Утром проснулись, как все, по команде: "Подъём!" Привели себя в порядок. Состоялось первое знакомство с расположением. Оказались мы среди "краснопогонников", так называли пехоту из-за их красных погон. О нашем прибытии доложили начальству и сказали: "Ждите, вызовут". После обеда дежурный сообщил нам: "Вас вызывает начальник строевого отдела. Он находится в монастыре. Контролёры КПП там предупреждены, они покажут куда идти". Нам выдали разовые пропуска. Где вход в Гефсиманский монастырь, я знал. После Великой Отечественной войны с мальчишками фермы иногда ходил в него к солдатам, которые здесь находились, и там, в церкви, смотрели кино, спрятавшись на сцене за экраном. Оказалось, что через десять лет, мне вновь пришлось идти в бывшую церковь, но "кино" было уже совсем другое. После доклада начальнику строевого отдела о прибытии, полковник разрешил нам присесть. Не торопясь, раскрыл пакет, достал наши документы и начал задушевный разговор с "сынками". Похвалил за отличную учёбу в школе и передал нам свидетельства об её окончании, сказав: "Храните". Ознакомился с характеристиками и опять похвалил: "Молодцы!" После паузы, по-отечески глядя на нас, он сказал: "Я не знаю, что с вами делать. Мы запрашивали только одного, а вас прислали двоих. Должность по специальности ведь у меня одна! Как быть-то?! Кого на неё назначить затрудняюсь. У вас всё одинаково! Решайте сами! … или по жребию: вот монета – кому орёл, а кому решка – и вопрос решён". Ефимыч спросил полковника, какой может быть должность второму. Он ответил: "Помощника командира взвода, только химического. Тот, кто согласится, служить будет год, а не два", – не пояснив почему. Ефимыч был на год старше, и у него была, как он говорил, красивая девушка, обещавшая его ждать. Поэтому, не раздумывая, он тут же согласился, чтобы быстрей закончить службу и жениться. Вопрос о нашем назначении был решён. Вдруг, полковник спросил меня: "А где ты родился в Загорске?" – "Здесь, на ферме, на водокачке у речки Торгоши". – "О, туда, на речку я хожу иногда купаться. Там живет бабушка, случайно, не твоя?" – "Моя". – "Ну вот, теперь будешь служить рядом с домом!" В тот момент не мог себе представить, какой пыткой может быть служба солдата рядом с домом за тремя периметрами колючей проволоки.
По возвращению в казарму нас обступили сержанты с вопросами: "Куда и кем назначили?" Мы сообщили. Они стали рассказывать, где придется служить. Все сочувствовали Ефимычу. Поведали о том, чем занимаются химики, о табличках с надписью "Грязно", дозиметрах, взрывах и опытах, о возможности стать импотентом. Последнее, особенно пугало, хотелось закричать: "За что!" Возможно, так думали про себя, и солдаты этой части, призванные с оборонных заводов Урала и Западной Сибири, сержанты и строевые офицеры, лучшие отличники военных школ и училищ, направленные сюда служить. Но виду они не подавали – "Значит так надо" – были веселы и оптимистичны, и это нас постепенно успокоило. Через день мы с Ефимычем расстались. Он уехал на "площадки", где за первым периметром ограждения из колючей проволоки находились взвода химзащиты.
Меня, как не очень загруженного работой, по рекомендации замполита избрали секретарём комсомольской организации отдельной роты охраны. Через некоторое время тот же замполит сказал: "Ты, секретарь комсомольской организации и должен вступить в партию, показать пример другим". Раньше о членстве в партии не задумывался, но если предлагают, то почему не вступить: дед, машинист паровоза был в ней с 1924 года – по "Ленинскому призыву", бабушка – с 1930, а отец – с 1941. С двумя рекомендациями: от комсомольской организации и своей бабушки, меня приняли кандидатом в члены КПСС. За получением кандидатского билета вызвали к начальнику политотдела части – председателю парткомиссии. Его кабинет находился в старинном монастырском здании из красного кирпича. Войдя в тесную полуподвальную комнату со сводчатым потолком, видимо, бывшую келью, – увидел за маленьким столом седого пожилого генерал-лейтенанта. Это был Лисицын, в годы Великой Отечественной войны – комиссар 1-ой Ударной армии, формировавшейся в Загорске. Отсюда в декабре 1941 года она пошла в контрнаступление, в результате которого был освобожден Дмитров, а немецкие войска отброшены от Москвы на 200 километров. Пригласив присесть на стул, напротив себя, он стал расспрашивать, как идёт служба, задал несколько вопросов по Уставу партии. Спросил, что думаю о текущих политических событиях в мире. После чего, генерал, удовлетворённый ответами, достал из стола кандидатский билет и передал его мне, сказав: "Иди". Всё произошло просто, буднично и не соответствовало напряжённо-нервному состоянию, в котором вошёл в кабинет.
