* * *
Фундаментальной разведывательной подготовки в Малаховке Григулевич не получил. Много позже, беседуя с "проверяющим" Центра на конспиративной квартире в Монтевидео, Григулевич скажет: "Меня готовили для проведения ликвидации. Солидными знаниями о ведении резидентуры я не обладал. Мне до всего приходилось доходить самому: методом проб и ошибок".
Обучение Грига на "убойных курсах" породило мрачные легенды в отношении его разведывательной "профессионализации". Но это не более чем легенды. Правильнее было бы назвать Иосифа "несостоявшимся ликвидатором"…
* * *
В первых числах апреля 1938 года "Фелипе" (новый псевдоним Григулевича) и "Марио" отплыли из Новороссийска в Соединенные Штаты. Морской канал для заброски агентуры использовался часто и был отработан в совершенстве. Рейс прошел без приключений. Они спокойно сошли на берег в нью-йоркском порту и растворились в равнодушно-деловитой толпе. Резидентура была оповещена о их прибытии. Учитывая специфику задания, с "Фелипе" вышел на связь сам резидент Петр Давидович Гутцайт. На скамье Центрального парка он вручил Иосифу новые документы, две тысячи долларов наличными, обсудил условия связи. Боевикам надлежало обосноваться в Мексике, ознакомиться с оперативной обстановкой в стране и после этого - наладить изучение "объекта" операции, чтобы в дальнейшем войти в его ближайшее окружение.
"Координация вашей работы будет вестись через меня, - сказал Гутцайт. - Пиши чаще. Отчитывайся, советуйся, не скрывай, если что не так. В нашем деле без ошибок не обойтись. Но почти все исправимо".
В мае 1938 года "Фелипе" и "Марио" прибыли в Мехико (в оперативной переписке - "Деревню"). Мексиканская столица поразила их множеством недавно построенных школ и десятками заброшенных церквей. Социально-экономические реформы президента Ласаро Карденаса встречали сопротивление со стороны реакционно-клерикальных кругов, но тем не менее проводились, вопреки всем заговорам. Лозунг "учиться, учиться и учиться" был подлинно мексиканским, как и революция. Никакого копирования "советских образцов". Несколько дней "Фелипе" и "Марио" прожили в гостинице, старательно изображая, что не знакомы друг с другом, потом разъехались по арендованным квартирам.
Первые дни ушли на знакомство с городом. "Марио" предложил "для ускорения" нанять гида из числа тех, что обычно дежурят у крупных отелей, но Иосиф решительно отверг такую возможность. В Москве ему дали прочитать несколько справок о жизни в Мексике, и он запомнил рекомендации сотрудников, уже побывавших в этой стране. По их мнению, пользы от таких гидов - почти никакой. Многие из них были чернорабочими в США, кое-как овладели английским языком и изучили психологию "гринго". Они берутся "показать и объяснить Мексику", но ничего дельного рассказать не могут. Поэтому охотно плетут всякие экзотические небылицы или заманивают в ночные клубы, чтобы получить комиссионный куш. Иосиф предпочел купить дельно написанный "Путеводитель Терри по Мексике".
"Фелипе" и "Марио" побывали в пригородном районе Койоакане. Они обошли улицы вокруг "Синего дома", в котором после приезда в Мексику в середине января 1937 года поселились Троцкий и его жена Наталья Седова. В Койоакане в то время преобладали одноэтажные дома. Появление посторонних лиц здесь сразу замечали, и потому "гостям из Москвы" было неуютно на пыльных малолюдных улочках. Праздные туристы сюда не заглядывали. "Синий дом" был предоставлен в полное распоряжение "сталинских изгнанников" Фридой Кало и Диего Риверой. Сами они перебрались в район Сан-Анхель, в дом, построенный в конструктивистском стиле. Там находилась мастерская Диего.
* * *
Из газетных интервью Троцкого Григулевич знал, что "Старику" понравилась экзотическая Мексика. Он надеялся, что эта страна станет его пристанищем на долгие годы. В первые дни после "высадки" в Тампико Троцкий заявил, что соратники из Коммунистической интернациональной лиги Мексики (троцкистской ориентации) не должны рассчитывать на какое-либо его участие в ее деятельности. Дружеские отношения с товарищами - да, но никакой политики! Он не намерен выслушивать обвинения во вмешательстве во внутренние дела страны. Соратники возмутились, обвинили Троцкого в предательстве интересов рабочего класса во имя сохранения права на убежище и, в знак протеста, распустили Лигу. Некоторые из членов организации решили "на личной основе" помогать вождю. Они охраняли "Синий дом" от возможных покушений, контролировали посетителей, сопровождали Троцкого в туристических походах (американские телохранители появятся позже). В первую ночь пребывания Троцкого в "Синем доме" на страже его покоя был Ривера с автоматом "Томпсон" в руках. По свидетельству соратников, долгого бодрствования художник не выдержал и мирно заснул после полуночи.
