* * *
В последние годы жизни Эрнест был убежден, что его преследуют агенты ФБР. Считалось, что эта мания была проявлением его безумия. И только недавно, благодаря принятому Закону о свободе информации, публике стали доступны некоторые документы из архивов ФБР. Оказалось, что Эдгар Гувер и его ведомство действительно следили за Хемингуэем, вплоть до прослушивания его телефона в клинике Мэйо. Конечно, нельзя утверждать, что пристальное внимание ФБР вызвало его самоубийство, но, несомненно, оно повлияло на душевное состояние Эрнеста.
Дело на Хемингуэя было открыто ФБР после его участия в деятельности "Бригады Линкольна" во время войны в Испании. Тогда он работал без устали, создавая уникальное документальное свидетельство, дневник событий тех лет - "Землю Испании". Эрнест участвовал в вербовке добровольцев и поиске денег для бригады (кстати, Голливуд пожертвовал оборудование для двадцати полевых госпиталей). Все это еще более усилило внимание ФБР к Хемингуэю.
В 1949 году, когда Фолкнер получил Нобелевскую премию по литературе, Эрнест сказал: "Еще ни один сукин сын, когда-либо получавший Нобелевскую премию, не написал ничего такого, что заслуживало перечитывания". В то время высказывание Эрнеста было расценено как охаивание недостижимого, но в приложении к его собственной судьбе эти слова, несомненно, являются пророчеством. Мне кажется, что присуждение Нобелевской премии сыграло в творческом упадке Эрнеста большую роль, чем авиакатастрофы в Африке, которые могли послужить причиной импотенции, чем ссоры с женой и чем вынужденный отъезд с Кубы, от "Пилар" и финки, где ему так хорошо работалось. Как часто Эрнест с завистью вспоминал о Жан-Поле Сартре, который смог отказаться от Нобелевской премии, когда ему присудили эту награду.
"Я думаю, Сартр понимал, - однажды с печалью и сожалением сказал Эрнест, - что эта премия - проститутка, которая может соблазнить и заразить дурной болезнью. Я знал, что раньше или позже и я получу ее, а она получит меня. А вы знаете, кто она, эта блудница по имени Слава? Маленькая сестра смерти".
В столетие со дня его рождения я счастлив, что моя книга, посвященная человеку, так много сделавшему для американской литературы и лично для меня, снова выходит в свет. На ее страницах - и случайные воспоминания, и его меткие и язвительные наблюдения во время наших путешествий по Италии, Франции и Испании. Так, в моей памяти навсегда останется вечер, когда мы остановились на дороге, увидев необычное гнездо на дымоходе - в нем сидел аист с маленьким аистенком. Эрнест всегда любил этих птиц, ставших неотъемлемой частью очарования Испании. Двадцать минут, если не дольше, он читал нам лекцию о жизни и повадках аистов.
Эрнест никогда не вел дневников, но в любой момент мог восстановить события, произошедшие много лет назад, причем делал это быстро и уверенно, подобно тому, как на экране компьютера возникает информация, заложенная в его памяти. Однажды мы в машине пересекали Ривьеру. Вдруг он сказал, что именно по этим местам в 1920-х годах вместе со Скоттом Фитцджеральдом они разъезжали на велосипедах. Во время одной из прогулок по Парижу меня снова поразила его потрясающая память - он не забыл, где бывал и с кем встречался. Когда мы карабкались по крутому склону Монмартра на Пляс-дю-Тертр, он рассказывал мне о домах, о людях, живших там в двадцатые годы, о магазинах, кафе и ресторанах, вспоминал, с кем там обедал, - он даже помнил названия вин и блюд! Это было для меня прекрасной школой - я учился разбираться в винах и нюансах приготовления креветок, чувствовать поэзию водоплавающих птиц и величественных поз великого матадора, танцующего перед быком. Я учился отличать Тициана от Тинторетто, Моне от Ренуара, Гогена от Сера, Пикассо от Брака. Я начинал понимать, почему, как утверждал Эрнест, Сезанна невозможно сравнить ни с каким другим художником. Он рассказывал мне, как наслаждаться бездельем, учил, когда следует проявить агрессию, а когда отступить. Я узнал от него, как удить с лодки, как выстрелить, чтобы снять фазана на лету, как определить, какая лошадь победит в заезде, и как сгонять жир с костей и мускулатуры литературного произведения.
Эрнест всегда присутствует в моей жизни. Принципы, которыми я руководствуюсь в отношениях с людьми, мое понимание любви, дружбы, веры в себя и простые истины - все это, и не только это, я взял у него. Он был для меня отцом, братом, учителем, передавшим мне свои секреты. Оценивая 38 лет, прошедшие со дня смерти Хемингуэя, годы, прожитые без него, должен сказать, что самое важное, чему я у него научился, - это не бояться неудач и не переоценивать успех. Этим правилом руководствовался в своей жизни Эрнест Хемингуэй, и этим его наследством я дорожу больше всего.
