Генерал Гальдер записал в своем дневнике: "…Лучше всего положение на 1 октября 1941 года в т. группе Гёпнера, которая имеет дивизии полного состава".
Исследователь октябрьских боев на Варшавском шоссе подольский поисковик И.А. Красильников допускает, что на главном участке прорыва – в полосе, непосредственно примыкающей к Варшавскому шоссе, – Гёпнер сосредоточил группировку, которая превышала наши войска: по танкам в 15 раз, а по остальным параметрам от 3,5 до 7 раз. Таким образом, противник стянул достаточные силы и средства для успешного прорыва и дальнейшего проведения масштабной наступательной операции.
Катя Лукина с однокурсницами, такими же комсомолками, как и она, уже третью неделю работала на окопах. Так они называли свое грандиозное сооружение, которое уже начало принимать очертания. Противотанковый ров тянулся от поймы одной речушки к болотистой пойме другой и перехватывал большак от Семирёва на Крайчики и далее на Киров. Речушки назывались – одна, побольше, Десёнкой, а другая Оболонкой. Оболонка была холодной, родниковой. Там они брали воду. А в Десёнке иногда купались, хотя уже заканчивался сентябрь, и ночами было совсем холодно.
На западе, в стороне Десны, иногда громыхало. Канонада походила на дальнюю грозу, когда неясно, придет она сюда или нет, погромыхает, порокочет в дальних полях и уйдет дальше. Страшнее, когда вдруг из-за леса появлялся самолет. Он всегда появлялся неожиданно. Выныривал из-за леса, поблескивая на солнце стеклами фонаря кабины, стремительно скользил над полем своим тонким поджарым контуром, потом над деревней, что лежала за лесом на большаке, разворачивался и проносился над их рвом. Он оглушал рокотом мотора, косой угловатый крест его огромной тени, казалось, срезал все живое, не успевшее укрыться во рву или в придорожном кювете. Иногда из самолета белым снегом сыпались листовки. Катя никогда не унижалась до того, чтобы прикасаться к ним. Так им было приказано, так они постановили на комсомольском собрании. Но содержание многих им было известно. Листовку можно было читать и не прикасаясь к ней. "Милые дамочки! Не копайте ямочки!.." И так далее. К ним летал один и тот же самолет. Они его приметили по раскраске и масляному пятну под мотором на капоте.
– Разведчик, чтоб ему лихо было! – говорил нормировщик дядя Игнат.
Дядя Игнат приходил к ним из деревни Трусовки, где работала вторая бригада, копавшая им навстречу от речки Оболонки. Дядя Игнат был добрым человеком, и иногда, когда кто-нибудь из Катиных подруг не выполнял суточную норму, все равно ставил в своей тетрадке: "вып.". Он все здесь знал. И его все знали. Даже бойцы, которые охраняли склад каких-то ящиков, ровными штабелями сложенных в зарослях ольховника неподалеку от дороги на Трусовку, частенько по разным делам и надобностям приходили к нему.
Командовал ими лейтенант в новенькой шинели и новеньких ремнях, с новенькой кобурой пистолета на боку. Бойцов у него в команде было немного, человек шесть или семь. Они охраняли склад. Жили в палатке, поставленной там же, у штабелей.
Лейтенант выглядел совсем мальчишкой, похожим на первокурсников, над которыми Катя и ее подруги всегда свысока посмеивались. Но ростом он был выше самой высокой из них почти на голову. Когда Катя сказала ему, что его подчиненный, часовой Порфирий Фомич не пропускает их по стежке к колодцу, он ответил, что теперь здесь ходить запрещено – территория склада, но взглянул на нее и тут же покраснел. Все это заметили и вечером сказали Кате:
– Катюх, лейтенант-то в тебя влюбился.
– Да ну вас…
– Точно-точно! Ты что, не видела, как он на тебя смотрел?!
– А что, Катюх, он симпатяга!
– И высокий. Тебе как раз под стать.
Она отмахивалась от подруг. А потом, оставшись одна, вдруг вздохнула и задумалась…
Однажды дядя Игнат, глядя на заходящее за лес солнце, сказал:
– Неумно артиллеристы свой склад расположили. Вот засекет их германский ероплан, наведет других… Что тогда тут будет?
