В академии в то время строился самолет-гигант с 12 двигателями. Этой работой была занята большая группа профессоров и преподавателей академии, организационно оформленных в Особое конструкторское бюро. В этом бюро работали В.Ф. Болховитинов, который впоследствии принял большое участие в создании первого в нашей стране самолета с жидкостно-реактивным двигателем, видный специалист в области прочности конструкций М.М. Шишмарев, знаток винтомоторной группы Е.Е. Дзюба и многие другие крупные ученые. Общее руководство созданием самолета-гиганта осуществлял П.С. Дубенский. Строились самолеты, сконструированные нашими преподавателями и слушателями, и в мастерских Военно-Воздушных Сил, например самолет профессора В.С. Пышнова, крупного теоретика в области аэродинамики, авиэтка конструкции слушателей академии - А.И. Микояна, Самарина и Павлова, самолет "Кукарача", сконструированный также группой слушателей.
Все, кто связан с авиацией и ее наукой, представляют, какие замечательные ученые работали над подготовкой военных инженеров Военно-Воздушного Флота, и, конечно, эти труды не пропали даром. Были подготовлены замечательные кадры специалистов.
Хочу сказать и о руководстве академии. За время моей работы сменилось два начальника академии. Третьим был А.И. Тодорский. До академии он руководил высшими военными учебными заведениями Красной Армии. Александра Ивановича Тодорского хорошо знали в армии. Его брошюру "Год с винтовкой и плугом. 1917" в свое время высоко оценил В.И. Ленин, назвав ее замечательной книгой.
Чтобы не повторяться, упомяну лишь о том, что особенно запомнилось.
Для преподавателей были организованы занятия английским языком, но из-за большой занятости многие посещали их нерегулярно. В числе их был и В.Ф. Болховитинов, который кроме преподавательской работы занимался строительством цельнометаллического бомбардировщика собственной конструкции и, конечно, был сильно перегружен. И вот однажды - приказ по академии. В.Ф. Болховитинову объявлялся выговор за непосещение этих занятий. Виктор Федорович пошел к начальнику академии выяснить, почему именно ему объявлен выговор, когда в этом нарушении повинны многие. Выслушав его, Тодорский ответил своим окающим говорком:
- А что мне другому-то выговор выносить - не подействует. Вот если Болховитинову, тогда каждый подумает: дело серьезное.
Среди множества других случаев память удержала еще один. Как-то, проходя по круглому залу Петровского дворца, Тодорский встретил спешившего на лекцию известного и одного из наиболее уважаемых профессоров академии - Бориса Михайловича Земскова. Звонок прозвучал уже минут пять назад, и Тодорский сделал профессору замечание:
- Борис Михайлович, вы опаздываете на лекцию!
- Александр Иванович, - услышал он в ответ, - я не могу опоздать на лекцию: без меня она не начнется.
- Конечно, - улыбнулся Тодорский, - без вас она не начнется. Но перемножьте, профессор, пять минут на число слушателей в вашей аудитории и вы увидите, сколько знаний и сколько удовольствия они потеряли.
Земсков на лекциях стал появляться вовремя.
Общаться с Александром Ивановичем было очень приятно. Высокий, полный, с бритой головой, он говорил окая, не торопясь, почти всегда с юмором. Его пухлое розовое лицо редко не искрилось улыбкой, а глаза - небольшие, с белесыми бровями - в это время были почти невидимыми.
Тодорский глубоко вникал в работу научного совета академии, что мне, как ученому секретарю, было очень заметно.
Работы в академии у меня было много. Меня не раз избирали в партийные органы подразделений академии, был и секретарем парторганизации штаба, а в начале 1937 года стал еще и членом райкома партии. Несмотря на такую нагрузку, работал с большим интересом. Поначалу я жил далеко от академии. Поэтому уезжал из дома рано, а возвращался поздно. Иной раз так за день накрутишься, что забываешь о еде, а спохватишься - уже все закрыто: и столовая, и буфет. Потом дали квартиру рядом с академией. Это экономило много сил.
В один из дней августа 1937 года меня вызвали в Ленинградский райком партии. Секретарь райкома расспросил о том, как работаю и живу. Я рассказал все как было: работа интересная, работы много, жаловаться не на что. Выслушав, секретарь сказал:
- Завтра в девять часов вечера прошу вас быть в Московском комитете партии.
В назначенный час явился туда. Разговор оказался неожиданным.
Мне предложили стать парторгом ЦК на авиационном заводе.
Я ответил, что не хотел бы уходить из академии, нынешняя работа мне нравится.
- Сейчас есть установка посылать на партийную работу в промышленность инженеров.
