На рынке
В мясном ларьке-сарайчике полутемь. Висит голая лампочка, света ее не хватает. За прилавком мясник - плечистый, пухлый, с широкими рыжими бакенбардами. На голове у него беретик. Покупателей нет, мясо уже распродано, несколько жирных шматков лежат прикрытые пластиком. В углу играет транзистор. За дощатой стеной шумит предвечерний рынок. Мясник жует жвачку, слушает байки рыночного грузчика по прозвищу Куся. Лицо у Куси фиолетовое, испитое, безвольное.
В ларек входит старуха в толстых роговых очках, с плетеной сумкой. Она достает оттуда сверток, разворачивает, там куски мяса.
- Что же вы мне положили, вы извините, помните, я была утром, я же вас просила, мне больному человеку бульон варить.
- Ну и что? - спрашивает мясник.
- Тут одни кости и жилы. А этот кусок подложили тухлый. Понюхайте.
- Вы когда брали?
- Сегодня брала, в десять утра.
- В каких условиях он хранился, откуда я знаю, - говорит мясник. - У меня товар свежий. Смотреть надо было.
- Разве так можно. Я плохо вижу, - женщина обращается к Кусе. - Не разглядела, а дома видно, и цвет у него плохой.
- Бабуся, из костей самый лучший бульон, - говорит Куся.
Старуха вглядывается в него.
- Зачем же вы защищаете. Вы мне замените мясо, а то я жаловаться буду.
- Кому? - интересуется мясник.
- В газету напишу, - неуверенно говорит старуха.
Мясник и Куся смеются.
Старуха держит в руках развернутый пакет с мясом, руки у нее дрожат.
- Значит, на вас управы не найти.
- Слушай, старая, я не люблю жалобщиков, терпеть не могу, со мной надо по-хорошему. - Мясник выдувает изо рта белый пузырь, который растет, растет и лопается. Старуха вздрагивает. Мужчины хохочут.
- Да что ж это такое, - женщина вглядывается, говорит тихо: - Жулье! Что же вы творите. Это ж бесправие.
- Обзываться не надо. За оскорбление вас привлечь можно, - строго говорит мясник. - Обращайтесь в дирекцию рынка. А доказательства у вас есть?
- А это что! - женщина потрясает пакетом, оттуда падают кости, но она уже не обращает внимания. - Гниль! Это же ваше мясо!
Куся хохочет, хлопает себя по бокам.
- Ну, бабка, ты даешь! А кости чьи?
Старуха распрямляется и неожиданно кричит скрипучим сильным голосом:
- Грабители! Совести нет! На ком наживаетесь!
Мясник тоже кричит, Куся забавляется скандалом.
Они не замечают, как в ларек, подпрыгивая, вбегает девочка лет десяти, бледненькая, с портфельчиком в руках, тощие рыжие косички ее повязаны белыми бантами. Услышав крик, она замирает, глаза ее перебегают от старухи к мужчинам.
- Как вы смеете! - вдруг произносит она.
Старуха обрадованно поворачивается к ней.
- А кто ж они? Он не в первый раз. У него и обвес.
- Ты чего мелешь! - встревоженно гаркнул мясник. - А ну давай топай отсюда. Чтоб я тебя не видел.
По тону мясника и по тому, как Куся направился к ней, женщина, что-то учуяв, вглядывается в девочку.
- Никуда я не пойду. Я свое требую, девонька. На, понюхай, что они мне сунули, - она подносит девочке к лицу мясо, - нюхай, нюхай, не нравится?
- Ты что расшумелась? - говорит Куся, берет ее за плечи, подталкивая к выходу.
- Убери руки, бандит! Видишь, что творят? - старуха вцепилась в девочку. - Ты посмотри на них, мы со стариком в минимуме живем, и тут нас… на ком наживаетесь!
Она хватает девочку за руку.
- Частники! Нате, подавитесь своим воровством! - она сует ей в карман свой мокрый сверток. - Хапалы, на, на!
Мясник выбегает из-за прилавка.
- Ты что ж к ребенку лезешь! Ребенок при чем?
- Пусть знает!
- На тебе мяса, бери сколько хочешь. Знаю я вашу публику!
- Не надо мне ничего, - уже исступленно кричит старуха. - Подавись! Подавитесь вы все нашей жизнью ограбленной! - Она замахивается сумкой на девочку, бьет ее, бьет Кусю. Девочка пятится к дверям, открывает их спиной, выбегает.