Но вскоре там, за горбовиной поля, где виднелись трубы деревенских изб, появилась зенитка. К удивлению всех, расчет зенитки состоял из девушек. Таких же, как Катя. Только они были в военной форме и потому выглядели постарше студенток.
Зенитчицы обставили зенитку елочками, замаскировали ветками ольхи и березы. Соорудили навес, накрыли его льняной соломкой, привезенной с окрестного поля с разрешения дяди Игната.
Ну, теперь они ему дадут, решили все и стали ждать прилета немца.
Самолет прилетел после обеда. Зенитка сделала по нему четыре выстрела. Белые облачка взрывов зенитных снарядов вспыхивали то ближе, то дальше от поджарого корпуса самолета. Ловко маневрируя между ними, он миновал зону огня, сделал крутой вираж, нырнул вниз, и через мгновение зенитка, навес из льняной тресты, натыканные в землю елочки маскировки потонули в огне, дыму и пыли. Потом самолет прошелся вдоль рва, поливая из пулеметов всех, кто в нем находился.
До вечера Катя Лукина с подругами разыскивали разбежавшихся по лесу и по пойме девчат. Некоторые были ранены и требовали медицинской помощи. Некоторые были напуганы так, что не могли произнести и слова. Их посадили в подводы и развезли по деревням, где они квартировали. Вечером хоронили убитых. Троих студенток, одну женщину из заводской группы и пятерых зенитчиц. Хоронили без гробов, завернув в плащ-палатки и одеяла.
Среди погибших лежало тело Катиной подруги, однокурсницы Веры Варенцовой. Катя хорошо знала маму Веры и ее старшую сестру. Она смотрела на бледное лицо подруги, и ее охватывал ужас: как же так, они еще утром вместе бегали на реку умываться, смеялись, шутили по поводу лейтенанта, а теперь… Как она скажет о смерти Веры ее маме?
Лейтенант был бледен и уже не выглядел мальчишкой. Вместе с пожилым бойцом Порфирием Фомичом, другими бойцами и дядей Игнатом он переносил к могиле тела убитых. Потом всех сложили внизу, в один ряд и начали закапывать.
На следующий день на работу вышли не все. Раненых увезли в райцентр. Несколько человек сказались больными. Перемычка, отделявшая одну бригаду от другой, в этот день сокращалась гораздо медленнее. Вечером дядя Игнат пробежал по ней с "костылем" и сказал:
– Девушки! Тридцать метров! Нормы нет! Давайте так: ужин вам через пару часов я привезу прямо сюда, поужинаем, отдохнете часок и – за дело. Надобно еще хотя бы по пять метров с каждой стороны.
Все молчали. Посматривали на заходящее солнце. Там летали птицы. Самолет в этот раз не прилетал.
Ночью, когда лопата из рук Кати буквально вываливалась, а сознание начал опутывать морок непреодолимого сна, кто-то незнакомо тронул ее за плечо и взял из рук лопату. Она подняла глаза и увидела лицо лейтенанта.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Катей.
– А меня Иваном. Ваней. – Видимо, он улыбнулся. Она не разглядела в темноте. – Если хочешь, поспи. А я за тебя поработаю.
Он расстелил на дне рва свою шинель. Катя послушно легла в ее тепло, поджала ноги, укрыла их сырыми от росы полами шинели и тут же уснула.
В полночь бригады закончили работу и разошлись по деревням на ночлег. Про Катю забыли.
Лейтенант, радуясь, что девушка осталась с ним одна, работал всю ночь. Он рубил песчаную стену рва, выбрасывал землю на среднее плечо, потом поднимался туда на лестнице и снова перебрасывал тот же грунт наверх. Еще не рассветало, когда, сменившись на посту, к нему пришел пожилой боец Порфирий Фомич и тоже взялся за лопату. Свою шинель он тоже снял и укрыл ею спящую девушку.
Когда пришли бригады, они успели отрыть примерно около полутора метров рва. Оставалось около десяти метров.
Бригады в этот день сократились еще на треть.
На западе в стороне Десны в это утро загрохотало по всему горизонту. Иногда вспыхивало и подолгу трепетало над лесом зарево.