"Возрождение" Лиги, внутренняя борьба между ее руководителями, обиды Диего Риверы, которому казалось, что его оттесняют в сторону, несмотря на его щедрое финансирование организации, - втягивали Троцкого, помимо его воли, в нервные процедуры по урегулированию конфликтов. Он хотел удержать Риверу в рамках партийной дисциплины, но давалось это с каждым разом все с большим трудом. Болезненно воспринимал Троцкий и своеобразный юмор Риверы. Однажды художник подарил ему после "Дня усопших" традиционную сахарную голову в форме черепа. Все было бы ничего, традиции есть традиции, но Диего начертил на черепе черной краской слово - "Сталин". Троцкий довольно кисло прореагировал на этот "подарок" и после ухода Риверы велел разбить сахарную голову и выбросить на помойку.
На улице Акасиас, в нескольких кварталах от "Синего дома", "Фелипе" арендовал небольшой особняк, в котором организовал явочную квартиру. Чуть позже был создан пункт наблюдения, из которого велся контроль над передвижениями Троцкого и его сотрудников, изучалась система внутренней и внешней охраны, порядок допуска визитеров. Обстановка в стране была благоприятной для подготовки операции. Полицейский контроль был настолько слабым, что за все время жизни в Мехико Иосиф ни разу не предъявлял документы для проверки. Политическая жизнь была весьма бурной, не обходилось без пальбы в воздух, но в рамках "полумирного сосуществования": коммунистов не преследовали, а мексиканские нацисты - "золоторубашечники" - регулярно проводили свои слеты и марш-парады.
"Красный изгнанник" в первый год своего пребывания в Мехико сумел подготовить и провести так называемый "контрпроцесс" с целью разоблачения "театрально-судебных постановок" тридцатых годов в Москве. Стенограммы московских процессов были изданы, и для Троцкого они стали исходным материалом для построения своей защиты, выявления вопиющих противоречий в обвинительных речах прокуроров Вышинского и Ульриха. "Контрпроцесс" был организован с помощью Международной комиссии по расследованию московских процессов, которую возглавлял американский философ Джон Дьюи. Заседания комиссии прошли в апреле и сентябре 1937 года в "Синем доме".
Троцкий перед началом слушаний выступил с заявлением: "Если Комиссия решит, что я хоть в малейшей степени виновен в преступлениях, которые Сталин приписывает мне, я заранее обязуюсь добровольно сдаться в руки палачей ГПУ". Комиссия Дьюи после многочасовых выступлений Троцкого приняла вердикт, признающий московские процессы подлогами, а Троцкого невиновным в приписываемых ему преступлениях. Сдаваться опричникам Сталина Троцкому не пришлось. После "контрпроцесса", который не получил международного резонанса и потому не оправдал надежд его организатора, в "Синий дом" все чаще стали поступать сообщения об "агентах НКВД", прибывающих в Мексику. Назывались имена Аббиэйта, Мартинья, Джорджа Минка и других.
Существуют сведения о том, что в 1937-1938 годах секретарем Троцкого работала девушка из семьи с русскими корнями, которая была "двойным агентом", работая на НКВД и ФБР. Скорее всего, это была Рут Агелоф. В некоторых публикациях в числе лиц из ближайшего окружения изгнанника называется "Патрия" - Африка де ла Пас, испанка, кадровая сотрудница советской разведки. В сентябре 1938 года на имя Троцкого поступило анонимное письмо о том, что НКВД имеет своего человека в Международном секретариате Четвертого интернационала в Париже. Троцкий не поверил "доброжелателю", думая, что это "очередной трюк чекистов". Наверное, он поступил бы иначе, если бы знал, что автором письма был Орлов, бывший резидент НКВД в Испании, сбежавший к тому времени в США. Но письмо все-таки имело резонанс. Узнав о нем, руководство ИНО НКВД во избежание провалов приняло решение об отзыве своей агентуры из ближайшего окружения Троцкого.