А. Э. Хотчнер
1999
Часть 1
Как хорошо, что нам не приходится убивать звезды! Представь себе: человек, что ни день, пытается убить луну! А луна от него убегает. Ну, а если человеку пришлось бы каждый день охотиться за солнцем? Нет, что ни говори, нам еще повезло.
"Старик и море"
(пер. Е. Голышевой и Б. Изакова)
Глава 1
Гавана, 1948
Весной 1948 года меня послали на Кубу. Мне предстояло, выставив себя полным ослом, попросить Эрнеста Хемингуэя написать статью на тему "Будущее литературы". В то время я работал в журнале "Космополитен", и у главного редактора как раз возникла идея выпустить номер, посвященный перспективам развития цивилизации. Предполагалось, что статью о будущем архитектуры напишет Фрэнк Ллойд Райт, о будущем автомобилестроения - Генри Форд, о изобразительном искусстве - Пикассо, а о литературе, как я уже сказал, должен был написать Хемингуэй.
Конечно, никто не может точно сказать, какой будет литература в будущем. Как правило, писатель знает лишь то, что он сам напишет в ближайшее утро, да и то не каждый может заглянуть так далеко вперед. Но, как бы то ни было, я прибыл на Кубу и остановился в отеле "Националь", чтобы, представившись Хемингуэю, уговорить его стать прорицателем и написать статью для "Космо".
Впервые я прочел книгу Хемингуэя - это был роман "И восходит солнце" - еще школьником, когда учился в Сент-Луисе. Меня сразу же охватило чувство, свойственное всему моему поколению, - истинное благоговение перед Хемингуэем. В юношеских фантазиях я отождествлял себя с близким мне по возрасту Ником Адамсом, героем многих повестей и рассказов писателя. С восхищением я следил, как Ник выдерживает все испытания, живя в страшном мире пьяниц и бандитов, киллеров и индейцев-самоубийц, наркоманов и проституток, как он преодолевает страх на войне, попав на итальянский фронт. А во время Второй мировой войны я - тогда военный летчик, служивший во Франции, - с восторгом читал корреспонденции с фронта военного журналиста Хемингуэя.
Я пытался как-то увильнуть от этого сложного задания, но в конце концов мне все-таки пришлось ехать на Кубу уговаривать Хемингуэя написать эту дурацкую статью для "Космо". Мне было тогда всего двадцать с небольшим, и в журнале я работал только шесть месяцев. "Космо" был первым местом работы, которое мне удалось найти после того, как за год жизни в Париже я истратил все деньги, заработанные на службе в авиации. Адрес Хемингуэя я знал - он жил в городке Сан-Франсиско-де-Паула, примерно в двадцати минутах езды от Гаваны. Но чем ярче я представлял себе, как стучу в дверь его дома, остаюсь с ним наедине и начинаю надоедать своей просьбой, следуя приказу босса, тем неувереннее себя чувствовал. От страха кровь стыла в жилах. Просидев два дня у бассейна отеля в полукоматозном состоянии, я решил не ехать к Хемингуэю - в конце концов найду другую работу. Более того, даже знай я номер его телефона, я не стал бы звонить и беспокоить писателя.
Избрав такой трусливый выход, я написал ему короткое письмо, в котором рассказал о своей нелепой миссии и, отметив, что ни в коем случае не хочу его беспокоить, просил лишь прислать мне короткую записку с отказом писать статью о будущем литературы, поскольку такая записка окажется весьма полезной для будущего самого Хотчнера.
На следующее утро в моем номере зазвонил телефон:
- Это Хотчнер?
- Да.
- С вами говорит Хемингуэй. Получил ваше письмо. Не могу допустить вашего провала: в этом случае вы разочаруете организацию Херста, а это все равно что оказаться вышвырнутым из колонии прокаженных. Как насчет выпить что-нибудь в пять? Есть такой бар - "Ла Флорида". Просто скажите таксисту - "Ла Флорида".