- Эх вы, женщина, - мать называется, - бросает старухе мясник и выскакивает за дверь.
Он бежит сквозь рыночную толпу, длинный клеенчатый фартук хлопает его по ногам.
- Погоди, Аллочка, стой!.. Подожди.
Народ расступается, не понимая, почему он гонится за девочкой.
- Украла, - догадывается кто-то. - Мясо стащила. У нее из кармана торчит.
Кто-то свистит ей вслед, кто-то кричит невсерьез, озорно:
- Держи ее!
От этих криков девочка мчится не разбирая дороги, лицо у нее слепое, портфельчик она обронила, она бежит через трамвайные пути, машины гудят, пронзительный визг тормозов.
- Остановите ее!
Его не слышно, он задыхается, хрипит.
Девочка сворачивает налево, еще налево, влетает с разбегу в кучу песка на панели, где идут дорожные работы. Падает навзничь, рыдает. Когда отец прибегает сюда, у него уже нету сил, он опускается рядом с нею на песок. Он держится за сердце, потный, испуганный, слышит, как судорожно всхлипывает дочь. Не может ничего сказать ей, так охватило ему сердце.
Встав на колени, девочка замечает в кармане курточки кости, выбрасывает их с ужасом. Ее колотит, слезы возвращаются к ней, она плачет навзрыд, горько, облегченно. Отец не решается прикоснуться к ней и слушать ее плач тоже не может. Слезы и пот мешаются на его одутловатом лице. Они сидят рядышком на куче песка и плачут. Любопытные останавливаются, постояв, молча идут дальше.
* * *
Кажется, Ганди сказал, что прогресс не умножение, а разумное сокращение своих желаний. С тех пор желания умножались и умножались. Мудрость бессильна.
* * *
"Ваш прибор сгорел, защищая свои плавкие предохранители", - так объяснял мне лаборант.
* * *
Курьерша знала нас всех по имени-отчеству и по фамилии, и жен наших знала, и адреса. А мы знали только, что ее зовут Шурочка. И оказалось, что за столько лет никто понятия не имел, как ее фамилия. Когда спросили Лахтину Александру Яковлевну, то мы сказали - такой у нас нет. И вдруг она поднимается и говорит: "Это я".
* * *
Он мечтал сделать у себя в саду пантеон умершим друзьям, всем им поставить камни, памятники с надписями, с эпитафиями.
* * *
В Китае висел лозунг "Четыре зла: мыши, мухи, комары, муравьи".
* * *
"Уничтожим мышей, они мешают двигаться к счастью".
"Пока есть, кто мешает, происходит движение к счастью".
* * *
На съезде депутатов председательствовал иногда Нишанов, это было очень весело, мы записывали за ним его фразочки вроде "Проблем у нас полный рот".
Улыбка
Наша жизнь резко отличается от европейской. Улыбчивость - она ведь располагает к общению. У официанта улыбка это пролог к "приятному аппетиту". Допустим, в немецкой пивной официант перекинется шуткой, поболтает. Демократичность не исключает уважения к посетителю, не уничтожает дистанции.
Пересекая границу, я попадал в европейское тепло иного нравственного климата. Беспричинная улыбка появляется на губах как знак привета. Краски становятся ярче, жизнь человечнее.
Собственно, что нам мешает улыбаться друг другу?
Вряд ли какая-то статья, обращение уговорят людей улыбаться. Нужно воспитание, нужен пример, нужна культура общения. Мне почему-то кажется, что культура Петербурга могла бы сделать его улыбчивей. Ему вовсе не идет быть хмурым городом, слишком он для этого красив.
Разумеется, в Штатах улыбка рекламная, показная, резиновая улыбка, показатель благополучия, хочешь не хочешь - улыбайся. На всех фотографиях белозубая, жизнерадостная, она плавает над всей Америкой, сама по себе, единая, многомиллионная, подобно улыбке Чеширского кота из "Алисы в Стране чудес".
Европейская улыбка, она для меня выглядит естественней, в ней больше воспитанности, меньше принуды. Допустим, еду я в метро, случайно встречусь взглядом с кем-то и получаю в ответ улыбку, короткую, небольшую. Что она означает, да ничего особенного, просто знак приветливости. Нет, пожалуй, что-то еще - открытость человека, дружелюбие. Меня это ни к чему не обязывает, разве что к встречной улыбке. Но, как я чувствовал, собственная ответная улыбка - это всего лишь легкое движение лица, оно не бессмысленно, оно порождает во мне некоторую приятность моего настроения.