Лейтенант и Порфирий Фомич ушли. Старый боец забрал свою шинель, а лейтенант будить Катю не стал.
Девушки издали наблюдали за ним и завидовали Кате.
Дядя Игнат пробежал со своим "костылем" вдоль перемычки, отмеченной двумя рядами белых колышков, и сказал:
– Похоже что началось.
Женщины вначале не поняли его, ожидая, что он скажет, сколько метров осталось им копать.
– Слышите? – Дядя Игнат указал пальцем на запад, где непрерывно гудела канонада, и палец его дрожал. – Бьются. Германец на прорыв пошел. Спешить нам надобно, девоньки мои милые. Давайте, давайте. – И сам взялся за лопату.
Его родная деревня Трусовка была за рвом. Сестра жила в соседнем Воронцове. Воронцово в километре за небольшим перелеском и полем. Тоже за рвом. За речкой Десёнкой от Воронцова в деревне Полянке жил сын со снохой и тремя детьми, внуками Игната. Сын еще в июле ушел на фронт. Теперь тоже где-то воевал. Может, там, под Рославлем и лежит сейчас в окопе, подумал дядя Игнат. Он налегал на лопату, твердо веря в то, что, если он со своими женскими бригадами успеет перекопать перемычку, то германец в их деревни точно не пройдет.
Вскоре на дороге запылили грузовики. Один за другим они подъезжали к складу и тут же, быстро загрузившись, уезжали в сторону деревни Суборово.
К полудню верхами на взмыленных лошадях прибыли двое военных интендантов и приказали срочно сворачивать работы и уходить. Дядя Игнат потребовал у военных документы. Документы оказались в порядке.
– Давайте, товарищи женщины, быстро эвакуируйтесь. На станции вас уже ждет состав. А здесь сегодня, возможно, будет бой.
– Что, – спросил дядя Игнат, – на Десне не удержались?
Дорогу приказано было оставить для проезда автотранспорта в сторону Кирова и станции Занозной.
"Значит, бегут наши, – подумал дядя Игнат, – вот и понадобилась им теперь эта дорога".
Бригады быстро очистили ров, и через несколько минут белые косынки уже мелькали в березняке в сторону Воронцова, Трусовки и Полянки, где квартировали калужанки. Катя Лукина с подругами осталась.
– Дядя Игнат, наша комсомольская группа приняла решение остаться и продолжать работы, несмотря…
Дядя Игнат замахал руками:
– Уходите, девоньки, бегите, пока можно.
– Но ведь ров не закончен, – попыталась было возразить Катя.
– Командование вон приказало дорогу оставить. – И дядя Игнат кивнул на верховых, которые поехали в сторону артиллерийского склада. – Вроде оборона тут будет. Бой. Так что уходите.
На правом берегу речки Десёнки от Семирёва на Киров параллельно этому шел другой большак. Там они еще на прошлой неделе выкопали траншеи и окопы. Тоже приезжали лейтенанты с инженерными петлицами, сделали трассировку, расставили колышки и уехали.
Только уехали верховые, на дороге от Суборова показались две запряжки с артиллерийскими передками и небольшими приземистыми пушчонками со скошенными щитами. С передка соскочил чернявый младший лейтенант и распорядился: туда ставить первое орудие, туда второе.
Дядя Игнат, наблюдая за суетой артиллерийских расчетов, покачал головой: и этими пукалками они хотят остановить германские танки?..
– Вы руководитель работ? – подскочил чернявый.
– Точно так, товарищ командир. – И дядя Игнат поднес к козырьку кепки-восьмиклинки дрожащую ладонь, сложенную ковшиком.
– По карте… – Младший лейтенант замялся, глядя по сторонам. – Я имею сведения, что где-то в этом районе должен находиться артиллерийский склад.
– Точно так. Склад имеется. Вон там, между речкой и дорогой в лесочке. Да я вас сейчас провожу.
"Они еще и без зарядов сюда прибыли", – подумал старый солдат, еще в шестнадцатом году дравшийся с немцами под Августовом. Ну да, пожарные всегда на пожар приезжают с пустой бочкой…
И только он это подумал, как за Оболонкой над лесом появились несколько черных точек. Точки приближались с каждым мгновением. Послышался рев моторов. Рев нарастал, приближался. Точки распластались по одной линии, и у них начали отрастать крылья.