Солдаты роты охраны несли службу по поговорке "через день на ремень". Она регламентируется Уставом, а особенности охраняемого объекта отражаются в табеле поста. Что конкретно охраняли на площадках, солдаты не знали, но по косвенным признакам все понимали – охраняют что-то очень важное и опасное. Об этом постоянно говорилось на занятиях по изучению табелей постов и ежедневных инструктажах. Всем заступающим в караулы выдавались разовые пропуска. На каждый день пропуска были разные, которые обязаны сдать по возвращению из караула. За потерю пропуска – штрафная рота. Больших сооружений на постах не было, всё под землей. Поверх неё, на некоторых постах, лежали провода в виде сетки с датчиками, а из-под земли выступали трубки, издававшие шипение. В случае звукового сигнала часовому предписывалось немедленно покинуть пост. Часовой имел право при невыполнении его команды без предупреждения, то есть выстрела в воздух, стрелять на поражение. Ночью маршрут движения часового освещался мощными узконаправленными прожекторами. Ему запрещалось отклоняться от установленного маршрута и заходить за таблички с надписью "Грязно". На некоторых постах часовые ходили в войлочных бахилах, и в дневное время они обязаны были не допускать проноса на пост предметов могущих вызвать искру. При проведении работ солдатами-химиками, облачённых в средства радиационной защиты, часовые отводились на расстояние, считавшееся безопасным. Запрещалось собирать и есть лесные ягоды, орехи, грибы и фрукты садов в выселенных деревнях. Что здесь очень опасно можно было судить по виду животных, находившихся в вольерах. Особенно жутко было смотреть на стоящую корову, с тела которой шкура свисала лохмотьями; видеть, как за обнажившимися ребрами бьётся сердце, и дышат её легкие. При этом она методично жевала пучки сена, а большие оливковые глаза доверчиво смотрели на людей.
Однажды, находясь в наряде помощником дежурного по части, решил днём проверить, как несут караульную службу солдаты роты. Пошёл на одну из "площадок". У шлагбаума остановил часовой. Узнав меня, он пропустил и на вопрос, где работают химики, указал на поляну, метров за пятьдесят, там стоял танк. Вокруг него что-то делали солдаты, на которых были противогазы с респираторами, прорезиненные длинные фартуки, и перчатки, а на ногах – высокие бахилы. До них оставалось метров десять, когда один из работавших обернулся в мою сторону. Это был Ефимыч в противорадиационном облачении. Его узнал не сразу, только когда он перекрестил на груди руки и замахал кулаком, грозя, не подходи, опасно. Пришлось вернуться к часовому. Вечером в столовой за ужином мы встретились с Ефимычем, и он в популярной форме с матом объяснил мне, куда попёрся. Над этим танком сымитировали атомный взрыв, и солдаты сначала проводили его дезактивацию, а потом несколько дней счищали шаберами верхний слой брони, проверяя, на какую глубину проникла радиация и в каких частях танка осела радиоактивная пыль. В конце концов, вырыли глубокий котлован и танк захоронили.
Но "НА ВЕРХУ" посчитали, что в этих условиях солдатам находиться безопасно, и установили срок службы здесь не два года, как было раньше – а три, каким он был принят тогда для строевых частей армии. Сюда из города, ближе к охраняемым объектам, перевели и нашу роту. Одноэтажная деревянная казарму находилась на территории второго периметра охраны и была здесь единственным зданием. Солдаты жили в лесу изолированно от всех за колючей проволокой. Только крытые автомашины с сотрудниками физико-инженерного института, солдатами химзащиты и стройбата проезжали по дороге, проложенной метров в ста от казармы, туда, где в двух-трёх километрах находились объекты третьей зоны охраны с караулами и постами. Караульная служба изматывала солдата охраны утомительным однообразием, как на конвейере не сходя с места, в течение трёх лет, изо дня в день – всё одно и то же. Когда постоянно меняется нормальный порядок бодрствования и сна, в результате накапливается устойчивое желание поспать – лечь, заснуть и не вставать. Действовали и психологические факторы: узкий круг общения, изолированность, нахождение в постоянной боевой готовности, жесткий контроль командиров за строгим соблюдением требований по охране объектов, чувство опасности для здоровья, о реальности которой умалчивали, и о чём солдаты только догадывались. От этого у некоторых были случаи нервных и психических срывов. Через год пребывания роты на "площадке", все солдаты нуждались в диетическом питании. В редкие увольнения большая часть времени у них уходила на дорогу от казармы до города – лесом пешком 10 километров туда и обратно.
В то время, в разгар "холодной" войны, случались и события, в которых с особой силой проявлялись духовно-нравственные качества наших солдат. Заканчивался летний воскресный день. Из наряда прибыл караул – несколько десятков человек. Казарма наполнялась и солдатами, вернувшимися из увольнения. Стало шумно и суетно. При встрече друзья на ходу обменивались короткими репликами, как прошёл караул, где был в увольнении. У писаря интересовались, нет ли вестей из дома. После ужина все угомонились, рассредоточились по казарме, занялись личными делами. В проёме раскрытого окна на ночном небе мерцали звёзды. Время приближалось к отбою. Вдруг завыла сирена боевой тревоги. Её завывание становилось всё сильнее, проникало во все уголки казармы. За окном раздался гул подъезжающих автомашин. Тут же появился командир роты в сопровождении капитана особого отдела. Сирена надрывно завывала. Ротный приказал раздать автоматы, без патронов. Все бросились к пирамидам с оружием. Прибывшие офицеры также взяли табельные пистолеты. Солдаты обратили внимание на странность, почему при боевой тревоге патронов не выдают, в то время как офицеры взяли к пистолетам боекомплекты, зачем пришёл особист. Через минуту свободный от нарядов личный состав двух рот батальона охраны, повзводно выстроился у автомашин, колонной растянувшихся вдоль казармы. После переклички последовала команда: "По машинам!" Колонна тронулась, покинула военный городок, свернула к центру города, а там направилась в сторону Ярославля. Все заволновались. На вопросы: "Что случилось, куда едем?" – помощники командиров взводов, пожимая плечами, отвечали: "Не знаем".
Было уже одиннадцать часов ночи, когда на въезде в какой-то город колонна остановилась. У калиток своих домов стояли притихшие люди. "Что за город?" – спросили бабушку, причитавшую у дороги. – "Александров!" – "Почему темно!" "В городе отключили свет!" – ответила она. Кто-то просил: "Сынки, помогите, быстрей!" В ночи над тёмным силуэтом города полыхало зарево. Слышались выстрелы. Через минуту колонна медленно двинулась дальше. Звуки стрельбы, сполохи большого пожара приближались. Среди солдат началось волнение, напряжение нарастало: почему в городе стреляют, а нам не выдали патронов, даже штык – кинжалы не дали. Колонна машин, свернув в переулок, остановилась. Последовала команда строиться в шеренгу по одному, автоматы взять через плечо на грудь. Стоя спинами к зданиям и, удерживая автоматы одной рукой, другой солдаты сцепились, взяв друг друга под руку. Длинная цепь автоматчиков, прижимаясь к зданиям, боком двинулись по переулку, медленно "вползая" на центральную площадь города, запруженную толпой, охватывая её в полукольцо. В темноте ночи лица людей освещали огромные костры – горели два здания: слева – паспортного отдел, а за нашими спинами – милиции района. Над головами слышались одиночные выстрелы. Стреляли с крыш соседних домов по охране тюрьмы, расположенной рядом с горевшей милицией. С нашим появлением по толпе пошли возгласы: "Солдаты! Краснопогонники…". Хаотичное перемещение людей на площади преобразилось. Толпа уплотнилась и направилась в нашу сторону. От её движения, воздушна теплая волна, насыщенная парами самогона и водки, ударила по лицам солдат. Из толпы возбужденно кричали, у нас праздник – "Казанская!" Толпа напирала на шеренгу крепко сцепившихся солдат, особенно там, где их можно было прижать к стенам горящих зданий и таким образом разорвать цепь. В первых рядах было много любопытствующих детей. До нашего прибытия, при попытке толпы выбить дверь в стене тюрьмы и выпустить заключённых, одна девочка погибла – была случайно убита охранниками "слепым" выстрелом через дверь. Когда стрельба прекратилась, по цепи прошла команда вытеснить толпу с площади. Солдаты дружно двинулись вперёд, и "лицом в лицо" упёрлась в жителей города: женщин и мужчин разных возрастов. Что тут началось! Мы узнали, что такое "101 километр!" Истеричные пьяные женщины – молодые, прижимаясь грудью к солдатам, хватали и выдергивали у них автоматы, говоря: "Солдатик, дай подержать!" Другие, постарше, плевали в лица солдат. Мужики от 20 до 45 лет, увидев наши красные погоны, приходили в ярость, что выдавало их как бывших заключённых. Одни, сильно отхаркавшись, плевали этим, особенно, норовя попасть в глаза солдат. Другие тыкали зажжёнными папиросами в лицо. Третьи – доставали перочинные ножи и норовили ткнуть в руки или их порезать. Но солдаты – ребята с Урала и Сибири не дрогнули.
К четырём часам утра люди были вытеснены с площади, и толпа рассеялась. Наступила тишина. Смотреть на площадь древнего города было тяжело. В результате бесчинства соотечественников погибла девочка. Дотла сгорели два дома и милицейский мотоцикл с коляской. Пожаром были уничтожены уголовные дела подследственных и заключённых, находившихся в тюрьме. У пожарных машин разбили камнями лобовые стёкла и порубили топорами шланги.… Утром к площади подошла одинокая старушка. Прижимая к губам беззубого рта конец головного платочка, и укоризненно покачивая головой, она произносила одну и ту же фразу: "Что сотворили, антихристы! Что сотворили…". В шесть часов из Москвы примчались три чёрных "Волги" с большим военным начальством. Тут же на площади появились несколько местных чиновников, и только один-два милиционера. Во время разгула толпы они все разбежались и попрятались. Нас сменила рота КГБ – солдаты в штатском. Началось всестороннее расследование: политическое, экономическое, общественное и уголовное. В скором времени беспорядки, подобные Александровским, произошли ещё в двух городах. Это были "искры" – события местного масштаба. Затем случилась известная трагедия в Новочеркасске со многими жертвами. Позже, в ещё большем масштабе, проходили кровавые события в Вильнюсе и Риге, в Тбилиси и Баку… в Москве, кульминацией их стал распад Советского Союза.
В апреле 1961 года начался Карибский кризис – на Плая-Хирон высадился, под прикрытием США, десант наёмников для подавления революции на Кубе. В этой связи военно-политическое противоборство США и СССР обострилось, мир был поставлен на грань атомной войны. В один из тех дней в роте произошёл случай запомнившийся на годы. Прибывшие из караула солдаты приступили к чистке своих автоматов. В это время сержанты ушли, минут на пятнадцать передохнуть и покурить. Когда они вернулись, то увидели рядом с дневальным столпившихся, шумно и эмоционально разговаривающих солдат. Некоторые из них что-то писали на бумаге, лежавшей на его тумбочке, другие шутили, третьи – подтрунивали друг над другом. "В чём дело!? Что случилось!?" – спросил помощник командира взвода у солдат. – "Записываемся добровольцами!" – "Куда?" – "Защищать Кубу!" – "Вы что, серьёзно!" – "Да! Давайте с нами!" Последовала команда: "Сдать оружие!" Все тут же ушли в оружейную комнату, где у некоторых автоматы на столах были ещё в разобранном виде. Листок с фамилиями двадцати добровольцев остался лежать на тумбочке дневального. Утром дежурный доложил командиру роты, нашему рыжему, с копной вьющихся волос, конопатому капитану, о добровольцах и передал их список. Ротный приказал замполиту тут же собрать свободных от караула в Ленинской комнате. Явились все. Замполит рассказал о международной обстановке, призвал повысить бдительность и боевую готовность. Некоторых из списка он спросил, что побудило их записаться в добровольцы. Вставая, каждый из них, смущаясь перед товарищами, по-своему, неумело, но искренне, излагал свои мысли. Командир роты поблагодарил солдат за солидарность с Кубой. Сказал, что их инициатива – горячность молодости, они нужнее здесь. Подчеркнул, что они каждый день выполняют важную боевую задачу. И заверил, что СССР не позволит США быть безнаказанными, и окажет народу острова Свободы всю необходимую помощь для отпора империалистическому агрессору. Эти слова своего командира солдаты одобрили дружными аплодисментами. После беседы собравшиеся расходились в приподнятом настроении, как выполнившие свой интернациональный долг. Но через месяц многие, кому в этом году предстояла демобилизация, были недовольны тем, что она была отложена. Им пришлось переслужить почти полгода.