Через четверть часа мы подходили к "Барятинскому". Вблизи он еще больше походил на яхту. Я перешел на него вместе с пассажирами и облазил его кругом.
Я обходил палубу, заглядывал в люки, осматривал старинную, но великолепную пэновскую машину с качающимися цилиндрами.
Ко мне подошел капитан "Кавоса".
- Вас ищут. С "Михаила" пришла шлюпка за почтой, - я сказал, что привез нового второго помощника. До свидания! Желаю вам успешной службы. Кланяйтесь Жоржу Яковлевичу. - И он пожал мне руку.
Поблагодарив за любезность, я пошел отыскивать шлюпку.
Красивая, очень чистая четверка с "Михаила" подвезла меня к борту.
Поднявшись по спущенному парадному трапу, я очутился на гладкой, покрытой масляным лаком палубе длинного и узкого юта. У трапа стоял вахтенный в матросской форме.
- Как пройти к командиру? - обратился я к нему.
- Пожалуйте по второму трапу вниз, в кают-компанию; там человек доложит, - ответил вахтенный, показывая рукой.
Я сошел в большую кают-компанию с полированными филенчатыми стенками и зелеными бархатными диванами по бортам. Трое лакеев приводили в порядок обеденный стол.
- Доложите, пожалуйста, командиру, - сказал я, передавая одному из них пакет с бумагой о назначении на службу.
Минут через пять вошел командир.
Это был невысокий, коренастый блондин лет тридцати пяти, с большими усами, без бороды. Он пристально осмотрел меня с ног до головы.
- Милости просим, - проговорил он наконец твердо, но без малейшего акцента. - Из главной конторы пишут, что вы плавали на иностранных парусных судах; значит, объяснять вам, как надо служить и ходить за судном, нечего. А вот насчет груза и отчетности советую быть повнимательней… Прошлый помощник был списан мной с судна за то, что постоянно просчитывался: ни одна погрузка, ни одна выгрузка не обходились без недоразумений с береговыми приказчиками. Особенное внимание обращайте на наружный вид мест с товаром… Ну да это все вам объяснит старший помощник Василий Иванович… Обедали?
Вопрос был так неожидан, что я невольно переспросил:
- Что прикажете?
- Да ничего не прикажу, а спрашиваю, обедали ли вы. Мы уже кончили.
- Я поздно завтракал, - ответил я, несколько смутившись.
- Смущаться и церемониться нечего: вы дома… Антип! - крикнул он лакею, - Подай господину второму помощнику кушать и скажи Василию Ивановичу, что я прошу приготовить мне гичку. Спокойной ночи, - обратился он снова ко мне и, пожав руку, вышел развалистой походкой морского волка в коридор.
Не прошло и минуты, как я услышал над головой топот ног и тот особый характерный звук, который издают хорошо смазанные блоки, затем плеск о воду спущенной шлюпки и стук разбираемых гребцами весел.
В ту же секунду сверху, из люка, донесся чей-то голос:
- Доложить командиру, что гичка готова!
Такое быстрое исполнение приказания я видел первый раз в жизни: это поистине было что-то непостижимое и заставляло проникнуться невольным почтением к человеку, который сумел завести такой военный порядок на купеческом судне.
Я поспешил узнать у лакея, где находится каюта старшего помощника, и, как только отвалила гичка, пошел представиться. Но мы встретились в дверях кают-компании.
Василий Иванович Глухов, красивый молодой брюнет с несколько цыганским типом лица, производил очень хорошее впечатление. Мы скоро разговорились, и я узнал от него много такого, что послужило впоследствии большим подспорьем при службе под командой Даниельсона.
В шесть часов утра приступили к погрузке. Буксирный пароход подвел баржу с товаром и персиянами-крючниками.
Моя новая служба началась.
