Здесь-то и крылась вторая причина поспешного призвания племянника из Киля. Выше уже упоминалось, что, согласно завещанию Екатерины I, изданному ею весной 1727 года, была установлена следующая очередность занятия русского престола после ее смерти: великий князь Петр Алексеевич, Анна Петровна и ее дети, Елизавета Петровна и ее дети, причем мужским отпрыскам отдавалось предпочтение перед женскими. Согласно этому завещанию, которое после вступления на престол Елизавета выдвигала как основание для захвата ею власти, цесаревна должна была отдать престол племяннику. Делать это Елизавета, конечно, не собиралась, но оставить столь опасного для себя конкурента за пределами России, в руках своих возможных недругов, она не могла. В итоге, привезенный в Петербург голштинский герцог, объявленный наследником русского престола, оказался в золотой клетке. Все царствование Елизаветы он находился под бдительным надзором людей тетушки и без ее ведения ничего не мог предпринять в свою пользу ни в самой России, ни за ее пределами.
Эти действия Елизаветы оказались дальновидными и весьма удачными. Конечно, не будем скрывать - ей еще и везло, как везло всегда и во всем. Казалось, что гений ее великого отца хранил императрицу Елизавету. Но она и сама прибегла к помощи отца и сделала его культ важнейшим элементом своего политического и государственного существования. В конечном счете это гарантировало ее правлению невиданную ранее политическую стабильность - ведь дело Лопухиных 1743 года оказалось последним из подобного рода дел, и все остальное царствование Елизаветы Петровны прошло на редкость спокойно. Так уж случилось, что под скипетром своей веселой государыни Россия обрела покой и политическую стабильность на долгих двадцать лет.
Пожалуй, сказанное о том, что Елизавета сумела использовать культ отца в своей внутриполитической доктрине, является некоторым преувеличением - сама она ничего не придумывала, все получилось как бы само собой, и нельзя не удивляться, как уже в первые дни и недели царствования Елизаветы возникает довольно непривычное для тех времен сочетание идей, жупелов и штампов, которые иначе чем идеологической доктриной власти и не назовешь. Эти идеи "висели" в воздухе, и в царствование Елизаветы они лишь окончательно оформились. Конечно, сама императрица до этого додуматься не могла - помогли ученые люди, архиереи - верные последователи умершего к тому времени Феофана Прокоповича. Потом идеи подхватили писатели, драматурги, артисты, которые внушали ее простецам.
Суть идеологии царствования Елизаветы весьма проста. Во-первых, с максимальной пользой для режима было использовано кровное родство новой императрицы с Петром Великим, культ которого именно со времен правления его дочери вообще стал "опорным", основополагающим в идеологии российского самодержавия. Во-вторых, активно развивалась тема освобождения, спасения страны от недругов посредством идейного воскресения, "реинкарнации" Петра Великого в личности и делах его дочери. Именно она, видя неимоверные страдания русского народа под гнетом ненавистных иноземных временщиков - всего "щастия российского губителей и похитителей", - восстала "на супостаты". И с нею над Россией взошло солнце счастья.
Прежний мрак и нынешний свет, вчерашнее разорение и сегодняшнее процветание - эта антитеза повторялась все царствование императрицы Елизаветы Петровны. Никогда раньше так плодотворно для режима не обыгрывались патриотические мотивы, чтобы утвердить законность узурпированной власти. Конечно, нельзя утверждать, что патриотических или националистических настроений в русском обществе накануне переворота не было. В Тайную канцелярию Анны Ивановны попадало немало людей, которые ругали иностранцев, "севших нам на шею", заполонивших лучшие места. Такие настроения отмечали и жившие в России иностранцы, весьма чуткие к проявлениям ксенофобии. Существовали и источники подобного недовольства.
С одной стороны, в это время шел сложный процесс становления самосознания русского народа как нации Нового времени. Это приводило как к благотворному осознанию собственной национальной полноценности, так и к ксенофобии. С другой стороны, не все иностранцы вели себя скромно, и Бирон, с его спесью, жадностью и хамством, был символом таких "мироедов". Общество, всегда зорко следившее за "верхами", раздражало то, что императрица Анна Ивановна во всем ему доверилась, даже была демонстративно нежна с этим немцем. Возмущались и тем, что на ключевых постах в управлении стояли фельдмаршал Миних и А. И. Остерман. Но важно заметить: ни в царствование Анны Ивановны, ни в правление Анны Леопольдовны мотив противопоставления русских иностранцам или борьбы русского народа с неким "иностранным засильем" никогда не выступал на передний план, не становился общественным явлением или конфликтом первостепенной важности того времени. Представление о том, что до Елизаветы страна буквально стонала под гнетом иностранцев, было придумано и распространено именно в царствование дочери Петра Великого.