* * *
В конце сентября 1938 года некий эмиссар Коминтерна, действовавший под псевдонимом "Перес", предпринял попытку "подключения" к операции по ликвидации Троцкого руководства мексиканской компартии. "Перес" встретился с генеральным секретарем Эрнаном Лаборде и, ссылаясь на "принятое Исполкомом решение", потребовал от него содействия. Эмиссар указал на необходимость сохранения полной конфиденциальности в столь деликатном вопросе. Однако генсек нарушил данное слово и созвал на срочное совещание членов ЦК. В итоге на очередной встрече с эмиссаром Лаборде заявил, что "охота" за Троцким бессмысленна, потому что его ликвидация нанесет ущерб не только МКП и революционным силам в Мексике, но и Советскому Союзу. Если верить воспоминаниям члена ЦК Валентина Кампы, эмиссар "Перес" разразился угрозами и предупредил Лаборде, что за неповиновение решению Коминтерна ему "придется заплатить очень дорого".
Встревоженное этими событиями руководство МКП срочно отправилось в Нью-Йорк на встречу с Эрлом Браудером, генсеком КП США и членом Исполкома Коминтерна, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Браудер якобы выразил поддержку действиям мексиканских коммунистов и посоветовал "прервать контакты" с эмиссаром. Он также пообещал сообщить в Москву "о возникшей проблеме". Через несколько недель в Мехико прибыла делегация Коминтерна во главе с Кодовильей и мало-помалу стала забирать партийные дела в свои руки. Была создана Комиссия "по чистке" руководства МКП. Лаборде и Кампа были обвинены в оппортунизме и на чрезвычайном съезде исключены из партии. Троцкий внимательно, следил за этими событиями и прозорливо заметил, что изгнание бывших руководителей из МКП было вызвано их оппозицией планам НКВД по организации покушения.
* * *
Подготовка операции по "Старику" развивалась динамично. "Фелипе" вел активную переписку с резидентурой в Нью-Йорке, получал инструкции, писал отчеты о проделанной работе, сообщал о передвижениях Троцкого и его контактах. И вдруг - связь прервалась. Нью-Йорк замолчал. В мексиканских газетах появились сообщения об аресте и расстреле наркома внутренних дел Николая Ежова и близких к нему сотрудников. Иосиф предполагал, что молчание нью-йоркской резидентуры связано с этими событиями. Однако не думал, что они затронули резидента в Нью-Йорке и его московского куратора.
К несчастью, именно так и было. В октябре 1938 года Гутцайта вызвали в Москву. Несколько дней в тюремной камере, допросы с применением пыток. Он все отрицал, но по стереотипной формуле тех лет его обвинили в "предательстве" и работе "в пользу вражеских разведок". Как и Сергея Шпигельгласа. После скоропалительного следствия разведчиков, главных оперативных кураторов операции по Троцкому, расстреляли.
"Фелипе", ничего не зная о кровавой вакханалии, обрушившейся на ИНО, и судьбе Гутцайта, начал бомбардировать резидентуру в Нью-Йорке встревоженными посланиями. Они оставались безответными. "Фелипе" не мог оставаться в неведении и в рождественские дни 1938 года выехал в Соединенные Штаты, чтобы выяснить все на месте. Гутцайт как в воду канул. На условные телефонные звонки не отвечал. На конспиративной квартире не появлялся. Не удалось его перехватить и на подходах к советскому консульству. Из всего этого можно было сделать один вывод: в безупречном прежде функционировании "конторы" что-то явно разладилось. Иосиф вернулся в Мехико, решив продолжать работу несмотря ни на что. Эта ситуация неопределенности сохранялась более полугода.
Но польза от этой поездки все-таки была. В Нью-Йорке Григулевич встретился с человеком, который стал его другом, главной опорой и помощником в разведывательных делах на долгие годы. Леопольдо Ареналь приехал в Соединенные Штаты по заданию МКП, чтобы закупить новое типографское оборудование для партийного издательства. В Мехико они были "шапочно знакомы", и вот - дело случая: столкнулись на Бродвее лицом к лицу.
Они бродили по вечернему городу, и Григулевич расспрашивал, зондировал, прикидывал: подойдет ли Ареналь по своим личным качествам для участия в операции? Хватит ли у него решимости применить оружие в случае необходимости? Сомнения исчезли быстро: решимости хватит! Иосифу понравились категоричность, критический взгляд Леопольдо на ситуацию в руководстве МКП, ярость, с которой он говорил о Троцком и его "войне" против Советской России и Сталина. Ареналь кипел от негодования, когда утверждал, что "этот предатель" сознательно раздувает конфликт с советским руководством. Троцкий хорошо знает, для чего создает "пятую колонну" в Советском Союзе: быть на виду, получать от врагов Кремля финансовые средства на свой фальшивый интернационал и дожидаться подходящего момента, часа для триумфального "возвращения" в Россию. Только на чьих штыках? Очень правильный вопрос. На штыках Гитлера!