На барже были ситцы, парча, аптекарские товары, пиво, масляные краски, Чай, готовое платье, модные товары, посуда, мука. Весь этот разнообразный груз, количеством около двух тысяч мест, надо было пересчитать, осмотреть кругом каждое место, некоторые подозрительные перевесить, распределить по номерам и маркам и погрузить в трюм. Но как погрузить? Эта задача потруднее, чем перевозка через реку "волка, козы и сена". Вот главные условия: шхуна должна при окончании погрузки иметь полтора фута дифферента на корму; тяжелые места должны быть погружены ниже легких; места, боящиеся подмочки, не должны быть под низом мест с жидкостями; чай должен быть далеко от всего пахучего, так как он имеет свойство воспринимать посторонние запахи, и т.д., и т.д.; наконец, груз, следующий в ближайшие порты, не должен быть заложен дальним грузом, и все вместе должно быть погружено плотно, без потери места в трюмах, и набито так, чтобы не могло дать в качку ни малейшего движения.
Задача на первый взгляд совершенно неразрешимая, но это только на первый взгляд, при некотором навыке все это делается легко и просто. Береговой приказчик привозит вместе с назначенным к погрузке товаром реестр, где показаны порт назначения, род товара, марки, вес и объем каждого места и число мест каждой партии. По этому реестру старший помощник командира и суперкарго составляют предварительный план, что куда поместить; затем суперкарго считает и тщательно осматривает вместе с береговым приказчиком места; крючники перетаскивают их с баржи на пароход, спускают и укладывают в трюме под наблюдением специально назначенных матросов, а старший помощник следит за правильностью и тщательностью погрузки, меняющимся углублением судна и т.д.
К вечеру погрузка была окончена. Чуть живой от усталости, я лег на койку, но долго не мог уснуть. В ушах стоял шум от лебедок и диких криков крючников-персиян, в глазах мелькали их темные потные лица и голые торсы вперемежку с марками и номерами тюков.
Начинало уже светать, когда я заснул тревожным коротким сном. Мне снилось, что здоровый голый персиянин, взвалив на плечи тюк с парчой, о которой я особенно заботился (так как в грузовых документах в графе "цена" стояло против нее тысяча семьсот рублей), вдруг бросился бежать с ним с парохода на берег, который как-то случайно очутился у самого борта. "Держи, держи!" - кричал я что было силы. "Ничего, пусть бежит, - отвечал береговой приказчик. - Мне все равно: вы уж расписались". - "Держи!" - закричал я что было силы… и проснулся. Мое вычищенное кем-то платье аккуратно лежало на табурете; перед койкой стояли начищенные, блестящие ботинки.
Я принялся поскорее мыться и одеваться.
День прошел в уборке судна и приготовлении к приему пассажиров, так как в восемь часов вечера по расписанию мы отходили срочным рейсом в Узун-Ада через Петровск, Дербент и Баку.
К двум часам дня "Михаил" сиял не хуже клипера: палуба блестела, как паркет, медь горела золотом, на внутренних белых бортах и поручнях - ни пятнышка, а о чистоте и блеске в каютах и говорить нечего.
Наконец показался на горизонте знакомый силуэт "Кавоса".
Жорж Яковлевич вышел на ют и пристальным, острым взглядом обвел судно. Все стояли на своих местах.
Должно быть, он остался доволен порядком, потому что не сделал никакого замечания.
"Кавос" подлетел к борту и остановился как вкопанный, дав "полный назад". Подали сходни, повалили на палубу пассажиры.
Вдруг ко мне подлетает барыня - толстая, красная, в руках картонки, под мышкой свертки.
- Где пароход, который повезет нас в Баку?
- Вы на нем, сударыня.
- Какой же это пароход? Это баржа.
Подобный отзыв о "Михаиле" меня несколько покоробил.
- Смею вас уверить, сударыня, что это пароход, и даже очень элегантный, - отвечал я вежливо, но со злостью.
