Авантюры
Владивостокская газета "Дальневосточное обозрение" 27 января 1921 года писала о другом нашем пароходе:
"Шанхай, 22. Сообщают, что двухтрубный пароход, приблизительно в 4000 тонн, русской национальности, погрузил в Каугоу, вблизи Макао, около 800 китайских рабочих, направляющихся на Кубу. Благодаря отказу гонконгского правительства выдать китайским рабочим заграничные паспорта рабочие были перевезены в Макао, откуда и выехали на пароходе за границу".
Таинственный корабль был "Пенза" - украденный Федоровым пассажирский пароход русского Добровольного флота, специально построенный для срочного сообщения Владивостока с ближайшими портами Японии и Китая и совершенно неприспособленный для дальних плаваний.
"Коммерсант" Федоров и отставной царский адмирал Кампанион признавали "константинопольское правление" Добровольного флота. Это им было выгодно. Константинополь достаточно далек от Японии, и его приказания можно исполнять "постольку - поскольку". Заседающим там бюрократам в генеральских чинах можно без труда продолжать втирать очки, как это делалось в течение всей службы. С этой стороны было "все в порядке".
Но после разгрома интервентов и белогвардейцев положение в корне изменилось. Когда врангелевцы были опрокинуты в море, константинопольскому правлению Доброфлота стало не до Федорова. Да и сам Федоров с компанией поняли, что игра в Константинополь окончена.
И вот в эту тяжелую для белогвардейского жулья минуту из-за далекого Атлантического океана к нему протягивается рука нью-йоркских дельцов.
Почему бы не опереться на эту руку? И "дело" началось.
В своей статье "Довольно лжи" я писал по поводу "Пензы":
"Федоров не только угнал местный русский пароход за тридевять земель, но и занялся, при помощи каких-то таинственных американских предпринимателей, доставкой рабов на Антильские острова.
Ведь ни для кого не секрет, что перевозка китайских кули на южноамериканские и вест-индские плантации есть не что другое, как скрытый вид работорговли. Конечно, все эти голодные и безграмотные кули "подписали добровольно" соответствующий контракт, и со стороны закона все обстоит благополучно. Но тот, кто хоть раз в жизни видел, как таких кули эксплуатируют их же подрядчики, на какие работы и в каких местностях их ставят, как их бьют и как они мрут от американских тропических лихорадок, - тот знает настоящее имя этой позорнейшей эксплуатации человека.
Господин Федоров и его американские контрагенты предполагают поставить это дело на широкую ногу, говоря, что за "Пензой" последуют в том же направлении и с таким же грузом "Симбирск", "Симферополь" и "Тобольск".
Япония, уверяющая нас все время в своей беспристрастности и нейтральности, дает у себя приют федоровскому разбойничьему гнезду и помогает ему захватывать в своих портах пароходы, принадлежащие русскому народу. Ведь пароходы "Могилев", "Омск", "Тобольск", "Нижний Новгород" и "Симбирск" захвачены Федоровым в японских водах и при содействии японских властей! Ведь "Пенза" в свой позорный американский рейс ушла из Модзи, а до этого беспрепятственно плавала между Кобе и Шанхаем!"
Английские власти в Гонконге также усиленно покровительствовали авантюрам Федорова.
Протестующие против захвата пароходов команды списывались с пароходов как бунтари и большевики и арестовывались иностранной полицией. Они заменялись отчасти японскими и китайскими штрейкбрехерами, отчасти прокутившимися белогвардейцами.
Финансовое положение края было отчаянное. Керенки обесценились совершенно, а кредитки Временного правительства летели вниз, как камень с аэроплана. Остатков мелкого царского серебра не хватало, оно обесценилось, и только бумажная японская иена - "чосанка" (денежный знак корейского Чосен-банка) царила во Владивостоке.
Все русские предприятия на Дальнем Востоке задыхались. Кое-как дышал еще Добровольный флот, сумевший сохранить, несмотря на все махинации Федорова, шестнадцать пароходов… Но этим пароходам негде было плавать, особенно зимой, с закрытием северных линий. Существование флота мы с трудом поддерживали рейсами в Посьет и Чифу, первые оплачивались иенами, вторые - китайскими серебряными долларами.
С каждым рейсом в Чифу мы рисковали потерять пароход, так как там тоже находились два агента и две конторы Доброфлота: "большевистская" и "федоровская", последнюю возглавлял капитан Бойко. К счастью, Бойко - горький пьяница - совершенно, дискредитировал себя в глазах китайских властей, а "представитель России", бывший царский консул Мулюкин, предчувствуя близкий конец "законности" своего положения, начал заигрывать с представительством Дальневосточной республики в Пекине. Поэтому рейсы в Чифу пока что сходили довольно благополучно и поддерживали тощую кассу Добровольного флота во Владивостоке.