Тогда я заметил, что не хотел бы уходить из армии. К тому времени у меня уже было звание военного инженера второго ранга.
- А вы останетесь в кадрах армии.
Больше возразить было нечего:
- Ну что ж, если надо, я готов.
- Вот и хорошо. На днях вас вызовут в ЦК.
Авиационный завод, где я стал работать парторгом Центрального Комитета ВКП(б), был предприятием авиационной промышленности. В то время завод перестраивался на выпуск новых машин. Ставился в производство цельнометаллический американский самолет. Осваивалось большое количество закупленного за границей современного оборудования - падающие молоты, прессы, специальные станки. Парторганизация на заводе насчитывала более тысячи человек. Теперь такая организация действует на правах райкома и объединяет целую сеть первичных парторганизаций. А тогда все было напрямую. Все решалось на общем собрании. Хорошо, что поблизости был вместительный Дворец спорта. На открытые партсобрания там собиралось более 2 тысяч человек.
Поскольку я был парторгом ЦК, райком рекомендовал общему партийному собранию избрать меня и секретарем парткома завода. Вместе со мной в партком были избраны и другие коммунисты - рабочие и инженеры, которых на заводе хорошо знали, которым вполне доверяли.
Директором завода был в то время Сидора, в прошлом директор Харьковского тракторного завода. Человек грамотный, знающий производство. Однако самолеты он до этого не строил и потому чувствовал себя на новом поприще довольно неуверенно. Главный инженер завода Шекунов был, напротив, опытным самолетостроителем, инженером с большим стажем. Но в условиях перестройки завода на новую технологию и новую технику не проявлял необходимой решительности.
Разбираясь во всем, беседуя с руководителями служб - коммунистами и беспартийными, я видел, что темп перевода завода на новое производство очень низок, нет твердого, уверенного руководства. Понял, что поддержку нужно искать у партийного актива, кадровых рабочих, к ним прежде всего обращаться, вооружать их новыми задачами и планами. Коллектив завода заслуживал самой высокой похвалы. Многие работали на заводе очень подолгу, нередко целыми семьями - отец и сыновья. Рабочие были очень высокой квалификации. По схеме, нарисованной конструкторами, а иногда и без схем могли сделать сложные детали. Мастер медницкого цеха Курсков свои приемы демонстрировал на сцене заводского клуба. Это были люди, воспитанные на авиационных традициях. Если нужно было что-то сделать, особенно для армии, коллектив завода считал делом чести выполнить работу добротно и в срок.
Всевозможные трудности возникали каждый день, и многое нужно было решать парткому, мне как парторгу ЦК. Этим я и был занят, стараясь вникнуть во все глубоко, с пользой для завода. Вскоре меня избрали членом бюро райкома партии. Это, конечно, прибавило новые нагрузки.
В первое время я очень беспокоился, созывая общие партийные собрания, ставя на них вопросы партийной или хозяйственной работы. Времени на тот или иной вопрос отводилось мало. Короткое сообщение, выступит один - за, другой - против, максимум еще по одному человеку - и уже кричат: "Ясно, давайте решать". Думаешь, сумеют ли так быстро разобраться? Ведь я с тем или иным человеком сидел часами. Правильно ли решил? Ведь речь шла о важных делах, часто о судьбах коммунистов. И каждый раз с удивлением и радостью убеждался: правильно решают, несмотря на краткость обсуждения. Видимо, знание людей, партийная принципиальность и рабочее, классовое чутье безошибочно в абсолютном большинстве случаев подсказывали, как надо поступить. Неискренность, желание обойти острые углы люди сразу чувствовали и тут же реагировали. Пассивных на партийных собраниях, а тем более на активах не видел. Замечательный был коллектив.
В 1937 году впервые проводились выборы в Верховный Совет СССР. Все делалось в первый раз: выдвижение кандидатов, доверенных лиц, комплектование избирательных комиссий, подбор помещений и их оформление. Митинги проходили часто под открытым небом - настолько они были многочисленными. А когда собирались избиратели со всех участков, то шли на стадион. Подготовка митингов и их проведение требовали больших забот и хлопот. К этому добавлялся еженедельный инструктаж агитаторов, беседы с ними а их - сотни… Но и с этим делом мы справились.