- Какой же это пароход?! Где же у него рубка? - разозлилась дама и растерянно поглядела кругом белесоватыми глазами без признака ресниц и бровей.
- В каком классе вы едете? - спросил я, едва сдерживаясь от хохота.
- Конечно, в первом. Я всегда в первом езжу… Мой муж…
Но мне некогда было слушать ее биографию.
- Петров, проводи барыню в дамскую первого класса, - обратился я к стоявшему тут же матросу и пошел грузить пассажирский багаж.
Ровно в восемь часов проревел третий свисток и раздался с мостика резкий, несколько сдавленный голос командира:
- Пошел шпиль!
Как только взяли якорь на фиш, Даниельсон дал полный ход вперед и спокойно зашагал по мостику, молча кивая по временам рулевому коротким указательным пальцем.
А шхуна мчалась вперед, лихо лавируя между стоящими на рейде судами.
На всех судах высыпала наверх публика смотреть, как Жорж выходит в море. А посмотреть действительно было на что! Красивая длинная шхуна летела со скоростью двенадцати узлов иногда прямо на стоявшее впереди судно и вдруг, точно по мановению волшебного жезла, уклонялась в сторону и в какой-нибудь сажени пролетала мимо пораженного "купца".
Несмотря на то что барометр стоял высоко и солнце садилось с тем хорошим оранжево-красным отсветом, который обещает ясную и тихую погоду, на палубе "Михаила" найтовили все, что могло сдвинуться в качку, прочными трехдюймовыми концами. Я тоже принимал участие в этой работе, когда вахтенный позвал меня к командиру.
- Принимайте вахту, - сказал мне Жорж, - курс зюйд-тен-ост пол к осту по главному компасу; лаг каждый час. Если переменится погода, дайте знать через вахтенного… В двенадцать часов вас сменит Глухов… Помните, что я вам доверяю свою собственную вахту, так как у вас еще нет диплома; надеюсь на ваше внимание и опыт.
С этими словами он сошел с мостика и спустился в каюту.
Я принял первый раз в жизни самостоятельное командование судном в открытом море…
Взошла луна и нежным зеленоватым светом залила широкую тихую гладь моря. Теплый ветерок приятно щекотал лицо.
Рулевой правил, что называется, "по ниточке". По временам встречались пароходы, и тогда мне приходилось уклоняться от курса вправо, чтобы разойтись по закону "красный к красному", т.е. левыми бортами, на которых ночью на всех судах зажигаются красные фонари.
Каждый час я ходил с мостика на ют бросать лаг. Скорость держалась около одиннадцати с половиной узлов. Как хорошо и весело было у меня на душе! Наконец-то я самостоятельно управлял судном.
Четырехчасовая вахта пролетела незаметно. Я удивлялся всякий раз, когда били склянки. Неужели уже полчаса прошло? Казалось, что склянки бьют каждые десять минут.
С последним ударом восьмой, полуночной склянки белая фуражка Василия Ивановича Глухова показалась на трапе, ведшем с юта на мостик.
- Ну как вахта прошла? - спросил он, потягиваясь и зевая.
- Отлично. Шхуна руля хорошо слушает…
- Да вы что, кажется, всю вахту на мостике проторчали?
- Нет, сходил три раза на корму, бросал лаг…
- Да я не про то. Разве Жорж не сказал вам, что у нас вахту стоят на мостике только при входе и выходе из портов или когда судов много встречается, а то всегда на юте; на мостике тесно, на нем стоит только вахтенный сигнальщик, а с юта, из-под мостика, отлично видно вперед, да и главный компас там и рулевой; этот компас на мостике вспомогательный, врет, трубы слишком близко, на нем и девиацию не уничтожают.
- Капитан мне ничего не сказал…
- Ну, значит, сам сидел на юте где-нибудь в тени и следил за вами. Вы не присаживались на поручни?
- Нет, все время ходил из угла в угол.