"Воистину, братец, - задушевно говорит один из персонажей пьесы-агитки "Разговоры, бывшие между двух российских солдат" (1743 год), - ежели бы Елисавет Великая не воскресла и нам бы, русским людям, сидеть бы в темности адской и до смерти не видать света" (Разговоры, с.16). Один из церковных деятелей того времени, Дмитрий Сеченов, в опубликованной большим тиражом проповеди 1742 года клеймил тех, кому недавно так преданно служил: "Прибрали все Отечество наше в руки, коликий яд злобы на верных чад российских отрыгнули, коликое гонение на церьков Христову и на благочестивую веру возстановили, их была година и область темная".
Дмитрий излагает "художественный" вариант той речи, с которой будущая государыня якобы обратилась к солдатам в слободе Преображенского полка: "Родители мои… трудились, заводили регулярство, нажили великое сокровище многими трудами, а ныне все растащено, сверх же того, еще и моего живота ищут (то есть - хотят лишить цесаревну жизни, не верь и этому, читатель! - Е.А.). Но не столь мне себя жаль, как вседражайшего Отечества, которое чужими головами управляемое, напрасно разоряется и людей столько неведомо за кого пропадает" (Сеченов, с.14).
И тут же звучит другой, упомянутый выше главенствующий мотив "реинкарнации": приход к власти Елизаветы - это возвращение Петра Великого (да заодно и Екатерины I) в Россию в облике его дочери. Архимандрит Заиконоспасского монастыря Кирилл Флоринский в проповеди 18 декабря 1741 года в Успенском соборе Московского Кремля восклицал: "Возведи о, Россие, очи твои и виждь! Се аз семя отца твоего Петра Великого седох на престоле твоем. Се во мне оживотворися Петр, жива бысть Екатерина. Отродись Петр, вся благая насеявый в недрах твоих" (Флоринский, с.14). Ему вторит А.П.Сумароков:
Во дщери Петр опять на трон возшел,
В Елизавете все дела свои нашел…
В многочисленных проповедях ночной переворот 25 ноября 1741 года изображается как гражданский и религиозный подвиг дочери Петра, воодушевленной Провидением и образом своего великого батюшки, после чего она решила "седящих в гнезде Орла Российского нощных сов и нетопырей, мыслящих злое государству, прочь выпужать, коварных разорителей Отечества связать, победить и наследие Петра Великого от рук чужих вырвать и сынов Российских из неволи высвободить и до первого привесть благополучия" (Обстоятельное описание, с.83-84; см. Попов).
О, Матерь своего народа!
Тебя произвела природа,
Дела Петровы окончать.
Так выполняет "социальный заказ" режима первейший пиит тогдашней России Сумароков. А вот другое агитационное произведение - Пролог к опере "Милосердие Титово" под названием "Россия по печали паки обрадованная", сочиненное академиком Якобом Штелиным. Опера начиналась с пролога, идеологическая направленность которого очень напоминала то, что происходило впоследствии в кинотеатре советских времен, когда киножурнал "Новости дня" с рассказом об очередном съезде партии или комсомола пускали перед просмотром основного фильма, на который, собственно, и шла публика. В 1742 году было примерно то же самое. Когда раздвигался занавес, то зрители видели плохо освещенную сцену, которая символизировала разоренную злодеем Бироном "запустелую страну, дикой лес и в разных местах отчасти начатое, но недовершенное, а отчасти развалившееся и разоренное строение". В этом пытливый зритель должен был усмотреть незаконченные, брошенные начинания Петра Великого.