В магазине, в баре, в гостинице, в банке, в самолете вас встречают с улыбкой. Называйте ее дежурной, называйте ее служебной, все равно это располагает к вежливости.
Честно говоря, подобное поведение я считал особенностью западного мира, необходимой принадлежностью конкуренции, так привлекают, мол, к себе покупателя, клиента. При капитализме приходится как-то зазывать. Мы были свободны от этой коммерческой необходимости. Но вот она появилась, и что? Да ничего.
Куда ни придешь - хмурые лица, серьезность, равнодушие. В московских гостиницах, где приходится останавливаться, ни разу меня не встретили с радостью. - "С приездом!" - хотя казалось бы…
Я уж не говорю о наших присутственных местах, какие они все там озабоченные. В лучшем случае тебя встречают нетерпеливо, или не скрывая утомленности, а то откровенно угрюмо - "как все надоели". Улыбки здесь не дождешься.
Магазины вроде начали конкурировать, но и там редко появляется ощущение, что тебя ждали, что твоему появлению рады. Недавно пришлось покупать мне обои в большом специализированном универмаге. Попросил продавца показать образцы. Начал он, как водится, с дорогих, по 500–600 рублей за рулон. По мере того как я искал подешевле, лицо его скучнело, начиная с двухсот рублей его интерес попросту исчез, я перестал его интересовать. Так что приветливость, она пока что зависит от покупательской способности.
Говоря о нашей неулыбчивости, слышишь обычно, нам, мол, не до улыбок. У нас кругом грубости, хамство, что же, мне хамят, а я буду улыбаться, с какой стати? Начну улыбаться, меня за придурка примут, чего это лезу со своей улыбкой, мы что, с вами знакомы? На что вы намекаете, что вам надо и тому подобное.
Когда-то меня поразила система японского общения. Там улыбка - обязательный элемент знакомства, разговора. Сперва она казалась приторной, но очень скоро я ощутил в ней красоту, она выступает как украшение жизни, улыбка украшает лицо, значит, и человека. Значит, и все вокруг подобно цветению вишни, солнечному свету и прочим улыбкам природы.
Жизнь наша существенно изменилась. Как бы там ни было, мы стали куда более открытыми, поубавилось ксенофобии, прибавилось европейскости, но по-прежнему мы выглядим хмурой страной. Нам для себя хватает юмора, хватает веселья, а вот улыбчивости - не хватает.
* * *
В Исаакиевском соборе Петербурга отец Андрей Кураев читал слушателям свою проповедь. Читал, пользуясь микрофоном, слышимость получалась плохая, половину проповеди, а то и больше, слушатели не могли разобрать. Между тем Исаакиевский собор, несмотря на свою величину, был тщательно рассчитан строителями на обычный голос. Мне рассказывали, что добивались этого, устанавливая в куполе специальные горшки, то было особое мастерство искусных акустиков. Нынешние хозяева собора все это позабыли. Или не хотят знать. Вручают всем микрофон, не представляют себе, что можно выступать без микрофона, особенно в таком большом церковном помещении. Это любопытный пример нашего невежества и беспамятности.
Из письма ко мне Виктора Правдюка
…В центральном архиве Министерства обороны хранится секретная папка, куда занесены "расстрелянные лично маршалом Жуковым и его охраной солдаты и офицеры".
Папка засекречена так же, как засекречено множество документов касательно Великой Отечественной войны.
Прошло 65, прошло 70 лет, а война продолжает быть секретной. Празднуем Победу в Великой Отечественной войне, которая оказывается секретной войной.
"В белорусском местечке Радошковичи стоит памятник капитану Гастелло. На кладбище останки экипажа, совершившего подвиг в первые дни войны, 26 июня 1941 года. И фамилии погибших выбиты на обелиске. Но имени капитана Гастелло там нет".