Леопольдо Ареналь был смелым человеком, сохранял хладнокровие в самых напряженных ситуациях. Например, на совещаниях в МКП револьверная пальба нередко служила дополнительным аргументом в дискуссиях идеологического характера. Чтобы успокоить "полемистов", Леопольдо не кричал, не размахивал руками, не лез в драку, а доставал газету и углублялся в чтение. Когда выстрелы смолкали, он тихо говорил: "Не забывайте: слово сильнее пуль и снарядов".
* * *
Еще до встречи в Нью-Йорке Иосифу доводилось слышать об Ареналях. Его друзья-мексиканцы говорили о них так: "Это семья революционеров". Отец Леопольдо был железнодорожным служащим, прошел через многие сражения мексиканской революции и умер в 1913 году. Мать, Электа, была женщиной передовых взглядов, одобряла идейную близость своих детей к компартии. Детей было четверо: Ле-опольдо, Луис, Анхелика и Берта. Луис, художник, с 1932 года входил в "творческую бригаду" Давида Альфаро Сикейроса. Благодаря Луису Давид подружился с семьей Ареналей, а Анхелика через несколько лет - в Испании - стала его женой. В интеллектуальных кругах Мехико каламбурили: "Сикейрос со всех сторон окружен песками, не подступиться". По-испански "arenal" означает "барханы, зыбучие пески".
В начале 1939 года Анхелика вернулась из Испании в Мексику и была привлечена Леопольдо к работе по "Старику". Позже в Мехико появился Сикейрос и после беседы с Григулевичем, которую организовал Леопольдо, дал согласие на участие в операции.
Леопольдо получил псевдоним "Поло" и стал основным помощником Иосифа. Григулевич никогда не идеализировал друга, знал слабую сторону его характера: он был излишне самоуверенным, вернее, самонадеянным. Однако этот недостаток не затмевал его достоинств. Леопольдо не надо было подстегивать, нацеливать на работу. Наоборот, часто приходилось сдерживать, призывать к осторожности и осмотрительности. Иосиф постоянно напоминал ему, что троцкистская агентура не дремлет. Казалось, уроки бдительности не прошли для Леопольдо бесследно. Но без "историй", иногда комических, не обходилось.
Так, в поле зрения "Поло" попал однажды… агент НКВД "Сизиф", прибывший в Мехико с самостоятельной задачей внедрения в окружение близкому к Троцкому Диего Риверы. "Сизиф", следуя полученным инструкциям, навестил художника, поделился с ним переживаниями по поводу "перерождения" ВКП(б) и заявил, что намерен посвятить свою жизнь борьбе за восстановление ленинских принципов в деятельности Коминтерна. Доверчивый Ривера похвалил "Сизифа" за верность идеалам Ленина и попросил его начать эту работу с МКП, делами которой, по его словам, "все более нагло заправляли сталинисты".
"Сизиф" снял комнату в пансионате на улице Парис в доме номер 7, который принадлежал Электе Ареналь. В пансионате было всегда людно: среди жильцов были политические беженцы из Европы, коммунисты последовательные и коммунисты колеблющиеся, ярые сталинисты и тихие троцкисты, мятущиеся интеллигенты и лица богемных профессий. "Сизиф" быстро освоился в политических кружках Мехико, стал выявлять близких Ривере людей и постепенно сближаться с ними.
В самый разгар операции "Гиена" (так обозначали Риверу в документах НКВД) "Сизиф" обнаружил, что кто-то побывал в его комнате, переворошил все бумаги и заглянул в записную книжку, которую агент неосторожно держал в ящике письменного стола. По мнению агента, любопытство могли проявить или сам Ривера, или Леопольдо Ареналь, с которым "Сизиф" установил "почти товарищеские" отношения. Леопольдо ежедневно приходил в пансионат и, как отметил агент, "довольно часто беседовал со мной - человеком, в принципе, посторонним, - относительно партийных дел".
"Теперь я понимаю, - написал в отчете "Сизиф", - что у Риверы или Леопольдо в отношении меня появились какие-то подозрения. Один из них попытался проверить свои сомнения и залез в мои вещи…"
Невозможно себе представить Риверу, отличавшегося солидной комплекцией, за подобным занятием. Вряд ли он мог незаметно проникнуть в дом, где хозяйничало семейство Ареналей. Стоило ли рисковать художнику, чтобы покопаться в бумагах незадачливого агента? Конечно, это было дело рук Леопольдо, у которого танцы "Сизифа" вокруг "подголоска Троцкого" - Риверы вызвали настороженность.