- Не дай бог! Увидит, что сидите на вахте, - шабаш, вся служба кончена, спишет обязательно… Ну, сдавайте вахту да идите спать. Какой курс?
- Зюйд-тен-ост пол к осту по главному, зюйд-зюйд-ост по мостику, ход по лагу одиннадцать три четверти, судов на горизонте нет.
- Есть! Спокойной ночи, идите спать, да не забудьте записать в вахтенный журнал и отметить место на карте; и журнал и карта лежат на среднем столе в кают-компании, видите, у нас по-старинному, штурманской рубки нет.
В те времена служба помощника капитана была нелегкая. Его рабочий день, считая время, которое требовали всевозможная "писанина", как моряки называют судовую отчетность и корреспонденцию, контроль пассажирских билетов, прием и сдача грузов в портах и прочие работы, редко был меньше шестнадцати часов.
Четыре часа утра. Солнце еще не взошло, но горизонт уже румянится на востоке. По морю длинными светло-зелеными полосами перекатывается отлогая мертвая зыбь; шхуну порядочно покачивает. Палуба, скамейки, люки - все покрыто каплями росы, предвещающей хороший жаркий день.
Не успел я принять вахту от Глухова, как на ют поднялся капитан с подзорной трубой под мышкой и, поздоровавшись, прошел на мостик. Долго смотрел он в трубу на юго-запад и наконец поманил меня пальцем.
- Посмотрите, не увидите ли Чеченский маяк.
- Вот он, Жорж Яковлевич, - показал я рукой, - без трубы уже видно.
- Отлично! - ответил Жорж с самодовольной улыбкой. - Присмотритесь к нему хорошенько, будете потом плавать с другими капитанами - не увидите. Теперь бросьте дип-лот.
Бросили лот с заранее обнесенным по борту лотлинем, не останавливая хода. Глубина оказалась пять саженей.
- Вот в дурную погоду я ближе как по семи саженям Чеченскую косу не огибаю, а в эту можно и по пяти. Возьмите пеленг маяка по главному компасу, сойдите вниз и нанесите на карту наш пункт по пеленгу, глубине и антретному расстоянию, а затем, когда взойдет солнце, возьмите его азимут и определите девиацию на наш курс. Потом определитесь по крюйс-пеленгу и нанесите на карту второе место судна.
Это был целый практический экзамен по навигации и отчасти даже по мореходной астрономии. Я понимал, что от быстроты и точности выполнения данного мне поручения зависело дальнейшее доверие ко мне командира, и страшно волновался.
Больше всего меня смущала поправка компаса по азимуту солнца. В мореходных классах я не дошел до астрономии, но на "Армиде" с помощью капитана Цара выучился определять по солнцу поправку компаса и широту места. "Не забыл ли?" - мелькнуло у меня в голове.
Жорж сошел с мостика, закурил папиросу, сел на одну из решетчатых бортовых скамеек и, вынув из кармана газету, сделал вид, что читает. Раза два я поймал на себе его пристальный взгляд в то время, когда возился у главного компаса, пеленгуя восходящее солнце. Минут через двадцать все было кончено, и я доложил Жоржу результаты моих упражнений. Он удовлетворенно мотнул головой.
Еще раз бросили лот и получили шесть саженей. Взяли полрумба вправо и в пять часов легли на Петровск.
Капитан сошел вниз, приказав разбудить себя в восемь, а я принялся за утреннюю уборку шхуны.
Вахтенные матросы притащили на ют переносный брандспойт. Весело переливалась по палубе покачивающегося судна теплая прозрачная вода, шмыгали щетки, шлепали намыленные мочалки.
Во время самой горячки из сходного люка в первый класс показалась фигура знакомой мне пассажирки. Но что с ней случилось? Куда девался ее малиновый цвет лица? Она была зелена, как недозревшее яблоко. Пассажирка остановилась на верхней ступеньке трапа и взялась за поручни.