– Воздух! – закричал младший лейтенант и кинулся назад, к орудиям.
Одну пушчонку артиллеристы успели закатить в низину, в заросли орешника. Лошадей отогнали в лес. А другую налет застал на лугу. Расчет растерялся, заметался по луговине. Одна из лошадей споткнулась, остальные понесли. Орудие опрокинулось. Испуганные лошади встали. Ездовые то принимались хлестать их кнутьями, то хватались за повода.
Дядя Игнат успел заметить, как в ров успела спрыгнуть стайка девушек, которых он ни в какую не мог спровадить в деревню. "Вот не послушались, козиное семя", – в сердцах подумал он и сунулся в придорожный кювет.
Самолетов было много, около десяти или больше. Вначале они накинулись на колонну грузовиков, сгрудившихся у места через Оболонку. Потом часть отделилась и ушла в сторону Суборова. Оставшиеся выстроились в круг и кидались то на артиллерийский склад, то на одинокую пушку. Пушку вскоре разнесло вместе с лошадьми и расчетом. Артиллерийский склад тоже накрыло гарью и пылью. Там что-то горело.
После, когда самолеты улетели, выяснилось, что ни одна бомба в штабеля артиллерийских снарядов не попала. Порфирий Фомич возле искореженной зенитки поджег несколько автомобильных покрышек, обложив их снопами льна. Резина загорелась, задымила, накрывая непроницаемым черным дымом склад. Немецкие летчики, по всей вероятности имея точные разведданные о расположении склада, решили, что цель накрыта, и улетели.
Трое бойцов из охраны склада погибли. Погиб и весь артиллерийский расчет противотанковой пушки вместе с младшим лейтенантом.
Второй расчет уже ставил станины на передок, когда пришел лейтенант.
– Вы куда? Какой у вас приказ?
– Взводный убит. Наш наводчик тоже убит, – сказал сержант-артиллерист, командовавший расчетом. – Да и снарядов у нас всего шесть штук, и те осколочные и шрапнель.
– Снаряды есть на складе. За наводчика могу я. Устанавливайте орудие вон там. Отройте окопы. Орудие осадите как можно ниже. Это – приказ. Выполняйте.
Так прошел день. Наступила ночь. Дядя Игнат и девушки ушли в деревню.
Всю ночь по большаку через Воронцово к фронту шли войска, тянулись обозы гужевого транспорта. На рассвете поток на какое-то время поредел, замер, а потом вдруг пошел в обратную сторону. Теперь по большаку тянулась бесконечная вереница беженцев.
– Народ пошел, – предчувствуя самое худшее, сказал дядя Игнат, глядя на пестрый поток, наводнявший большак; поток тот двигался в одном направлении, заполняя дорогу от кювета до кювета.
Несколько раз налетали немецкие самолеты, на бреющем стреляли из пулеметов. Мертвых складывали во рву. Закапывать их времени не было. Вечером убитых закопали батарейцы.
Дядя Игнат по нескольку раз на дню, бросая свои дела, приходил ко рву, обходил его с той и с другой стороны, останавливался у перемычки, похожей на земляной мост, и, глядя на запад, думал, хорошо это, что они не успели перекопать дорогу, или плохо. С одной стороны – хорошо: дорогой можно пользоваться, Полянский большак за Десёнкой тоже забит; а с другой – вот-вот могут появиться немцы.
Они появились следующим утром, когда дядя Игнат вместе с Катей пришли к своему рву.
Катя осталась в Воронцове, решив подождать еще сутки. Ее подруги ночью ушли на станцию и теперь, должно быть, ехали на поезде в сторону Калуги, домой. Что заставило Катю бросить подруг и остаться в деревне, она и сама толком не понимала. Хотелось подольше побыть рядом с Ваней. Каждую ночь она выходила в поле, зная, что он уже ждет ее там. В поле у дороги между Трусовкой и Воронцовом рос огромный вяз. Вот под тем старым вязом они и проводили все ночи напролет.
