить часовых при любых обстоятельствах, независимо от того, имеет это какой-то смысл или нет. Он не дает покоя подчиненным, заставляя их выполнять никому не нужные приказы. Большинство из нас старается спрятаться от него и весь день не показываться ему на глаза. Сейчас он прохаживается по улицам вместе с пресловутым унтер-офицером Рихтером, похожим на надсмотрщика с колониальной плантации. Они буквально охотятся за солдатами, вынуждая их собирать руками осколки стекла и заравнивать распаханную снарядами землю.
После караула мы строем выходим из здания. Лейтенант Штихлер ведет нас к столовой, где нам должны выдать денежное довольствие. В подвалах уже стоят длинные очереди, которые двигаются очень медленно. Наконец мы оказываемся в нужной комнате. Чиновник берет у нас расчетные книжки и делает в них отметку о выплате денег. После этого мы расписываемся в ведомости и получаем каждый по 60 марок. За соседним столом сидит кассир. Он быстро заглядывает в наши расчетные книжки и элегантным жестом выдает нам банкноты. Это новенькие банкноты по 20 марок, только что сошедшие с печатного станка, образца 1939 года. Некоторые наши товарищи получают банкноты, которые похожи на листы фотобумаги с подписью Гиммлера. Возвращаемся в казарму. Кто-то из нас шутит: "Этих новых денег вполне хватит, чтобы заказать место в братской могиле возле окна".
Снимаю мундир и ложусь на кровать. В подвале очень темно. Замечаю, что за время нашего отсутствия появились новые девушки в форме СС. Они сидят за столом и кокетничают с солдатами. Меня удивляет, что наш ротный командир ничего не сказал по поводу этих дел. Впрочем, удивляться нечего, у него на командном пункте живет одна из этих девиц. Если девушки так мило любезничают сейчас, то к полуночи здесь будет совсем весело. Тем из них, кто уже ночевал в нашей казарме, придется подождать, пока солдаты не "опробуют" новоприбывших. Днем в казармы приходит жена ротного обер-фельдфебеля с двумя сыновьями. Обер-фельдфебель явно не рад этому, потому что теперь у солдат появится прекрасный повод рассказать о его амурных подвигах, если он начнет придираться к ним. Его жена совсем не похожа на него, она изящна и деликатна. Конечно, не каждый обер-фельдфебель может выбирать себе жену по размеру, и, конечно же, он таскал бы домой гораздо больше, чем та малость продуктов, украденная из наших скудных пайков…
Я выхожу на улицу. Теперь казармы представляют собой не только огромный полевой госпиталь, но и приют для беженцев. Сейчас солдат здесь гораздо меньше, чем гражданских. В основном это женщины и дети.
Вспомогательная рота, которая почти полностью состоит из штатских, входит в ворота казармы. Они останавливаются перед зданием, в котором находится штаб батальона. Им выделяют место жительства, но всего лишь на одну ночь. Завтра их расформируют и отправят на передовую. Их юный обер-фельдфе- бель, 19-летний парень маленького роста, похожий на карлика, щеголяет в высоких, начищенных до блеска сапогах. Я же несколько дней не чистил свои сапоги и не переодевал нижнее белье. Кроме того, я несколько дней не мылся, а этот щеголь расхаживает в начищенных сапогах, старательно обходя кучи мусора, боясь испачкаться.