В то время "Ла Флорида" (таково было полное название бара, но все звали его его "Флоридита") была хорошо освещенным, оформленным в старом стиле баром-рестораном с вентиляторами под потолком, раскованными официантами и тремя музыкантами, которые бродили по залу или сидели за столиком около бара. У массивной стойки, отделанной красным деревом, стояли удобные высокие табуреты. Приветливые бармены готовили различные варианты дайкири, и, надо сказать, редко где можно было выпить дайкири такого качества. На стенах висели фотографии, на которых Хемингуэй пил самый известный и популярный коктейль "Ла Флориды" - "Дайкири Хемингуэя", или "Двойной Папа". Рецепт приготовления этого коктейля, столь любимый всеми посетителями, таков: два мерных стаканчика рома "Баккарди", сок, выжатый из двух лаймов и половины грейпфрута, и шесть капель мараскино смешиваются в миксере, в смесь добавляется лед, и коктейль готов. Я вошел в бар и, найдя местечко в углу под висящей на стене фотографией в рамке, заказал "Двойной Папа".
До приезда в Гавану мне удалось раздобыть совсем немного сведений о Хемингуэе. Я знал, что он родился в 21 июля 1899 года в Оук-Парке, пригороде Чикаго, в семье был вторым ребенком, а всего у его родителей было шестеро детей. Хемингуэй очень любил отца, который научил его охотиться и ловить рыбу. С матерью отношения у Эрнеста не сложились, и очень скоро после окончания школы он уехал из родного города.
Когда Эрни еще не было и восемнадцати лет, он стал репортером канзасской газеты "Стар". Ему очень хотелось стать солдатом, но его не взяли в армию из-за плохого зрения. Однако молодому Хемингуэю удалось устроиться шофером Красного Креста в Италии. В один из июльских дней 1918 года в местечке Фоссалита-ди-Пиаве рядом с ним взорвалась австрийская мина, и Хемингуэй был тяжело ранен.
После войны он, с изуродованной ногой, вернулся в Америку и вскоре получил работу в Торонто, в газете "Стар". В 1920 году Эрнест женился на девушке из Сан-Луиса, Хэдли Ричардсон. У них родился сын. Брак распался в 1927 году, и Хемингуэй снова женился - на Полине Пфейфер, парижской журналистке, работавшей в журнале "Вог". У них было два сына. В 1940 году Полина развелась с Хемингуэем. Писательница Марта Гельхорн стала его третьей женой, а в 1946 году ее сменила журналистка Мэри Уэлш.
В начале 20-х годов, когда он был женат на Хэдли, Эрнест жил в Париже. Там он написал роман "И восходит солнце", рассказывающий о жизни и судьбе людей его поколения. Роман быстро сделал Хемингуэя знаменитым. Затем, после выхода романа "Прощай, оружие", который он написал по возвращении в Штаты, в Ки-Уэст, штат Флорида, его позиции в литературном мире еще более утвердились. О годах, проведенных в Ки-Уэсте, Хемингуэй пишет в романе "Иметь и не иметь".
Когда Эрнест не пишет, он путешествует, охотится в Африке, ловит тунцов и марлиней, ездит в Испанию на корриду. В 1936 году в Испании началась Гражданская война. Эрнест, конечно, на стороне республиканцев. Позже Хемингуэй написал роман "По ком звонит колокол", посвященный этим драматическим событиям. Вот и все, что я знал о Хемингуэе до нашей встречи.
Хемингуэй немного опоздал. На нем были брюки хаки, державшиеся на широком кожаном ремне с пряжкой, на которой были выбиты слова "Gott mit uns" ("С нами Бог"), белая льняная рубашка и коричневые кожаные мокасины на босу ногу. В темной шевелюре поблескивали седые волосы, губы скрывались в пышных усах. Он казался огромным - и не благодаря своему росту (всего-то чуть более шести футов) или весу, а из-за впечатления, которое производил на людей. Большая часть массы его тела была сосредоточена выше талии - квадратные тяжелые плечи, длинные мускулистые руки (левая с неровными рубцами и слегка измененной формой локтевого сустава), широкая грудная клетка и слегка выступающий живот. Зато бедер и таза почти не было. Он был как скаковая лошадь, готовая к скачкам, но до поры до времени сдерживающая порыв. Хемингуэй остановился перекинуться парой слов с одним из музыкантов - на хорошем испанском. И тут я вдруг понял: главное в нем - наслаждение, получение удовольствия от жизни. Боже, подумал я, да он получает удовольствие от себя самого! Я никогда раньше не встречал человека с такой аурой удовольствия и радости. Он излучал счастье, и все вокруг откликались на это воздействие. Его лицо было гораздо выразительней, чем изображения на фотографиях, которые я видел раньше.
Когда он направился к стойке, приветствуя бармена, я заметил над его левым глазом большой продолговатый рубец, похожий на полоску глины.
- Хотчнер, - сказал он, пожимая мне руку, - добро пожаловать на Кубу. - Его ладони оказались большими и квадратными, а пальцы - довольно короткими. Бармен поставил перед нами два стакана дайкири. Мой предыдущий стакан был вдвое меньше. - Перед вами - высшее достижение искусства приготовления дайкири, - сказал Хемингуэй. - Однажды я выпил шестнадцать порций за одну ночь.
- Таких порций?
- Рекорд бара, - заметил стоящий рядом бармен.
Хемингуэй попробовал свой коктейль, сделав большой глоток, подержал во рту драгоценную жидкость, а затем проглотил и удовлетворенно кивнул.
- Хотчнер - очень подозрительное имя. Откуда вы?
- Из Сент-Луиса.
- Из какой части города, не с Шато-авеню? А дедушка ваш, случаем, не дрался с Натом Сигалом?
- Вы хорошо знаете Сент-Луис?
- Три мои жены - из Сент-Луиса. - Он печально покачал головой. - Да, я знаю Сент-Луис. И знаю только одного хорошего человека, не уехавшего из этого города, - мать Марты Гельхорн.
В этот момент бармен поставил перед нами тарелку с креветками.
- Пару лет назад, - Хемингуэй подцепил креветку, - я основал королевский орден любителей креветок. Хотите вступить в наш орден?
- Конечно! Но что я должен для этого сделать?
- Члены ордена едят только головки и хвосты, - он оторвал голову креветки и, довольный, отправил в рот.
Я сделал то же самое, но, признаться, без особого удовольствия. Тут перед нами возникли еще два таких же бокала дайкири. К столику подошел бармен и вручил Хемингуэю письмо. Писатель взглянул на обратный адрес и положил конверт в карман.
- Один мой друг, баск, очень плодовитый мастер эпистолярного жанра. Правда, каждое его письмо заканчивается одинаково - "пришли денег".
Трое музыкантов - худощавый темнокожий певец и два гитариста, один - большой и довольный жизнью, второй - серьезный и хмурый, - отложили маракасы и заиграли что-то печальное.
- Мои друзья, - сказал Хемингуэй. - Они поют песню, которую я специально написал для них. Жаль, нет Мэри. Она поет ее лучше всех. Как-то в баре было полно народу, и все славно проводили время. Вдруг сюда зашли выпить трое парней, и у них на лбу было написано, что они из ФБР. Ну, я послал музыкантам записку, и точно в полночь они заорали на английском песенку "С днем рождения". Все в баре тут же подхватили. А когда прозвучало "С днем рождения, дорогое ФБР", эти трое чуть не попадали со стульев. Они все поняли и моментально смылись.
Мы пили одно дайкири за другим и говорили о Гаване, о том, как здесь можно жить и работать.
- Характер Гаваны похож на мой, - говорил Хемингуэй. - Вот все хотят знать, почему я здесь, хотя могу жить где угодно. Слишком сложно объяснить. Ясные прохладные утренние часы, когда так хорошо работается, не спит только Черный Пес, да первые крики бойцовых петухов нарушают тишину. Ну скажите, где еще можно выращивать бойцовых петухов, ставить на тех, что тебе нравятся, и все это абсолютно законно? Некоторые говорят, что петушиные бои - верх жесткости. Но ведь, черт возьми, бойцовый петух любит только драку! А потом здесь такие птицы - честное слово, просто удивительные птицы! Перепела, которые еще до восхода прилетают к бассейну попить воды. И ящерицы, которые ползают по деревьям у бассейна и по виноградным плетям на стенах. Обожаю ящериц! А когда вы хотите поехать в город, вам надо только сунуть ноги в мокасины. Гавана - прекрасное место, если хочешь убежать от себя. Кубинки! В их карих глазах светится солнце! А если вам не надо убегать от себя, можете отгородиться от всего, сидя дома и отключив телефон.
В получасе ходьбы от финки вас ждет готовая к отплытию яхта, и через пятнадцать минут вы уже в открытом море, и вокруг плещется синяя вода Гольфстрима. А может, вам охота пострелять голубей в охотничьем клубе - это тоже совсем недалеко от дома! Можно стрелять и на деньги. Как-то здесь собрались Томми Шевлин, Пичон Аквилера, Уинстон Гест и Торвалд Санчес. Получилась команда. Мы соревновались с Хью Кейси, Билли Германом, Оги Галаном, Куртом Дэвисом и еще кое с кем, кто неплохо стреляет. Те же люди, которым не нравятся петушиные бои, будут презирать вас за охоту на голубей. Во многих местах это запрещено - зато здесь разрешено, и я не знаю более азартных пари для любителей пострелять. Наблюдать такое со стороны - смертельно скучное занятие.
- Но разве не тоскливо жить в одном времени года? Не скучаете по весне и осени, какими они бывают в Новой Англии? - спросил я.
- У нас здесь есть смена времен года, - возразил Хемингуэй. - Только эта смена плавная, не такая резкая, как в Новой Англии.