Склад артиллерийских снарядов таял на глазах. Ночью полуторки и ЗиСы вывезли ящики с гаубичными зарядами. Остался штабель 37-мм и 76-мм снарядов.
Утром, чуть только рассвело, в стороне Десны вдруг затихло. Канонада и зарево полыхали всю ночь. А тут вдруг и пожары прекратились.
Катя и лейтенант увидели дядю Игната, идущего по дороге в сторону рва.
– Вы куда, дядя Игнат? – спросил его лейтенант.
Тот остановился. И сказал:
– Девчонку бы надо в деревню отправить. Пошли, лейтенант.
Через некоторое время в стороне Суборова, за речкой Оболонкой, поднялась стрельба. Резко бахали наши винтовки, часто стучал немецкий пулемет. Потом затихло.
Лейтенант еще с вечера приказал своим бойцам перенести оставшиеся ящики со снарядами в лес и закопать их в землю. Теперь они сидели в окопах рядом с сорокапяткой и всматривались в утренний туман, застилавший переезд за рвом. Вскоре там послышался стукоток мотора. На пригорок выскочил мотоцикл с коляской. Не доезжая до рва, развернулся. В коляске завозился человек. Все поняли – пулеметчик. Второй мотоцикл проскочил вперед. Он доехал до рва, миновал перемычку, резко развернулся и умчался за переезд. Вслед за ним двинулся и первый мотоцикл.
– Разведка.
Через несколько минут за переездом загудели моторы.
– Давай! Быстро! – скомандовал лейтенант своим бойцам.
Те подхватили два деревянных ящика и побежали к большаку.
– Это ты правильно придумал, – похвалил лейтенанта дядя Игнат. – Мины – дело толковое.
Колонна двигалась медленно, словно чувствуя, что ее гусеницы подминают чужую землю. Чужая земля – потемки.
Бойцы вернулись, доложили, что дело сделано. Оставалось терпеливо ждать.
Орудие было установлено совсем близко от перемычки. Лейтенант сосчитал это расстояние – сто двадцать четыре шага.
Впереди шел танк. Поблескивали траки его грохочущих гусениц, из распахнутого люка приплюснутой башни высовывалась фигура танкиста. Черная куртка с нашивками, такая же черная пилотка. Танкист поднял руку, что-то крикнул вниз, видимо отдавая приказ механику-водителю, и танк, качнувшись, остановился. Остановилась и вся колонна, головой уже вылезшая в поле.
Вперед снова выскочили два мотоцикла.
– Эх, мать честная! – выругался дядя Игнат.
Но мотоциклы благополучно миновали переезд. И Порфирий Фомич, отвечавший за установку мин, засомневался, гожие ли взрыватели им попались.
Мотоциклы понеслись в сторону Воронцова. А передовой танк снова рыкнул мотором, выбросив над кормой облако сизого дыма, и, качнувшись, двинулся к перемычке.
– Бери в прицел второго, – шепнул дядя Игнат лейтенанту, сгорбившемуся у панорамы прицела.
– Знаю. Поднесите снаряды поближе.
Взрыв был такой мощности, что танк буквально развалился на части. Сработали сразу две мины и боекомплект.
Одновременно дернулась всем своим корпусом сорокапятка, и шипящая трасса ушла низко над полем, над снопами льна и брызгами рассыпалась на лобовой броне второго танка. Тот тоже задымил. Вторая трасса влипла в его броню почти рядом.
– Давай осколочные! – командовал лейтенант.
Через два часа немецкая колонна уже шла по большаку через Воронцово на село Закрутое и дальше на Киров.
Позиция одиночного противотанкового орудия дымилась воронками. Из земли торчали искореженные взрывами авиабомб станины сорокапятки.
Немцы вошли в Воронцово. Одна из частей остановилась на постой. Офицер приказал местным жителям закопать убитых в поле красноармейцев. Своих убитых они привезли на танке и закопали под липой у дороги. На церемонию похорон собрали и жителей деревни. Офицер, немного знавший по-русски, сказал, что после того, как германская армия успешно завершит свой поход на Восток, эта деревня и окрестные селения и земли будут принадлежать семьям этих солдат.