А завод продолжал осваивать новое оборудование и новую технологию. Вместо ручной выколотки капотов моторов, коков винтов и других изделий стали применять автоматическую их обработку на падающих молотах. Многие детали изготовляли под прессом, дюралевые профили - на зиг-машинах. Кое-что переводили на сварку. В целом это был значительно более прогрессивный процесс, который по мере получения все большего количества нового оборудования внедрялся и на других заводах авиационной промышленности. И хотя американский самолет по ряду причин не пошел в серийное производство, освоение его сыграло очень существенную роль. На завода произошла реконструкция. Были созданы цех нормалей, фюзеляжный, цех шасси и т. д. Улучшились обработка винтомоторной группы, организация работ по подготовке самолетов к облету, проведение самих облетов. Летчики-испытатели на заводе перестраивались на новый ритм. Это были люди с большим опытом и знанием летного дела, которыми до сих пор гордится авиационная промышленность. Владимир и Константин Коккинаки, А.И. Жуков, братья Давыдовы, В.А. Степанченок и другие считали себя частью заводского коллектива и вносили свою лепту в общее дело.
Моя жизнь входила в новую колею. Однако судьбе было угодно вмешаться вновь. В конце апреля 1938 года, в субботу, после окончания работы меня снова вызвали в ЦК.
- Центральный Комитет рекомендует вас первым секретарем Ярославского обкома партии, - сказали мне, - Сегодня вам нужно собрать партком и сдать дела, а завтра выехать в Ярославль. В понедельник утром там созывается пленум обкома.
Понял, что вопрос решен без меня.
- Когда же я соберу партком, ведь все разошлись с завода до понедельника?
- Партком соберите сегодня.
Так началась моя партийная работа такого масштаба, о котором я прежде и подумать не мог. На пленуме Ярославского обкома партии, рассказав о себе, я дал слово приложить все усилия, чтобы оправдать доверие ЦК и областной партийной организации. Меня избрали первым секретарем обкома и первым секретарем горкома партии. В то время первые секретари обкомов одновременно избирались и первыми секретарями горкомов.
В обкоме и горкоме работали в большинстве своем молодые, способные и преданные делу люди. Заведующим партийно-организационным отделом был А.Д. Крутецков, знающий человек, тесно связанный с партийным активом и массами. Идеологический участок возглавлял хорошо подготовленный пропагандист и организатор А.Н. Кузин, впоследствии заведующий Отделом печати ЦК ВКП(б) и председатель Комитета по радиовещанию. Вторым секретарем горкома был В.Я. Горбань, замечательный организатор и принципиальный коммунист, инженер, выдвинутый на этот пост автозаводцами. Потом он работал секретарем ЦК Компартии Молдавии. Секретарем обкома комсомола был Ю.В. Андропов, получивший хорошую закалку в Ярославском обкоме.
Избрание мое на руководящую партийную работу совпало с выходом в марте 1938 года постановления ЦК ВКП(б) "О рассмотрении парторганизациями апелляций исключенных из ВКП(б)". Это постановление было принято в соответствии с решением состоявшегося в январе 1938 года Пленума ЦК ВКП(б), обсудившего вопрос "Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков".
Не секрет, что исключение из партии товарищей, которых окружающие знали как честных и преданных работников, нанесли значительный вред нашему общему делу. В постановлении указывалось на необходимость смелее и быстрее восстанавливать в партии необоснованно исключенных коммунистов, осудить допускавшееся ранее огульное исключение коммунистов из партии, привлекать к строжайшей партийной ответственности клеветников и карьеристов, порочащих честных коммунистов.
В соответствии с этим указанием Центрального Комитета партии обком и горком стремились сделать все, чтобы помочь быстрее разобраться во всех этих делах, призывали коммунистов работать руководствуясь только интересами партии и государства. Все это сыграло свою роль в оздоровлении обстановки в партийных организациях, в активизации их работы. Восстановленные в партии коммунисты вновь вливались в партийные коллективы. Появилась уверенность в работе, поднялась ответственность за порученное дело.
Ярославская область тогда включала и нынешнюю Костромскую. Всего - 52 района. Разнообразной была промышленность: машиностроительный, автомобильный и шинный заводы, завод синтетического каучука и лакокрасок, текстильная фабрика "Красный Перекоп", льнокомбинат и другие предприятия. Многоотраслевым оказалось и сельское хозяйство, гордостью которого были знаменитые костромские породы крупного рогатого скота, а также широкоизвестные тутаевские овцы. Много лесов, а значит, и большое лесное хозяйство. Чрезвычайно важной была добыча торфа. Теплоэлектростанции работали исключительно на торфе, снабжая энергией и предприятия соседней Ивановской области. С одним лишь торфом было столько мороки, столько беспокойства, что немного прозевай, не уследи, не помоги вовремя - и остановятся все заводы и фабрики, станет вся промышленность двух областей. Случались такие трудные месяцы, когда торфа добывали в обрез. Тогда работали совсем без резерва, как говорится, с колес. Одно это держало в постоянном напряжении.