На самом деле подвиг принадлежит экипажу авиаэскадрилии капитана Александра Маслова, об этом написано в журнале "Военно-исторический архив". Обычная история наших подвигов - или подвига не было, или был, но совершен другими людьми. С героями нашей войны не очень понятно. Их вообще на эту четырехлетнюю войну удивительно мало. Вот, например, 900 дней блокады - кого можем назвать? В основном мы называем одного героя - Ленинград. Виктор Правдюк справедливо отмечает, что Великая Отечественная война закончилась в 1944 году освобождением своей земли, "…далее начался заграничный поход Красной армии, чтобы провозгласить коммунистическую власть в странах Восточной Европы".
"Советский Союз вступил во Вторую мировую войну по дружбе с Гитлером 17 сентября 1939 года нападением на Восточную Польшу. Это какая война? Вторая мировая".
"Параллельно, не забывая о своей выгоде, Советский Союз снабжает гитлеровскую Германию всем необходимым для ее войны против Запада. Какой войны? Второй мировой".
Вторая мировая это не Великая Отечественная. Виктор Правдюк считает, что народ воевать во Второй мировой войне не очень-то желал. Об этом нежелании говорят и цифры сдавшихся в плен бойцов Красной армии, сдавались тысячами, десятками, сотнями тысяч. По причине, не только указанной Виктором Правдюком, сдавались потому, что не хотели воевать за Советскую власть после всего, что она творила - раскулачивание, концлагеря, Большой террор, поэтому нередко отряды немцев встречали хлебом-солью и цветами. Советские люди так встречали.
"Четвертая часть окруженных в Сталинграде военнослужащих 6-й немецкой армии были наши соотечественники".
Пока архивы Министерства обороны и прочих наших заповедников не рассекречены, недоступны, пока под видом важнейших разведданных и тому подобной ветхости секретны, истории Великой Отечественной войны быть не может, и мы не знаем, что это было, - победа, освобождение или истребление народа.
Виктор Правдюк - петербургский кинорежиссер-кинодокументалист, автор многосерийного проекта "Вторая мировая война день за днем".
Хотя, по общему мнению, он был гений, избрали его в нашу Академию наук после того, как он стал членом Академий наук - американской, французской, английской. Пророков в своем отечестве нет, гениев тем более. Им, там, за границей, наш гений виднее. Речь идет о Владимире Игоревиче Арнольде. О том, что он был за человек, мне известно не так много. Хотя мы переписывались. Математик. Последние годы жил во Франции. И все резче выступал о недостатке математического образования. И во Франции, и в США едко высмеивал математическую безграмотность среди европейских студентов. Если бы только математическую. Он писал мне, что во Франции 20 процентов новобранцев полностью неграмотные (2000 год). Огорчала его и наша отечественная дремучесть. Не у солдат, а у ученых. Он прислал мне свою статью: "Что такое математическая физика", писал для журнала "Успехи математических наук". Казалось бы… Журнал считается вполне респектабельным. Арнольд - академик, лауреат и прочее, а получает отказ. Статью отклоняют по двум причинам:
1 - "Статья выражает мнение автора". Спрашивается, а чье мнение должен выражать автор?
2 - "В журнале "Успехи математических наук" нужно писать об успехах, а не о недостатках"!!!
Видимо, о недостатках должен писать специальный журнал.
Его считали фрондером, даже во Франции он был фрондером, объяснял французским студентам, что они недоучки. Фрондер - слово французского происхождения, но в любых науках ученый - фрондер, недовольный существующими работами, явление необходимое.
У В. И. Арнольда были свои особенности. Обычно он писал свои работы начисто, без черновиков, примерно как Моцарт.
Интересно, какие для него были в мировой математике великие: Ньютон - Эйлер - Гаусс - Пуанкаре - Колмогоров. Я обрадовался такому списку - все-таки из пяти двое наших. Владимиру Арнольду приписывают немало - создатель математического языка, создатель теории катастроф, отец современной вещественной алгебраической геометрии. В каждой области, в какой он работал, он становился классиком. Я не специалист, совсем не специалист, я могу только ссылаться на чужие мнения, но хочется отдать должное человеку, который на родине вполне заслужил памятника.
Однажды его пригласили на слушания в Государственную думу. В своей речи он наговорил немало огорчительного: "Россия сократила свои расходы на науку за десять лет в десять раз. Уровень подготовки школьников опустился ниже уровня церковно-приходских училищ, что были у нас до революции".
Складывается впечатление, что это - "План подготовки рабов, обслуживающих господствующих хозяев, этих рабов учат разве что основам языка хозяев, чтобы они могли понимать приказы".