В сентябре 1920 года до Владивостока дошла новая весть: китайское правительство отказалось признавать юрисдикцию бывшего царского посла и консулов. Все дела русских граждан в Китае должны были вести и решать особые китайские комиссары по иностранным делам.
Этот декрет официально открывал для владивостокских пароходов возможность посещать китайские порты, и мы решили немедленно восстановить регулярные шанхайские рейсы с заходами в Чифу и Циндао.
Для этого прежде всего следовало подыскать подходящего агента в Шанхае. О назначении "своего" человека нечего было и думать. После некоторой переписки представительство владивостокского отдела Доброфлота в Шанхае было передано начинающей американо-китайской фирме "Чайна коммершел энд девелопинг К". Такое представительство давало нам некоторую гарантию безопасности.
Мордухович, шанхайский агент Федорова, при новом положении вещей лишился защиты и покровительства, которые до этого оказывал ему друг, бывший императорский генеральный консул Гроссе. Задыхаясь от бессильного бешенства, Мордухович уехал в Японию искать поддержки у "посла" Крупенского и "управляющего" Федорова. Вести дела эмигрантского Доброфлота в Шанхае он оставил своего помощника, русского англичанина Годдара.
Первым рейсом из Владивостока в Шанхай был отправлен маленький пароход "Ставрополь".
Годдар, обегавший всех иностранных консулов, попробовал было его арестовать. Но он нарвался на энергичное противодействие американского полковника Патстона, главы "Чайна коммершел энд девелопинг К", и должен был отступить.
"Ставрополь" благополучно вернулся во Владивосток с полным грузом, заработав около десяти тысяч долларов фрахта.
Мы ликовали.
Следующим рейсом мы отправили в Шанхай уже большой пароход "Астрахань". Однако "Астрахани" не повезло. Пароход был арестован английской таможней в Шанхае за какой-то неизвестный Владивостоку долг английской фирме "Янцепу-док" по прошлогоднему ремонту.
Арест был совершенно непонятен. До 31 января 1920 года, когда из Владивостока бежал наместник Колчака Розанов и сформировалось временное правительство, Доброфлот представлял одно неделимое целое, и все деньги для ремонта судов в Шанхае аккуратнейшим образом переводились агенту Мордуховичу.
Оставалось только предположить, что Мордухович замошенничал деньги и не расплатился своевременно с доком.
Так как прошлогодний ремонт "Астрахани" в Шанхае стоил всего около восьми тысяч долларов, то дело не казалось нам особенно серьезным и скорее походило на досадное, легко поправимое недоразумение. Мы отправили правлению дока вежливое коммерческое письмо на безукоризненном английском языке с приложением копии всех денежных переводов, сделанных Мордуховичу для расплаты за ремонт пароходов. Мы просили, если деньги за ремонт "Астрахани" не были своевременно получены, предъявить счет агенту Патстону, а арест с парохода немедленно снять.
Покуда шла переписка с "Янцепу-доком", наступил срок отправления следующего парохода.
Грузов на Шанхай и Чифу накопилось много, и вторым рейсом отправился тоже большой, однотипный с "Астраханью" пароход "Эривань". Он никогда в Шанхае не ремонтировался и не имел никаких счетов с "Янцепу-доком". Однако, к полному нашему недоумению, "Эривань" тоже был арестован в Шанхае и по тем же мотивам, как и "Астрахань".
Ответа от "Янцепу-дока" не было. Растерявшийся Патстон умолял меня приехать в Шанхай.
Флот передан Стране Советов
Забрав с собой все оригиналы счетов и корабельные крепости всех утерянных и неутерянных владивостокских пароходов, я отправился в Шанхай на американском судне "Ханамет".
Ван Тин-мин, молодой интеллигентный китаец, наш бывший переводчик во Владивостоке, а теперь сотрудник шанхайского агентства, встретил наш пароход на моторном катере.
Покуда пассажиры возились с багажом и усаживались в большом присланном за ними тендере, мы с Ван Тин-мином съехали на берег на моторке. Международная (читай - английская) таможня долго и тщательно рылась в моих вещах, но, не найдя ни бомб, ни пулеметов, ни "ужасной большевистской литературы", в конце концов отпустила.
Был чудный вечер. Меня тянуло пройтись по набережной. Я передал вещи комиссионеру гостиницы "Астор-Хауз", и мы пошли с Ван Тин-мином пешком.
Путь лежал через бульвар. Он был полон нарядной гуляющей публики. Английский, французский, итальянский, испанский и португальский языки смешивались в нестройный гомон.
Изредка встречались группы японцев. Они держались отдельно, громко хохотали и скалили большие желтые зубы. Китайцев встречалось мало.