Посредине сцены восседала женщина по имени Рутения - Россия, окруженная хныкающими детьми - русскими людьми. Сердца слушателей были тронуты жалостливой арией-плачем Рутении. Современник пишет, что в этом месте заполненный до отказа четырехтысячный зал возрыдал. Не выдержав общей печали, прослезилась и сидевшая в царской ложе императрица. Но долго мучить зрителей постановщик - итальянский режиссер и дирижер Франсиско Арайя не стал: Рутения успокаивает детей, она "обнадеживает их тем, что Петр еще жив в лице своей дщери и что он России может скоро опять возвратить прежнюю ея славу… ежели кровию Великого Петра и истинною и законною наследницею Петровы времена паки восстановлены будут"…
Вот мощно вступил оркестр, начался театральный восход солнца, в сопровождении "веселого хора музыки и поющих лиц", что следовало понимать как переворот 25 ноября 1741 года. Вместе с солнцем на облаке выплыла богиня Астрея в компании с добродетелями правящей государыни. Среди них все самые лучшие свойства, которые изображают увитые шелками Дамы: Храбрость, Великодушие, Справедливость, Милость. Возле них толпились "пять свойств верных подданных": Любовь, Верность, Сердечная искренность, Надежда и Радость. Автору этой книги, изо всех сил стремящемуся избежать легковесных аналогий с позднейшими временами, опять никак не удержаться, чтобы не прибавить к этим свойствам настоящих верноподданных еще два, рожденные в последние полстолетия: Глубокое удовлетворение и Искреннюю признательность.
Но и без них танец добродетелей и свойств императрицы и народа на поляне посреди лавровых, кедровых и пальмовых рощ получился, вероятно, блистательным. Оказывается, эти благоухающие рощи, пока с облаков спускалась богиня солнца, успели подняться на месте пустынь и диких лесов. Запустелые поля также вовсю радовали глаз зрителя, обернувшись в "веселые и приятные сады". Астрея исполнила арию о достоинствах императрицы Елизаветы Петровны, которая уже при рождении была одарена массой добродетелей и которой судьбой было предназначено увенчаться короной, "дабы Россию паки восстановить". После этого Астрея предлагает подданным воздвигнуть "публичный монумент" в честь государыни, что тут же и совершилось - прямо посредине сцены начали поднимать огромный обелиск с надписью: "Да здравствует благополучно Елизавета, достойнейшая, вожделенная, коронованная императрица, Мать Отечества, увеселение человеческого рода, Тит времен наших. 1742".
В заключение Пролога происходит массовое ликование обитателей всех четырех частей света (больше тогда и не знали) вместе с "добродетелями и добрыми свойствами" (см. Милосердие Титове). А если к этому прибавить, что всех, кто публично сожалел о правлении кроткой Анны Леопольдовны или - не дай Бог! - сохранил у себя монету с профилем младенца-императора Ивана Антоновича или печатный указ с его "титлом", тотчас тащили в Тайную канцелярию, то станет ясно - никто не сомневался, что с воцарением Елизаветы Петровны наступило "царство света" нового Тита. Как известно, римский император Тит прославился великодушием к поверженным врагам.
* * *
Придя к власти, Елизавета сразу столкнулась с несколькими внешне- и внутриполитическими проблемами. В момент переворота Россия находилась в состоянии войны со Швецией, и уже на следующий день после переворота на улицах столицы вместе с манифестом о восшествии дочери Петра на престол читали и упомянутый выше манифест Левенгаупта о намерении шведов освободить русских от гнета иностранных временщиков. Тотчас в Выборг были посланы нарочные с приказанием русским войскам стоять на месте, а к шведскому командующему отправили освобожденного из русского плена шведского офицера с сообщением о готовности России заключить мир. Решить эту серьезную проблему, окончить "ненужную" бывшей цесаревне, а теперь - государыне, войну тем не менее сразу не удалось.
Перемирие, объявленное после восшествия Елизаветы на престол, не окончилось миром - шведы своих требований не смягчили и продолжали добиваться возвращения Восточной Прибалтики. Так стали ясны истинные, то есть реваншистские планы шведского кабинета, который теперь воевал уже против той государыни, ради воцарения которой якобы и начал войну. Поэтому уже в конце февраля 1742 года Елизавета приказала войскам готовиться к новой кампании и начать военные действия, "дабы оными неприятель к прямому желаемого мира склонению принужден быть мог" (Бескровный, с.261).