- Большая буря? - спросила она трагическим шепотом, испуганно тараща глаза.
- Что вы, никакой бури нет, чудная погода, спите себе спокойно, скоро в Петровск придем.
- Разве нет бури?
Дама взглянула опасливо на палубу, затем на сияющее солнце и спросила усталым голосом: - Отчего же так качает?
- Мертвая зыбь, вероятно, недавно в этих местах дул сильный ветер. Теперь ветра нет, а волна еще не успела улечься, оттого и качает.
- Скажите, ваш пароход деревянный?
- Железный, - ответил я, недоумевая, откуда в ней пробудился интерес к судостроению.
- Нет, деревянный. Моя койка у самого борта и весь борт деревянный!
- Борта в каютах обшиты изнутри деревом, и даже полированным, но самый корпус железный, - как можно вежливее сказал я.
- Рассказывайте! Нечего вам пассажирам очки-то втирать! Если ваш пароход железный, так не качался бы как сумасшедший в тихую погоду… Получаете субсидию от правительства, а возите пассажиров бог знает на чем. Взяли баржу, поставили машину и пустили в море… Мой муж прокурор, милостивый государь, я не позволю себя дурачить как девчонку…
- Позвольте… - выручил меня боцман и пустил между мной и барыней струю из брандспойта.
- Безобразие! - взвизгнула барыня и скрылась в каюте.
Часов в десять утра "Михаил" влетел с полного хода в маленькую Петровскую гавань и, задрожав на заднем ходу, отдал якорь.
В ту же минуту были спущены с обоих бортов трапы, и шхуну осадили десятки лодок и лихтеров.
Начался обычный в каспийских портах многоязычный крик.
Встречающие и приехавшие, провожающие и отъезжающие кричали с судна людям в лодках, а с лодок людям на судне.
Наконец груз и почта, следовавшие в Петровск, были сданы, следовавшие из Петровска - приняты, прибывшие пассажиры свезены на берег со всеми чемоданами, ковровыми хурджимами мешками, паласами, сундуками, зимбилями и подушками; новые пассажиры размещены на судне; люки закрыты и затянуты брезентами; тенты поставлены, и мы после трех гудков тронулись в следующий пункт нашего расписания - Дербент.
Дербентский рейд очень живописен. Он совершенно открыт с моря; в тихую погоду пароходы становятся на якорь недалеко от берега. Город, окруженный стариной стеной, амфитеатром спускается к морю. Много цветов, особенно роз, и легкий бриз несет их аромат с берега.
Другой Дербент в дурную погоду. Тогда Дербентский рейд страшен. Волны бешено несутся на берег и с грохотом разбиваются о прибрежные камни. Брызги летят в город. Всякое сообщение водой прекращается, лодки вытаскивают как можно дальше на берег. Пароходы тогда проходят Дербент мимо.
Расчетливые пассажиры, которым нужно было ехать из Петровска в Баку или обратно, покупали в дурную погоду билет только до Дербента, правильно рассчитывая, что их и так довезут до места, так как в Дербенте не будет сообщения с берегом.
В Баку мы стояли по расписанию сутки.
Баку в 1887 году был сравнительно небольшим городом, с населением в сто тысяч человек, преимущественно персов, тюрков и армян. Русское население было невелико; несколько батальонов войск, небольшая военная флотилия, администрация города и губернии, пароходные служащие - вот и все. Рабочие в большинстве были тюрки, или, как их тогда называли, татары, купцы и служащие на промыслах - армяне и персы, содержатели ресторанов и многочисленных шашлычных - грузины. Город не имел ни водопровода, ни зелени, если не считать двух небольших садиков с малорослыми деревцами: Губернаторского и Молоканского. Бакинцы пили солоноватую воду и так к ней привыкли, что некоторые пассажиры, попадая на пароходы, которые снабжались астраханской волжской водой, присаливали свой чай.