На эстраде играл оркестр с американского крейсера. Мне захотелось повнимательнее рассмотреть эту международную толпу и послушать музыку. Я сел на одну из скамеек, окружавших эстраду, но Ван Тин-мин, несмотря на то что на длинной скамейке кроме меня никого не было, оставался стоять.
- Что же вы не садитесь? Места довольно!
Ван Тин-мин грустно улыбнулся и показал мне глазами на спинку скамьи.
Четкими белыми буквами на ней было написано на английском, французском и китайском языках: "Китайцам садиться воспрещается".
Я сконфузился и вскочил со скамейки…
Мы продолжали, уже не останавливаясь, путь к "Астор-Хаузу". Разговор не клеился. Не доходя нескольких шагов до подъезда, Ван Тин-мин стал со мной прощаться.
- Куда же вы, Ван Тин-мин? Разве вы очень торопитесь? Зайдите ко мне, выпьем чаю, потолкуем, ведь мы с вами старые знакомые и давно не видались.
Та же грустная улыбка появилась на лице Ван Тин-мина.
- Да, мы с вами старые знакомые и давно не видались, но, к сожалению, Шанхай не Владивосток и "Астор-Хауз" не "Золотой Рог". В "Астор-Хауз" не пускают китайцев…
- Черт знает что такое! Да как же китайцы терпят подобное безобразие? Ведь, что там ни говори, концессии концессиями, но ведь Шанхай, в конце концов, китайский город! И европейцев сравнительно с вами здесь только кучка! Что же вы, долго намерены это терпеть?
Улыбка сбежала с лица Ван Тин-мина. Оно сделалось сразу серьезным и посерело. Его раскосые большие темно-карие глаза как-то особенно заблестели и сузились.
- Не надо об этом говорить… - ответил он. - Все придет в свое время, и, может быть, скорее, чем многие это думают… До свидания. Спокойной ночи… Завтра утром я буду ждать вас в агентстве.
После переговоров с Патстоном, таможней, правлением "Янцепу-дока" и канцелярией смешанного консульского суда выяснилось, что причиной ареста "Астрахани" и "Эривани" явилась совершенно невероятная коммерческая махинация Федорова, его помощника Кампаниона и агента Мордуховича. Во время последнего владивостокского переворота Федоров с помощью Мордуховича и царского консула Гроссе захватил ремонтировавшийся в "Янцепу-доке" пароход Добровольного флота "Индигирка". Она стояла на капитальном ремонте и за этот ремонт Федоров задолжал доку больше двухсот тысяч долларов.
Когда он прочел во владивостокских газетах о возобновлении рейсов Владивосток - Шанхай, у него родился новый жульнический план.
С помощью Гроссе, устроившегося советником по русским делам при китайском комиссаре, и Иванова, бывшего вице-консула, попавшего в асессоры смешанного суда, Федоров заложил "Янцепу-доку", конечно условно, на основании секретного соглашения, семь лучших владивостокских пароходов, не бывших в его распоряжении. Сделка была совершена на основании доверенности, выданной Федорову в Париже, как управляющему всеми делами Добровольного флота на Дальнем Востоке с пребыванием в Японии до установления в России "законного порядка". Эту сделку оформил асессор Иванов в бывшем царском консульстве уже после его упразднения и зарегистрировал в нотариальном столе смешанного суда.
Начался нелепый, дорого стоивший судебный процесс.
Американская адвокатская фирма "Фессенден и К" (в Шанхае адвокаты, маклеры и даже врачи работают фирмами), взявшаяся вести наше дело, придумала следующий выход. Общая рыночная стоимость "Астрахани" и "Эривани" достигала четырехсот тысяч долларов, Фессенден предложил нам перезаложить оба парохода одному из американских банков за сумму долга "Янцепу-доку" и, получив ссуду, выкупить три парохода вместо двух, приобретя таким образом и "Индигирку". Корабельные крепости всех трех пароходов находились у меня на руках.
Операция перезаклада прошла удачно. "Астрахань" и "Эривань", переведенные на всякий случай из международных вод в китайские, стояли под охраной китайского адмирала.
В назначенный день мы явились с Патстоном в суд, имея при себе чек на двести пятьдесят тысяч долларов.
Заседало трое асессоров: англичанин, безукоризненно одетый джентльмен с надменным бритым лицом, жирный китаец, типа старых богдыханских мандаринов, и круглый лысый, вертлявый и нахальный Иванов. От "Янцепу-дока" явился помощник управляющего, а от эмигрантского Доброфлота - Годдар с адвокатом Фишером.
Фессенден коротко, но толково и с полным достоинством изложил дело, предъявил переведенную на английский и китайский языки и засвидетельствованную китайским комиссаром мою доверенность, а также корабельные крепости пароходов. Он заявил, что Добровольный флот в лице его владивостокской организации готов сейчас же внести всю сумму долга "Янцепу-доку", с тем чтобы арест со всех трех пароходов, был немедленно снят. Пароходы, как приписанные к Владивостокскому порту, должны быть переданы в распоряжение директора-распорядителя, представившего законную доверенность и все документы на право владения пароходами.