Новая кампания принесла ошеломляющие успехи русской армии, не столько благодаря победам фельдмаршала Ласси - полководца хорошего, но не блестящего, сколько из-за полного разложения шведского войска, в котором возобладали недопустимые в военной организации принципы коллективного обсуждения офицерами планов командования. Кроме того, финляндские части, составлявшие значительную часть армии, фактически отказались воевать и во множестве дезертировали. Идея освобождения Финляндии от шведского ига, как никогда, была близка к осуществлению. Ее довольно умело подогревали русские агенты, обещавшие финнам лучшие условия существования под скипетром Елизаветы Петровны, чем под сенью Трех корон. Как бы то ни было, в июне шведы непрерывно отступали, сдавали одну позицию за другой, пока русские без боя не овладели Фридрихсгамом. Шведский флот, из-за начавшейся на кораблях эпидемии, бросил оказавшуюся в стесненном положении армию и покинул прибрежные воды Финляндии. Эскадра адмирала Захария Мишукова взяла под контроль все морское побережье Финляндии.
24 августа 1742 года шведская армия капитулировала в Гельсингфорсе (Хельсинки), и генерал-фельдмаршал Ш. Э. Левенгаупт сдался русским. Финляндия оказалась оккупированной русскими войсками. По условиям капитуляции финляндские войска распускались по домам, а разоруженная армия Левенгаупта с пропуском Ласси (чтобы шведских воинов по дороге не грабили казаки кровожадного атамана Краснощекова) отправилась в Швецию. Возмущению Стокгольма позорной, без боя, сдачей Финляндии не было предела - Левенгаупта судили, а потом и казнили.
Из русских потерь самой заметной стала смерть упомянутого выше казачьего походного атамана Ивана Краснощекова, отличавшегося невероятной силой и свирепостью и наводившего ужас на шведов и финнов. Во время боя в августе 1742 года он провалился в болото и, оказавшись беспомощным, был убит шведами. В целом же, как пишет очевидец войны граф Гордт, шведы были поражены отличным состоянием русской армии, ведомой фельдмаршалом Ласси (Гордт, с.297).
Следующая кампания, 1743 года, закончилась без особых успехов - флоты маневрировали, шведы не дали Ласси высадить армию уже на шведское побережье, но, видя, что войну они проиграли, политики в Стокгольме пошли на подписание 7 августа 1743 года мира в Або. Швеция снимала все свои прежние претензии к России, признавала Ништадтский мирный договор как акт, не утративший силу, и, кроме того, уступила ради "вечного мира и дружбы" часть Финляндии по реку Кюммень. Вся остальная Финляндия согласно миру возвращалась под власть Швеции. В таком положении граница осталась до 1809 года, когда мечта финляндских сепаратистов исполнилась и Финляндия была инкорпорирована, на весьма льготных по тем временам условиях, в состав Российской империи Александра I.
Договор в Або 1743 года был полным успехом русской дипломатии еще и потому, что в обмен на уход русских войск из большей части Финляндии, шведский рикстаг избрал Адольфа-Фридриха - дядю великого князя Петра Федоровича - наследником бездетного шведского короля Фредрика I. Это резко усиливало "русскую партию" в шведских верхах и позволяло русским дипломатам влиять на политическое положение соседнего, весьма недружественного России королевства. В целом, без особых усилий правительство Елизаветы Петровны успешно завершило войну со Швецией, получив территориальное "приращение", без чего ни один русский правитель не мог считать свое царствование вполне успешным.
Сложные проблемы ждали государыню и в ее собственной стране. Уже с первых шагов своего царствования Елизавета Петровна показала свои намерения во внутренней политике - она хотела, согласно своей доктрине, восстановить все государственные институты времен Петра I и Екатерины I. В одном из первых постановлений нового правительства была заявлена центральная реставрационная цель: "Усмотрели мы, что порядок в делах правления государственного внутренних отменен во всем от того, как было при отце нашем… и при матери нашей… в первый год ее владения было, ибо в другой год ее владения (то есть в 1726 году. - Е.А.) происком некоторых прежний порядок правления, установленный от… родителя, нарушен вновь изобретенным Верховным тайным советом".
Разумеется, ни Елизавета Петровна, ни ее советники, писавшие этот указ, не ломали голову над тем, что же послужило причиной изменения системы управления на другой год после смерти Петра Великого. Как известно, Верховный тайный совет был создан в феврале 1726 года для помощи императрице Екатерине I. Недаром в указе об образовании Верховного тайного совета говорилось, что совет создан "при боку Ея императорского величества" и служил "не для чего инако только, дабы оный в сем тяжком бремени правительства, во всех государственных делах верными своими советами и беспристрастными объявлениями мнений своих Нам вспоможение и облегчение учинил" (ЛСЗ, 7, №4830).