Но главное, почему Сталина постоянно страшил призрак Троцкого, заключалось в другом: тот создал свою политическую организацию – IV Интернационал и при первой возможности ставил на одну доску его и Гитлера. Это было невыносимо. Вечный призрак мстил за поражение так больно, как не мог бы придумать и сам Сталин. Нередко ему казалось, что их борьба, которая как будто закончилась в ночь на 10 февраля 1929 года, когда пароход "Ильич" незаметно покинул одесскую гавань с Троцким на борту, в действительности еще только начинается.
Два "выдающихся вождя", разделенные многими границами, каждый по-своему вели неравную борьбу. Один, "вознесшийся вождь", достигший редкого единовластия, перед которым могут померкнуть многие абсолютистские режимы, стремился сформировать у партии и народа устойчивую ненависть к Троцкому как предателю и пособнику фантастов.
Другой, "вождь поверженный", не жалел своего красноречия, чтобы доказать, что Сталин и Гитлер "стоят друг друга". Находясь в изгнании, поддерживаемый группками единомышленников в ряде стран, Троцкий умел влиять на общественное мнение. Его выступления, устные и печатные, по-прежнему были эффектны. Как и раньше, главной мишенью для него был Сталин, которого Троцкий величал "могильщиком революции". Троцкий много знал. В годы революции и гражданской войны будущий изгнанник был ближе к Ленину, чем Сталин. Ленин не раз брал Троцкого под защиту, ценил его организаторский и пропагандистский талант. Сталин помнил, что в то время, когда их отношения были еще терпимыми, он в основном с одобрением относился к некоторым левацким идеям, разделяемым Троцким, – двинуться на Варшаву, чтобы ускорить революционный пожар в Европе, и организовать поход в Азию. Троцкий как-то уверял, что Азия более революционна, чем Европа. Что, мол, если создать на Южном Урале революционную базу, то поход в Азию с целью ускорить революцию – реален. Революции в Китае и Индии победят тогда обязательно. Сталин не возражал. У Троцкого было немало левацких вывихов, заскоков: он пытался торопить время, мыслил уже не масштабами России, а грезил мировой революцией. В известном смысле он был романтиком мировой революции; многие свои долгосрочные планы в 20-е годы он связывал именно с ней. Но Сталин понимал, что публично говорить об этих "грехах" Троцкого – это бросать тень на самого себя; ведь сегодня он "наследник" революционных дел Октября.
Особенно больно ранили и тревожили Сталина слова Троцкого о том, что он говорит не только от своего имени, но и от имени его молчащих сторонников, от лица всех притихших оппозиционеров, находящихся в СССР. Читая переведенные книги Троцкого "Сталинская школа фальсификаций", "Открытое письмо к членам большевистской партии", "Сталинский термидор", "вождь" почти терял самообладание. Какой он слепец! Выходит, его оценка, данная Троцкому в ноябре 1924 года, неверна? А тогда, выступая перед коммунистической фракцией ВЦСПС, он охарактеризовал Троцкого как человека, который хорошо действует при подъеме революционного дела и теряется, "дрейфит" при его поражении. Ведь Троцкий потерпел, кажется, полное поражение! Но он не сдался, он борется! Сталина вновь и вновь терзали мысли о промахе: зачем он выпроводил Троцкого за кордон? А теперь приходится расплачиваться за этот легкомысленный поступок. Подручные Троцкого готовят против него заговор, организуют диверсии, ведут шпионаж, сколачивают подполье, а мы уже несколько лет бездействуем!
В своем докладе на февральско-мартовском Пленуме ЦК 1937 года "О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников" Сталин, по своему обыкновению, выделил "главное звено". Этим звеном стал раздел "Современный троцкизм". Как всегда, Сталин ставил перед слушателями, как школярами, вопрос: что такое троцкизм? И отвечал: "Современный троцкизм – это оголтелая банда вредителей. Еще 7–8 лет назад это было ошибочное антиленинское политическое течение. Теперь же это банда фашистских вредителей". И дальше: "Каменев и Зиновьев отрицали наличие у них политической платформы. Они лгали. А Пятаков, Радек и Сокольников на процессе 1937 года не отрицали наличия такой платформы. Реставрация капитализма, территориальное расчленение Советского Союза (Украину – немцам, Приморье – японцам); в случае нападения врагов – вредительство, террор. Это все платформа троцкизма…" Так Сталин повязывал всех своих поверженных и потенциальных врагов троцкистской веревочкой.
По истечении десятилетий наш взгляд на Троцкого, несомненно, должен быть уточнен. Я уже имел возможность сказать о его интеллектуальных и нравственных качествах – весьма противоречивых и сложных. У Троцкого была одна неизлечимая слабость: демон Сталина верил, был убежден в том, что он гениален, и почти не скрывал этого. Отсюда и его завышенное честолюбие.
Не уверен, но скорее всего не правы те, кто считал и считает, что, одолей Троцкий Сталина, наш народ столкнулся бы с диктатурой не менее ярко выраженного цезаристского типа. Думаю, учитывая высокий уровень культуры и интеллекта Троцкого, можно утверждать, что едва ли он был способен на те преступления, которые совершил Сталин.
При всем этом истина должна быть превыше всего: в годы революции и гражданской войны Троцкий был вторым по значению лидером партии после Ленина. Мы помним оценки Лениным этого "выдающегося вождя". Никто не знает, каким бы был далее Троцкий, будь жив Ленин. Конечно, я слишком много сейчас высказываю предположений, памятуя, что исследователь имеет право на гипотезу. Но одно могу сказать однозначно: в годы его активной деятельности в партии (1917–1924 гг.), да и конечно позже, Троцкий не был врагом революции и социализма. Он был последовательным врагом Сталина. По моему мнению, главная историческая заслуга Троцкого в том, что он первым рассмотрел опасность сталинизма, не согнулся перед ним и боролся до конца.
Возможно, антисоветские выпады Троцкого после его депортации принесли определенный вред нашему обществу. Но нельзя не отдать должное Троцкому: он не сломался, как многие, перед диктатурой Сталина. Он один из первых почувствовал, что Сталин готовит термидор, и, к сожалению, во многом оказался пророчески прав.
Есть еще одно объективное обстоятельство, которое позволяет мне говорить, что, по крайней мере, в Октябре и первой половине 20-х годов Троцкий шел с революцией. До конца своих дней он с уважением относился к Ленину. Вот что писал Луначарский: "Троцкий колюч и властен. Только в отношениях с Лениным после их объединения он проявлял трогательное и нежное почтительное отношение, со скромностью, характерной для действительно великого человека, Троцкий признавал превосходство Ленина". Но… Я уже не раз говорил: Троцкий, пожалуй, любил себя в революции больше, чем саму революцию. Истоки его трагедии не столько в борьбе со сталинизмом, сколько в борьбе со Сталиным, в борьбе за власть. Вечная горечь несостоявшегося взлета на самую вершину пирамиды власти выдвинула у Троцкого на первый план личные интересы. Возможно, мои размышления вызовут "праведный" гнев некоторых людей. Думаю, нас рассудит время.
Какой была в 30-е годы реальная опасность со стороны Троцкого? Существовало ли какое-то влияние Троцкого на политические и общественные процессы в СССР? Эти вопросы важно выяснить, ибо "троцкистская опасность" послужит поводом для страшной трагедии партии и народа.
Пока Сталин укреплял свое единовластие, Троцкий скитался по миру. Принцевы острова в Мраморном море, Франция, Норвегия и наконец Мексика – такой путь прошел депортированный лидер оппозиционеров. Вначале Троцкий надеялся на скорое возвращение в Союз, верил, что Сталин продержится недолго. Ему казалось, что интеллектуальные недостатки, бескультурье, грубость и хитрость Сталина столь очевидны, что они сами по себе должны генерировать очередную оппозицию, рождать все новых и новых противников генсека. Вновь, в который раз, Троцкий ошибся. "Отверженный гений" верил, что при его высокой популярности и известности вокруг него будут концентрироваться все враждебно настроенные к Сталину силы. Бродя среди коричневых валунов Бийюк Ада, крошечного островка, затерявшегося в Мраморном море, Троцкий размышлял о причудливости человеческой судьбы. Когда-то этот остров был местом заточения знатных византийских особ. Теперь здесь оказался, думал изгнанник, один из "архитекторов русской революции". Эти слова из дневника Троцкого, написанные на заброшенной вилле острова, еще одно свидетельство исключительно высокого самомнения главного оппонента Сталина.
Буржуазная пресса к высылке Троцкого вначале отнеслась настороженно. Одно время по страницам газет гуляла версия, что-де Сталин умышленно выслал одного из бывших вождей русской революции, чтобы способствовать подъему рабочего движения в капиталистических странах. В Германии, Англии буржуазные газеты даже описывали детали этого "дьявольского" плана Сталина, не отказавшегося от надежд на разжигание мировой революции. О Троцком писали как о "революционной взрывчатке", и потому буржуазные правительства воздерживались от предоставления политического убежища изгнаннику. Но постепенно в политическом мире Запада почувствовали, что, хотя Троцкий по инерции продолжал громко ругать фашизм, буржуазное филистерство, империалистическую политику грабежа, вектор его злобы был направлен прежде всего на Сталина, его режим, вольно или невольно на свою бывшую Родину. Но тем не менее никаким "шпионом", "террористом", "фашистским агентом" Троцкий никогда не был. Это все выдумки Сталина, которому нужен был жупел, чтобы оправдать собственные преступления.
С помощью своих последователей, которые стали совершать из разных стран паломничество на Принцевы острова, опальный вождь установил довольно широкие контакты со многими мелкими группами, оппозиционно настроенными к Коминтерну, к сталинскому режиму, лично к Сталину. С их помощью Троцкий вскоре наладил выпуск на нескольких языках небольшого журнала "Бюллетень оппозиции". Иногда, особенно до 1935 года, Троцкому удавалось засылать небольшое количество экземпляров "Бюллетеня" в Советский Союз. Стало ясно, что Троцкий пытается установить связи со своими бывшими соратниками и единомышленниками в Советском Союзе. Об этом сообщает и автор биографии Троцкого И. Дейчер. В третьем томе он пишет, например, что через немецкого корреспондента в Москве Соболевичикуса Троцкий получал важную информацию из России, справочные материалы, статистические данные для своих книг и статей. Через руки Соболевичикуса и его брата шла значительная часть переписки Троцкого со своими сторонниками в Советском Союзе, передавались шифры, письма, написанные специальными чернилами, адреса почтовых ящиков и т. д. И хотя эти связи Троцкого были довольно слабыми, все же до 1935 года он имел возможность получать некоторую информацию из СССР и направлять туда свои письма по нелегальным каналам.
Троцкий вывез около тридцати ящиков со своими архивами и книгами. Сталин позже приписал это близорукости органов, которым была поручена депортация. Долгие четыре года, что пробыл Троцкий на Принцевых островах, были временем ожидания, выбора и определения дальнейших путей борьбы. У Троцкого постепенно гасла уверенность, что его позовут в Москву; он все больше приходил к выводу, что единственный способ остаться "на плаву" – это продолжать борьбу со Сталиным. Ну а пути, методы этой борьбы были ему пока неясны. Он еще не понимал до конца, что его третья эмиграция станет последней и он уже больше никогда не ступит на землю Родины.
Сидя вечером в своей комнатке, оборудованной под кабинет, с окнами в сторону моря, Троцкий под шум прибоя перебирал, перелистывал тома своих сочинений. Вообще из всех его книг (он это сам понимал) лучшей была "История русской революции", написанная уже после разрыва со Сталиным. Но главная слабость книги – обнаженный, неприкрытый эгоцентризм Троцкого. Листая страницы, он сам поражался своей скорописи. Вот VIII том сочинений "Политические силуэты". О ком он только не написал (добавлю, писал интересно!): об Адлере, Каутском, Бебеле, Жоресе, Вальяне, Плеханове, Мартове, Раковском, Коларове, Либкнехте, Люксембург, Витте, Азефе, Николае II, Сухомлинове, Милюкове, Пирогове Герцене, Струве, Свердлове, Литкенсе, Ногине, Мясникове, Склянском, Фрунзе и многих, многих других… О Ленине специального очерка нет, но он часто упоминает его, рассказывая о других. Или вот целый том, посвященный в основном Брестскому миру. Глаза пробежали строки: "Партийный съезд, высшее учреждение партии, косвенным путем отверг ту политику, которую я в числе других проводил… и я слагаю с себя какие бы то ни было ответственные посты, которые до сих пор возлагала на меня наша партия". Как давно это было – на VII съезде партии!
Троцкий мысленно опять перенесся в те далекие уже годы. Шелестели страницы… Сталину на них места не было. Пожалуй, косвенно о нем был том, посвященный культуре. Наугад открыл страницу: "Бюрократизм и молчалинство". С любопытством читал написанные несколько лет назад строки. "…все, что направлено против интересов революционной диктатуры, должно быть беспощадно отметено. Но это не значит, что у нас не должно быть своей демократии, пролетарской, полнокровной, бьющей ключом. Мы ее должны создать. Социалистическое строительство возможно только в условиях роста подлинной, революционной демократии трудящихся масс… Где есть бюрократизм, там он неизбежно рождает из себя молчалинство… Главный молчалинский принцип: угождать. Кому? Хозяину…" Троцкий вздохнул и, при всей любви к самому себе, подумал: все это теперь не актуально… У Сталина иные заботы, иные мотивы, иные приоритеты. Ему же остается только борьба, борьба, борьба со Сталиным. Едва ли с системой, прежде всего с личностью… Море шумно вздохнуло, может быть согласившись.
Дейчер получивший после смерти Троцкого доступ к его закрытым личным архивам, пишет, что еще до своего окончательного поражения и высылки Троцкий вместе с Зиновьевым и даже Шляпниковым сделал попытку организовать незначительные группировки своих сторонников в зарубежных коммунистических и рабочих партиях. Во Франции во главе их были Альфред Росмер, Борис Суварин, Пьер Монотт; в Германии – Аркадий Маслов и Руг Фишер (бывшие сподвижники Зиновьева); симпатизировал Троцкому Андрес Нин в Испании, возглавлявший небольшую группу; в Бельгии – Ван Оверштаттен и Лесойл, изгнанные из компартии, также поддерживали Тpoцкого. Крохотные группки троцкистов возникли в Шанхае, Риме, Стокгольме, ряде других городов и столиц. Троцкий надеялся из этих осколков создать новое движение антисталинского толка.
Но у Троцкого не было ни серьезной социальной базы, ни серьезной программы. Ведь едва ли антисталинизм мог стать тогда привлекательной платформой для широкой международной организации. И он вновь стал пережевывать мотивы и варианты "перманентной революции", доказывая, что "доктрина социализма в одной стране есть национал-социалистическое извращение марксизма". Постоянным элементом его программы оставался ярый антисталинизм. Но за его проявлениями была видна прежде всего личная ненависть к Сталину, личная обида за несбывшиеся революционные надежды, личная боль утраты близких в России. Троцкий надеялся, что его откровенный антисталинизм найдет широкий отклик в компартиях. Но этого не произошло.
В глазах коммунистов многих стран достижения СССР в развитии экономики, в области культуры и образования были связаны с именем Сталина. На Западе еще не знали о его характере, еще не начались громкие политические процессы в Москве, еще не подобрана была та краска, которой можно было бы нарисовать подлинный портрет Сталина. Попытка Троцкого вызвать извне политическое давление на Советский Союз, на Сталина, его политику была заведомо обречена на провал. Еще меньше шансов было у Троцкого поднять его бывших сторонников в СССР непосредственно против Сталина. Но своими статьями, бюллетенями, речами, интервью Троцкий, хотел он того или нет, провоцировал, создавал впечатление, что оппозиция растет, что число его единомышленников увеличивается, что "идет консолидация антисталинских сил". К сожалению, это не соответствовало действительности. Но крайне подозрительный и мнительный Сталин очень многое из этих трескучих заявлений брал на веру. Некоторые из них, возможно, сыграли трагическую роль, провоцируя Сталина.
Сталин исходил злобой, но ничего не мог поделать: ряд работ Троцкого уже своим названием направлен против него – "Сталинская школа фальсификаций", "Преступления Сталина", "К политической биографии Сталина". Последняя работа, которую Троцкому помешала закончить смерть, называлась красноречиво "Сталин"… Сочинения Троцкого издавались в десятках стран. Образ Сталина у мирового общественного мнения формировался – это правда – не книгами Фейхтвангера и Барбюса, а прежде всего работами Троцкого. Со страниц его книг вставал мрачный азиатский деспот: коварный, жестокий, фанатичный, недалекий и мстительный. Изгнанник не жалел черной краски. Сталина одна мысль о Троцком настраивала на жестокую непримиримость. В любом троцкисте он видел частицу Троцкого и требовал, чтобы "к ним не было пощады".
Находясь в 1936 году в Норвегии, Троцкий написал книгу "Преданная революция". В ней человек, которому ни одна страна не хотела давать визы, фактически обратился к коммунистам – своим бывшим соотечественникам с призывом совершить государственный переворот. Правда, этот переворот он назвал "политической революцией", которую-де должны, обязаны совершить его сторонники, участники бывших разгромленных оппозиций, бывшие меньшевики, эсеры, выходцы из других партий. Слепая ненависть к Сталину, безысходность и бесперспективность собственного положения лишили Троцкого возможности трезво оценивать политическую ситуацию в СССР. Впрочем, я уже отмечал, что Троцкий никогда не был сильным политиком.
"Преданная революция" была написана не только о том, что было, как было, по мнению Троцкого, но и содержала его долгосрочные прогнозы общественного развития в СССР. Троцкий не всегда был проницательным футурологом, ибо его уверенность в "политической революции" против Сталина основывалась лишь на его страстном желании поражения "вождя". В его прогнозе, в частности, высказывалась и такая мысль, что если Германия развяжет войну против СССР, то Сталину едва ли удастся избежать поражения. Трудно однозначно утверждать, действительно ли желал этого Троцкий, или личная ненависть и здесь исказила его видение мира.
Сталин ночью залпом прочел перевод "Преданной революции". Листая страницы, Сталин кипел желчью. У него давно зрели два пункта вынашиваемого решения. Именно вынашиваемого. Сталин редко прибегал к мерам, которые он как следует не обдумал. Теперь, считал он, решение созрело. Во-первых, нужно любой ценой устранить Троцкого с политической арены. Он понимал, что любая маскировка убийства своего заклятого врага будет бесполезной. Все поймут, кто его инспирировал и организовал. Во-вторых, он еще больше утвердился в необходимости решительной и окончательной ликвидации всех, кто потенциально мог быть врагом его диктатуры внутри страны. Возможно, Сталин и сам не предполагал, как далеко заведет его это решение.
"Преданная революция" Троцкого, доставленная Сталину в начале 1937 года, была одной из последних капель, переполнивших чашу его ненависти ко всем "недобиткам", обостривших чувство мести за пережитые в прошлом моменты глубокой неуверенности, почти унижения перед "интеллигентами", "соратниками" и "оппонентами". Эта книга, можно сказать, сыграла роковую роль.