Представитель "Янцепу-дока" сказал, что он не оспаривает моих прав как директора-распорядителя, но "не знает" современной владивостокской организации Добровольного флота и "не уверен" в ее легальности. В конце концов он заявил, что дела с ремонтом "Индигирки" и закладом других пароходов велись исключительно с Федоровым и его агентом в Шанхае Мордуховичем, которых "Янцепу-док" считает вполне законными представителями Доброфлота.
Адвокат Фишер утверждал, что Добровольный флот - организация не местная, а всероссийская, правление которой ввиду революции в России находится временно в Париже. Она считает своим единственным законным представителем на Дальнем Востоке Федорова.
Фессенден, ссылаясь на подтверждение Фишера о всероссийском значении Доброфлота, указал, что один из первых параграфов устава Доброфлота гласит о том, что местопребыванием Доброфлота является Петроград и, во всяком случае, Россия, и спросил Фишера, на основании постановления какого правительства правление Доброфлота переехало в Париж и является ли это правительство всероссийским.
Председатель-англичанин оборвал Фессендена замечанием о том, что смешанный суд в Шанхае не уполномочен обсуждать вопрос о законности того или иного русского правительства, и закрыл прения.
Суд ушел совещаться.
Через несколько минут состоялось постановление.
"Смешанный суд в Шанхае, заслушав… и т.д. и т.д., постановил: ввиду отсутствия в России единого, признанного другими державами правительства споры о законности полномочий тех или других представителей Добровольного флота оставить без рассмотрения. Ввиду спорности прав тяжущихся считать, что выкупить заложенные пароходы может только то лицо, которое их заложило, а потому пароходы "Индигирка", "Астрахань" и "Эривань" считать в распоряжении "Янцепу-дока" до тех пор, пока г. Федоров не покроет сделанного им долга".
Фессенден заявил протест, но одно можно сказать: хорошо, что мы догадались увести пароходы за пределы досягаемости длинных рук "Янцепу-дока" и сдали их на хранение китайскому адмиралу.
Однако этим дело не кончилось.
Прошло несколько дней. Я сидел в номере своей гостиницы и пил чай. Было шесть часов вечера. В дверь постучались.
- Войдите.
Вошли два незнакомых человека:
- Вы капитан Лухманов, директор-распорядитель Добровольного флота во Владивостоке?
- К вашим услугам.
- Именем закона вы арестованы.
- За что?
- За диффамацию.
- За какую диффамацию?
- В своей статье "Довольно лжи" вы оскорбили в прессе Федорова и Кампаниона.
- Но, позвольте, ведь эта статья была напечатана во владивостокских газетах, какое же вам до нее дело?
- Может быть, но она была перепечатана в местной русской газете "Шанхайская жизнь", и Кампанион подал на вас жалобу в смешанный суд. Я имею ордер на ваш арест, как меру пресечения вашего возможного уклонения от суда.
Препираться было бесполезно.
- Вы позволите мне предупредить по телефону моих адвокатов?
- Если в моем присутствии, то сделайте одолжение.
Мы пошли к телефону.
Я предупредил Фессендена и Патстона о случившемся и отправился вместе с арестовавшими меня английскими сыщиками на автомобиле в участок. Там меня заперли за решетку в общую камеру с полудюжиной жуликов.
Я рассчитывал, что Патстон и Фессенден меня выручат. И действительно, в 11 часов вечера я был выпущен под залог в три тысячи долларов.
Дело приняло скверный оборот. Меня должны были судить в смешанном суде "по законам моей страны", то есть по старым царским законам, а эти законы по отношению к позволившим себе развязать язык литераторам были беспощадны. От восьми до двадцати четырех месяцев тюрьмы были мне обеспечены.
Остался один выход: заявить на суде, что редакция "Шанхайской жизни" перепечатала статью без моего разрешения, как оно и было на самом деле. Но тогда суд закрыл бы единственную в Шанхае газету, ориентировавшуюся на Москву, и вместо меня посадили бы редактора.
Выручила меня жена Патстона.
- Вот что, капитан Дмитрий, - сказала она как-то после долгих обсуждений этого вопроса за обедом у Патстона. - Бросьте вы нашего ученого Фессендена, он слишком большой теоретик и законовед, но далек от жизни. Обратитесь к адвокату Шулю. Шуль - молодой, начинающий адвокат, американец, немножко рвач и жулик, но он вас выручит. Он выигрывает самые невозможные процессы в смешанном суде.
На другой день я отправился к Шулю.
Шуль очень подробно меня расспросил, внимательно выслушал и сказал: