Вначале он пытался добиться, хотя бы в какой-то степени, преемственности хозяйственной политики с "хромой уткой". Состоялись две встречи с Гувером, на которых Рузвельт пытался убедить его в необходимости активного вмешательства государства в экономическую область. Чтобы произвести как можно более благоприятное впечатление на Гувера, Рузвельт даже приобрел официальные брюки в полоску и высокую шляпу.
Однако встречи вызвали раздражение у обоих политиков и не привели ни к каким результатам. Уходящий президент по-прежнему был против вторжения государства в экономику - за исключением внешней финансовой активности (он считал необходимым добиться выплаты Соединенным Штатам долгов других государств и восстановления золотого денежного стандарта). Рузвельт же главное внимание обращал на внутренние дела. "Вы ничего не добьетесь", - повторял Гувер, пророча преемнику полную политическую компрометацию.
Впрочем, Рузвельт не вступал в открытый спор с предшественником, считая это попросту излишним. Рой Дженкинс с полным основанием пишет: "Улыбка избранного президента, внешне выражавшая согласие, означала только… что он принимает во внимание то, что было сказано. Гувер был не первым и тем более не последним, кто проявил подобное непонимание Рузвельта. ФДР избегал конфронтации столь долго, сколько он был в состоянии это делать".
Но встречи были не такими уж мирными. Во время второй аудиенции уходящий президент предложил избранному совместно выступить перед какой-нибудь аудиторией, чтобы продемонстрировать преемственность власти. Улыбавшийся Рузвельт просто не прореагировал на это предложение. Вслед за этим Гувер ему "отомстил". Когда Рузвельт прощался, он вежливо сказал, что Гувер, если пожелает, может нанести ему ответный визит, на что услышал: "Мистер Рузвельт, когда вы пробудете в Вашингтоне столь же долго, как я, вам станет известно, что президент Соединенных Штатов никого не навещает". Это был холостой выстрел отставного политика - Гуверу оставалось пребывать в Белом доме последние недели.
* * *
Становилось ясно, что "Новый курс" должен стать таковым в полном смысле слова и что его должны проводить совершенно новые люди. "Мозговой трест" при прямом и руководящем участии будущего президента занялся прежде всего вопросом кадров.
Одно должностное лицо было определено изначально - вице-президент Джон Гарнер, избранный в "связке" с Рузвельтом. Это была довольно бесцветная фигура. Гарнер сознавал, что без компромисса с Рузвельтом он никак не смог бы попасть на весьма высокий, хотя и скорее демонстративный, нежели активно действующий, пост в федеральной исполнительной власти. Гарнер заверил Рузвельта, что не будет вмешиваться в решение важных политических вопросов, и на протяжении первого и второго четырехлетий рузвельтовского президентства выполнял это обязательство. Он, правда, серьезно расходился с Рузвельтом в оценках положения, стоял на значительно более консервативных позициях, но до поры до времени держал свое мнение при себе, не высказывая его официально. Это вполне устраивало Рузвельта и его "мозговой трест".
Остальных членов команды необходимо было определять на должности, хотя в отношении некоторых решение было известно заранее. В первую очередь это касалось личных помощников Рузвельта.
Главным из них стал, естественно, Луис Хоув. Ему предстояло получить резиденцию в Белом доме рядом с президентом. Он, как и ранее, был верным другом и советчиком, в полной искренности и откровенности которого президент был убежден. У Хоува, однако, имелся серьезный недостаток - по мнению Рузвельта, он был плохо знаком с экономическими проблемами, столь важными в это переломное время.
Столь же верной помощницей являлась Элеонора. Она давно уже вела свою, отдельную от супруга, личную жизнь, но оставалась его близким другом. Пользовавшаяся влиянием и авторитетом в прогрессивных кругах, в частности в организациях женщин и афроамериканцев, Элеонора служила крепким связующим звеном с теми слоями, которые новый президент стремился привлечь на свою сторону, не вступая с ними в непосредственное общение. Позже, когда ее супруг приступит к исполнению президентских функций, она станет вести ежедневную газетную рубрику "Мой день", которая будет перепечатываться многими газетами и окажется авторитетной для массы американцев.
Еще одним заранее предсказуемым членом группы личных помощников стала секретарь Рузвельта еще с 1920-х годов Мисси Лихэнд. Исправно выполняя технические функции, Мисси - пожалуй, к удивлению других помощников и тем более "мозгового треста" - играла и более серьезную роль. Теперь уже женщина средних лет, но сохранившая красоту и обаяние, хотя и рано поседевшая, жившая в доме Рузвельтов с 1928 года и пользовавшаяся полным доверием не только Франклина, но и Элеоноры, Мисси была и приятной собеседницей в непродолжительные минуты отдыха, и советчицей в политических вопросах. Рузвельт, по единодушной оценке работавших у него людей, прислушивался к ее мнению, считая, что она выражает позицию "обычного человека".
Наряду с этими людьми в состав личного кабинета президента вошли журналисты Стив Эрли и Марвин Макинтайр, которые при освещении в прессе избирательной кампании Рузвельта проявили себя как умелые и верные исполнители.
Затем начался подбор членов правительства. Особое внимание Рузвельт уделил посту государственного секретаря, учитывая, что кризис привел к обострению международной обстановки, а внутренние экономические дела невозможно было решить без учета внешних факторов. Новый президент рассматривал госсекретаря как своего реального первого помощника, пренебрегая тем, что формально таковым по Конституции США должен был являться вице-президент. Несколько кандидатур было отброшено, прежде чем Рузвельт согласился выдвинуть на этот пост Корделла Халла. Поначалу этот выбор казался странным, так как у Халла не было значительного внешнеполитического опыта.
Однако уже в ближайшие месяцы полностью подтвердилась правильность прогноза президента и его советников - Халл продемонстрировал умение видеть развитие мировых событий, по крайней мере в ближайшей перспективе, объединять сами события и реакцию на них США в единый комплекс, в котором увязывались наиболее целесообразные с точки зрения администрации подходы и решения и здоровое упрямство в отстаивании своей позиции, от которой Халл отказывался только тогда, когда его убеждали, что он допустил просчет. Примером такого рода просчета была долголетняя установка министра на сохранение курса свободной торговли, которая в предвоенных условиях приходила в противоречие и с государственными интересами США, и с личными намерениями президента. Скрепя сердце Халл был вынужден согласиться с принципом жесткого государственного контроля внешнеторговой деятельности, на котором настаивал Рузвельт.
Халл отлично понимал, что в критических условиях 1930-х годов, как и позже, во время Второй мировой войны, основные внешнеполитические решения принимаются не в Госдепартаменте, а в Белом доме. Халл оказался самым большим "долгожителем" среди руководителей внешнеполитического ведомства США, прослужив на этой должности почти 12 лет.
Пост министра финансов был вначале предложен известному эксперту Демократической партии по валютно-денежным вопросам сенатору Картеру Глассу Занимая по монетарным делам ортодоксальную позицию, Гласе поставил вопрос, не намеревается ли новая администрация встать на путь инфляции. Рузвельт, несколько раздраженный тем, что ему ставят предварительное условие, дал инструкции Моли для разговора с Глассом: "Что касается инфляции, можете сказать, что мы не собираемся выбрасывать идеи в окно только потому, что их обозвали инфляцией. Если Вы чувствуете, что старикан не желает идти вместе с нами, не давите на него".
Гласе действительно не поступился принципами и отказался войти в правительство. Пост министра финансов был предложен Уильяму Вудину - богатому нью-йоркскому бизнесмену, щедро финансировавшему избирательную кампанию Рузвельта. Помимо того, что он хорошо знал проблему изнутри, его назначение укрепило контакты президента с Уоллстрит и было благожелательно встречено почти всеми демократами, связанными с крупным капиталом.
Продолжая балансировать между консерваторами и прогрессистами, Рузвельт сделал министром сельского хозяйства Генри Уоллеса - республиканца из штата Коннектикут, который был известен радикальными взглядами и даже высказывался за те или иные формы коллективной обработки земли. Помимо того, что таким образом Рузвельт протягивал руку левым аграриям, он демонстрировал готовность решать вопросы внутренней политики на межпартийной основе. Впрочем, формально республиканцем считался и Вудин, по существу уже давно отошедший от этой партии.
По сходным причинам - для расширения политической базы правительства - министром труда была назначена Френсис Перкинс, старая знакомая Рузвельта еще со времени расследования пожара на швейной фабрике в Нью-Йорке в 1911 году. Так впервые в правительстве США появилась женщина. В широких кругах о ней сохранили добрую память. Ныне министерство труда США располагается в здании, носящем имя Ф. Перкинс.
В отличие от Перкинс, с которой Рузвельт был на короткой ноге, пост министра внутренних дел был предоставлен ранее никогда не встречавшемуся с новым президентом члену Республиканской партии, чикагскому адвокату Гарольду Икесу (1874-1952) - по рекомендации чикагских сторонников, знавших его как прогрессиста и борца за права индейцев. В США, в отличие от многих других стран, министерство внутренних дел является не репрессивным органом, ведающим полицией и организацией внутренней безопасности, а ведомством, управляющим природными богатствами страны, то есть не относится к ведущим. Но Рузвельт, с молодых лет заботившийся о сохранении природы, озеленении и развитии сети национальных парков, считал Икеса одним из своих верных помощников. Став лично близким к Рузвельту, тот смог значительно усовершенствовать дело охраны природы, использование естественных ресурсов, лесное хозяйство, деятельность национальных парков, причем продолжал эту работу и в условиях Второй мировой войны, "выгрызая" из финансовых ведомств необходимые средства.
Только Икес и Перкинс являлись членами правительства на протяжении всех двенадцати лет пребывания Рузвельта на президентском посту (чуть раньше, за полгода до смерти Рузвельта, ушел в отставку по состоянию здоровья Корделл Халл).
* * *
Все подобранные Рузвельтом министры были людьми либо опытными, либо способными, либо обладали обоими этими качествами. Но среди них не было звезд первой величины, которые могли бы впоследствии претендовать на высший государственный пост. Именно так Рузвельт сознательно формировал состав своего правительства, в котором ему по всем вопросам должна была принадлежать партия первой скрипки и никто не мог сравниться с ним по качествам государственного деятеля.
Чуть забегая вперед отмечу мнение Р. Тагвелла, относящееся к поведению Рузвельта уже в качестве действующего президента, но вполне применимое и ко времени формирования его кабинета: "Ни один президент не имел более тонкого понимания сложной механики отношений между людьми. Он всматривался в то, как его подчиненные вели свои игры, останавливал их в случае необходимости, помогал, когда это было надо, наказывал невниманием и вознаграждал, делился с ними своими самыми потайными мыслями. Каждый член администрации был в курсе, что Гарольд Икес, Генри Уоллес или Джесс Джонс приглашены к обеду с президентом, и думал, как это отразится на его интересах".
Еще до вступления на президентский пост Рузвельт пережил сильный стресс. 4 февраля он отправился в десятидневное морское путешествие на яхте своего хорошего знакомого Уинсента Астора. 15 февраля, по прибытии в Майами, штат Флорида, избранный президент выступил в городском парке перед 20 тысячами жителей города и окрестностей. На эту встречу приехал и мэр Чикаго Антон Сермак, который на партийном съезде выступал против Рузвельта, а теперь пытался наладить с ним отношения.
Как раз в тот момент, когда Франклин завершил свою речь, в него пять раз выстрелили из пистолета. Стрелявший - анархист, итальянец по происхождению, рабочий-каменщик Джузеппе Зангара, к счастью, целиться не умел. Ни одна пуля не задела президента, но Сермак случайно был смертельно ранен и скончался через две недели. Арестованный на месте преступления Зангара заявил, что с детских лет мечтал убить какого-нибудь короля или президента.
Следствие полагало, что убийца был членом какой-то организованной группы, но найти доказательств не смогло. Он был приговорен к восьмидесяти годам тюремного заключения. Сам же Рузвельт во время покушения проявил завидные мужество и выдержку: по крайней мере внешне не выказал никакого волнения и спокойно попрощался с присутствовавшими на собрании. Раймонд Моли писал, что спокойствие Рузвельта во время покушения было самым ярким впечатлением за всю его жизнь.
Вступление в должность и банковские выходные
Четвертого марта 1933 года состоялась инаугурация - торжественное введение Рузвельта в должность президента. Она происходила в Вашингтоне на террасе Капитолия - здания, в котором заседает конгресс. Под Капитолийским холмом находится огромное свободное пространство, именуемое столичным Моллом (одно из значений этого слова - обширное тенистое пространство для прогулок). В наши дни по обе стороны от Молла размещены прекрасные здания Национальной картинной галереи, Исторического музея, Музея естественной истории, Музея авиации и космонавтики, Музея американских индейцев и др.
Около одиннадцати часов утра Рузвельт появился перед Белым домом. Ему навстречу вышел Гувер, и они вместе отправились к Капитолию в автомобиле с конным эскортом. Гувер вошел в президентские апартаменты, где демонстративно подписал несколько законов, принятых за последнее время конгрессом. Рузвельт посетил инаугурацию вице-президента Гарнера, а затем ожидал своего часа в помещении сенатского комитета по военным делам.
Вслед за этим оба президента, старый и новый, вышли для заключительной церемонии на открытом воздухе. Положив правую руку на старую семейную библию, вступающий на президентский пост повторил за председателем Верховного суда Чарлзом Хьюзом: "Я, Франклин Делано Рузвельт, торжественно клянусь, что буду добросовестно исполнять обязанности президента Соединенных Штатов и буду в полную меру моих сил поддерживать, ограждать и защищать Конституцию Соединенных Штатов, и да поможет мне Бог".
Принеся клятву верности народу Соединенных Штатов, новый президент, опираясь на руку сына Джеймса, подошел к трибуне и произнес небольшую речь, которая должна была внушить тысячам людей, присутствовавшим на церемонии, и миллионам радиослушателей надежду на лучшее. Вначале в речи чувствовалась напряженность, но постепенно появлялась свойственная Рузвельту свобода поведения. "Наша страна требует действий, действий немедленных… Наша великая нация выстоит в этом испытании так же, как она выносила прежние, оживет и добьется процветания… Единственное, чего мы должны бояться, - это самого страха, не имеющего имени, бессмысленного и безотчетного, который парализует силы, необходимые для перехода в наступление". Рузвельт заявил, что немедленно попросит конгресс предоставить ему необходимые полномочия для борьбы с невзгодами, обрушившимися на Америку, причем полномочия такого уровня, как если бы на страну напал внешний враг. Мысли, высказанные Рузвельтом, были не столь уж оригинальными, но последствия его речи оказались глубокими и разносторонними.
Если на большинство американского народа выступление президента произвело самое благоприятное впечатление, то среди иностранных наблюдателей нашлось немало людей, которым показалось, что он намерен установить личную диктатуру. Именно такое мнение сложилось у англичанина Гарольда Николсона, дипломата и журналиста, присутствовавшего на церемонии. Подобные заявления нередко делались во время лихорадочных первых ста дней президентства, но, как показало дальнейшее развитие событий, не имели под собой оснований.
Может быть, такого рода мысли у Рузвельта иногда возникали, особенно когда он сталкивался с резким противодействием тем мерам, в целесообразности которых был уверен. Но и американская традиция, и баланс властей, и собственный жизненный опыт удерживали президента от этих губительных шагов. Он оставил страну своим преемникам такой же демократической, какой получил от предшественника.
Возлагая все надежды на нового президента, газета "Нью-Йорк таймс" писала в день инаугурации: "О нем будут думать как о чудотворце".
В тот же день в газетах появилось сообщение из Европы: "Завтра ожидается победа Гитлера". Речь шла о выборах в рейхстаг - германский парламент. Правда, Национал-социалистическая рабочая партия Гитлера, 30 января ставшего главой правительства и приступившего к созданию тоталитарной системы, на выборах всё же не набрала абсолютного большинства голосов, и казалось, что исход борьбы еще не решен. Но американцев в это время волновали дела не за океаном, а в своей стране.
После инаугурации состоялся торжественный воинский парад на Пенсильвания-авеню, главной улице столицы. Советники уговаривали Франклина отменить парад в связи с чрезвычайными условиями, но он отказался, говоря, что день его въезда в Белый дом должен стать началом новой эпохи в истории страны, и эту дату американцам следует хорошо запомнить. Конечно, это была бравада, но за ней скрывалась решимость добиваться своих целей во что бы то ни стало. Парад проходил под музыку только что написанного "Марша Франклина Делано Рузвельта", автором которого был министр финансов Вудин, "по совместительству" неплохой композитор.