А сколько других дел. Ведь секретаря обкома касается буквально все - работа заводов и фабрик, состояние сельского хозяйства, снабжение продовольствием городов, обеспечение людей жильем, работа бань, прачечных, театров, клубов и т. п. И везде свои особенности. Я хоть и провел детские годы в деревне под Москвой, но, например, такой культуры, как лен, и в глаза не видел. А наступает сев. Чем сеять, хватит ли семян, как с техникой? А люди? Проезжая деревнями, видел много заколоченных домов. Очень мало весил тогда трудодень, и люди шли в города, на лесоразработки, на добычу торфа.
В обкоме и горкоме партии, да и в большинстве райкомов работали в основном молодые, но способные коммунисты. Почти всем нам недоставало опыта, но, главное, мы стремились действовать коллективно и дружно. Это избавляло от лишних ошибок. По телефону обменивались мнениями по тем или иным делам с другими обкомами. В ЦК обращались редко. Когда возникали сложные вопросы, обычно советовались с каким-либо отделом, а с секретарями - в особых случаях, имея уже готовое предложение, потому что обязательно спросят: "А что вы предлагаете?" Чаще всего согласятся, а иногда скажут: "Мы посоветуемся и сообщим вам наше мнение".
Работа в области меня захватывала. Большие, важные, интересные дела. И много беспокойства, подчас и тревоги. Чувствуешь: там не доработал, там не проверил. Везде хочется побывать самому, увидеть все собственными глазами.
Поехал на торфяные разработки. В основном там трудились женщины. Наши безотказные русские женщины. Все делают с улыбкой, шуткой. Много не требуют - спецобувь для работы в болоте, поближе горячее питание да хорошее отношение. Как важно - хорошее отношение. Иногда это заменяло все остальное. Побывал на торфоразработках. Стало яснее, что делать дальше, чтобы этот участок был более обеспечен, меньше вызывал тревог.
Вернулся, узнаю: собирается Всесоюзное совещание по лесоразработкам. Вызывают на это совещание. Снова надо ехать в лес, смотреть на месте, "почему и отчего растет вверх береза". Выясняем нужды рабочих, думаем о том, как поднять производительность труда в этой отрасли. На совещании выступал большой энтузиаст лесохозяйства страны нарком лесной промышленности Н.М. Анцелович. Слушал я его с большим вниманием: ведь область наша лесная, а дела шли не очень хорошо.
Осенью - уборка урожая, хлебозаготовки. Как раз в это время стал плохо работать резиновый комбинат. Из Москвы приехал представитель. Походили с ним по цехам. Днем, в обеденный перерыв, созвали митинг, вечером - партактив. Вскоре на комбинат прибыл парторгом ЦК Н.С. Патоличев - замечательный организатор, знающий дело. Работа стала налаживаться, настроение у людей поднялось, хотя не все шло еще так, как хотелось бы.
Пришла зима - и опять свои трудности. И многое - снова впервые. Напряжение большое, но обреталась уверенность, а это - наполовину успех.
В середине зимы раздался звонок из Москвы:
- Приезжайте завтра докладывать на оргбюро ЦК о работе обкома.
- Как завтра? Надо же подготовиться? Голос в трубке:
- А разве вы не знаете, что делаете?
- Знаю.
- Ну вот об этом и доложите. А кроме того, у вас уже около месяца находится инспектор ЦК. Так что завтра ждем вас к десяти часам утра.
Трубку положили. Я не мог прийти в себя. Шутка сказать, доклад в ЦК. Да еще первый. И вот так - завтра. Никак не мог поначалу сообразить, с чего начать подготовку. Был час дня, поезд на Москву отходил в одиннадцать вечера. Вот и все время. Пригласил секретарей обкома и горкома, заведующих отделами. Сказал о вызове в Москву. Спросил, какие у них соображения. Заговорили все сразу. Когда шум поутих, сказал:
- Доклада написать не успеем. Это ясно. Тогда выделим наиболее важное.
Высказался сам. Стали добавлять: об этом нужно сказать, об этом. Потом я сообщил собравшимся, что уже около месяца у нас находится инспектор ЦК.
- Кто его видел?
Оказалось, видели многие, кое с кем он даже беседовал, был в районах. Все считали, что я о нем, безусловно, знаю. Только для меня это новость.
В Москву со мной поехало несколько товарищей. И вместе с нами - инспектор ЦК. Я спросил его:
- Почему не зашли ко мне?
Ответ его был прост и лаконичен:
- Не было невыясненных вопросов.
На вокзале в Москве мы задержались. Высланная за нами машина не пришла вовремя. Когда входили в зал заседания, услышали голос председательствующего А.А. Андреева:
- Ну вот и ярославцы приехали. Слово имеет товарищ Шахурин. И добавил: