Я все время не пишу о главном - о новой югославской трагедии - бомбардировке Сербии и Белграда. Я думаю, впервые военная акция Америки получает такой сильный и несрежиссированный отпор у нашего народа. Садовое кольцо запружено демонстрантами. Я видел, как наши ребята пачками уходили с занятий на демонстрацию к посольству. Никто их не подзуживал. Утром на стенде объявлений появилась надпись: "Убей янки у себя в душе". Сначала мы этого янки долго в себе воспитывали, а теперь чувствуем, как он выедает нашу душу.
Прочел очень интересную статью Федякина в "Завтра" о постмодернизме. Подарил ему галстук, привезенный из Кореи.
27 марта, суббота.
Днем ездил на спектакль театра "Вишневый сад" по стихам и документальной прозе Ольги Берггольц. Практически это моноспектакль актрисы Ольги Широковой, жены Саши Вилькина, главного режиссера этого маленького, без своего помещения, театра. Было здорово, для меня это и открытие замечательной советской поэтессы. Так странно и больно было слышать уходящее слово "Ленинград". Но многие детали не всецело понимаемы зрителем. Реалии ушли, многие общекультурные символы, знакомые раньше и школьникам, стерлись. Шофер Миша мучился и скучал, а он мальчик умненький. Я подумал, что надо обязательно принести этот спектакль в институт. Текст очень сконцентрирован и заставляет думать.
Сейчас идет трансляция из Думы - югославские события. Вот депутат Астраханкина говорит: "Разговаривая о псевдорусском фашизме, вскормили фашизм американский".
К теме: проезжая мимо американского посольства в театр, увидел: густая толпа, окруженная милицией и ОМОНом. Вся стена, вплоть до четвертого этажа, разукрашена "взрывами" пузырьков с чернилами и пакетов с куриными яйцами. Но какие молодцы: отдельные "взрывы" долетали и до пятого этажа.
Утром говорил с Борей Поюровским. Он, как всегда, довольно театрально рассказывал о последних событиях. Два дня назад у киноконцертного театра "Россия" открывали "звезду Андрея Миронова". Поюровский, с его слов, обзвонил старых товарищей Миронова: Горина, Державина, Ширвиндта. Все поклялись прийти - и вдруг накануне ночью, когда все билеты были распроданы, один за другим все дружно стали отказываться. Я, долго разговаривая с Борей, не мог понять, почему же эти ребята не пришли. "Из зависти, ведь открывают мироновскую "звезду", а не их". Но в рассказе Поюровского был и еще эпизод. На концерт пришла "дружившая и с Мироновой, и с Менакером" Наина Ельцина. Между ней и Поюровским произошел такой разговор: "А состоится ли прием?" - "Прием не состоится, потому что это очень дорого". Наина Иосифовна подзывает какого-то своего человека. "Дайте ему или продиктуйте список приглашенных на мероприятие". Кончилось все, как в сказке. "После окончания концерта, - былинно продолжал Боря, - такой был накрыт стол…" Комментария у меня к этому нет.
29 марта, понедельник.
Утром, как и было назначено, позвонили ребята с Лубянки. По виду они несколько напоминают тех же молодцов: рост, плечи, энергия. Cpaзy же сказали, что если прежние "быки" появятся, то чтобы я давал им их мобильный телефон - они разберутся с ними бесплатно. Подчеркнули, что это какая-то самодеятельность, корни которой растут из нашего коллектива. Сказали также, что обычно бандиты к искусству относятся снисходительно. А деятели искусства - тут мoй собеседник улыбнулся, - чтобы "изучать жизнь", иногда даже дружат с бандитами. Так вот, например, Михаил Александрович Ульянов был дружен с держателем общака Павлом Цирулем… При прощании обменялись карточками. Я читаю: Леонид Александрович, кандидат наук. Одновременно мне посоветовали взять какую-нибудь, в добавление к Лыгареву, серьезную охрану, которая будет заниматься любыми нашими проблемами. Я решил, что это необходимо. По мере того как денег в институте будет все больше, подобные "наезды" участятся.
30 марта, вторник. Маленький материал для "Труда":
"Конечно, ни о чем другом, как о Сербии (даже о новом для телевидения фильме Альмадовера или переменчивом, как ветер мая, Киселеве), писать невозможно. Но попробую и о Сербии в новом ракурсе: связь телевидения и жизни. Очень, конечно, огорчился, когда по стенам американского посольства шарахнули - это по телевидению - из автомата, а пытались даже из гранатомета. Но вот, проезжая по Садовому кольцу на машине в субботу (это из жизни), не просто обратил внимание на боевые следы чернильниц и яичных пакетов на стенах амбассадии, но и заметил, что некоторые "разрывы" оставили свои следы аж выше четвертого этажа. А нас еще пытаются взять шантажом или бескормицей. О русское "размахнись рука…" ! Из других отечественных наблюдений отмечу плакатик, который в эти же дни появился у нас в институте. "Убей янки в своей душе". Это что, прекратилась любовь народа к "ножкам Буша" и сладкой, как торт, Америке?
Если и прекратилась, то только в жизни. Посмотрите на телевидении Гайдара, Чубайса, Немцова, этих веселых и сытых ребят. Любовь продолжается. Что касается плакатика, то, дабы не множить нелюбовь, я собственноручно его снял. Несмотря ни на что, я все еще являюсь противником смертной казни, даже в душе".
На семинаре обсуждали Рустема Фесака. Но перед этим долго говорили о Сербии, о выступлении москвичей возле посольства. Я постарался всю беседу свести к наблюдательности, к анализу общего наблюдения. Ребята оживились. Один сказал, что 10 % приходили из-за сочувствия к сербам, а 90 % гнала сюда ненависть к американцам. Было много других живых деталей, о которых я уже забыл.
Очень трогательно поступил Рекемчук: он нашел каких-то людей и договорился с ними. Которые могут решить мою проблему с "наездом".
Дома с восхищением читаю роман Олега Стрижака "Мальчик". Чувство зависти к очень высокому полету.
31 марта, среда.
С утра немного занимался Лениным, ночью дочитал "Мальчика" и, конечно, был восхищен самим фактом, что в наше время кто-то подобные вещи делает, а кто-то читает. К 15 часам ездил на юбилей Бондарева в Союз к Пулатову. Подарил от института дорогой квасник, прекрасный адрес и сказал несколько слов, которыми был доволен.
Сегодня приезжала на работу О. В. Я ее не вызывал, но в конце дня она нашла меня и сказала, что наконец и к ней пришли. Она, бедная беременная девочка, открыла дверь в девять часов вечера на слово "телеграмма", произнесенное мужским голосом. С нее попросили 4 тысячи. Во время короткого разговора наверху, на балюстраде (О. В. вытащила меня с защиты дипломов), она все время кружила вокруг того, что если бы мы, все трое, ребятам заплатили, то все было бы хорошо. Даже и такое, будто бы ее, ребята сказали, вот ее одну они готовы вытащить, а троих - без денег трудно. Я сказал: "Ну, пусть тебя вытаскивают - одну! А телефон, который я тебе дал, "бандюкам" передала?" - "Передала". И дал совет, почти приказание: немедленно пиши заявление в милицию. А также попросил ее дать словесный портрет гонца к ней. Это был какой-то новый "тип", а не из тех, что были раньше у нее в кабинете. Закрывая дверь, она сказала, что ничего не будет писать. А потом, когда мы расстались, я нашел Лыгарева и сказал ему: найди О. В., пусть даст словесный портрет и напишет заявление в милицию. Внешние признаки говорят, конечно, не в ее пользу, но я продолжаю ее любить и не хочу верить в то, что эти пахнущие кровью шалости связаны с ее неприязнью к Дмитрию Николаевичу.
1 апреля, четверг.
Утром ездил в общежитие, а в пять часов возил целый автобус ребят из своего семинара на "Сибирского цирюльника" в кинотеатр "Кунцево". Здесь управляется подруга B. C. - Дарико, и, значит, ребята попали в кино бесплатно. Говорить о фильме не хочется, картина сделана по всем правилам американского кино; то есть произведение скорее рассудочное, нежели эмоциональное. Оно не оплодотворено большой идеей, а только конъюнктурой и видимостью красоты. Вдобавок ко всему, и конъюнктура - любить американское - тоже передвинулась в связи с Сербией. В картине воплотились многие комплексы Никиты Сергеевича, в том числе и тоска по своей молодости и юнкерской жизни. Редкостный русский характер играет Ильин, вдруг что-то получилось у дочери самого Михалкова. И Меньшикова, и Джулию Ормонди все время воспринимаешь с некоторой натяжечкой - как здорово они притворяются молодыми! Тем не менее очень много находок, хотя многие из них заставляют вспоминать нечто уже виденное или подобное тому.
В общежитии стало почище. На целый ряд вещей (на новые туалеты, на переоборудованный третий этаж) я смотрю, как на нечто вполне заурядное. А сколько крови и жизни стоило мне все это в свое время! Наши студенты и новый душ на этажах, и теннисные залы воспринимают как что-то вполне заурядное. В одной из комнат студентов-заочников на потолке - сентенция, намалеванная сажей с двумя орфографическими ошибками: "На заочном учится не трудно, но стыдно". И любимая фраза нашего историка А. С. Орлова: "Я это внятно произнес?". Еще одна заочница-первокурсница из Златоуста пристала ко мне, чтобы я ее перевел на очное отделение. Ее аргументация такова: "Я из еврейской семьи, мои родители уезжают в Израиль, а я уезжать не хочу". Моя, значит, задача - нарушая закон, спасать еврейское чадо, которое захочет уехать лишь тогда, когда закончит институт. Но, с одной стороны, я действительно не могу перевести ее на очное отделение, а с другой стороны, во мне жива святая вера, что русский человек должен, ущемляя себя, бросить все и заняться этим еврейским ребенком. Но почему тогда я не взял на первый курс абитуриента, который стоял следующим за контрольной цифрой набора?
Утром же довольно серьезные размышления: ну как же Оленька, взрослая беременная женщина, в 10 часов вечера открывает дверь на слово "телеграмма"? "Мы, дескать, ожидаем смерти бабушки". Но вряд ли в доме у бабушки или окружающих ее в сей скорбный час есть адрес внучки, которая и года еще не живет в новой квартире. Уж скорее телеграмму пошлют родителям, которые живут рядом с дочкой. Я это на всякий случай записываю к тому, что за день или два до этого скромница Олечка рассказывает, что к ней приходили - один неизвестный парень - и тоже требовали делиться. Этому парню она и дала тот телефон ребят из ФСБ, который я ей передал. Какое счастье, что этот телефон я ей дал, для нее и для меня это возможность выйти из игры. "Крыши" между собой разобрались.
2 апреля, пятница.
Кажется, заканчивается эпопея с установкой памятного знака Даниилу Андрееву на флигеле во дворе института. Он здесь учился, и никакого другого места в Москве, где хоть как бы можно было обозначить эту жизнь, нет. Конечно, вся эта затея началась, когда меня не было в институте, - по просьбе С. Б. Джимбинова. Ученый совет дал согласие. Видимо, это сказалось на тексте моего письма в мэрию.
Мэру г. Москвы
Ю. М. Лужкову
Глубокоуважаемый Юрий Михайлович!
Вместе с этим письмом Вы получите еще целую папку бумаг, где наши "творцы", вернее - Ваши творцы, как Вы их любите называть (но, правда, творцы по части литературы, а не по части эстрады и песен), просят, ходатайствуют о разрешении установить памятный знак, посвященный выдающемуся поэту и мыслителю Даниилу Андрееву.
Этот памятный знак предполагается установить во дворе Литинститута (не на фасаде). Конечно, здание нашего института, при желании, можно было бы до второго этажа украсить мемориальными досками и памятными знаками: через эти замечательные дворы и флигели барской усадьбы Яковлевых прошел целый ряд выдающихся деятелей русской культуры. Но так уж трагически стеклось, что Даниилу Андрееву, автору "Розы мира", больше в Москве такой знак поставить негде.
По зрелом размышлении, глубокоуважаемый Юрий Михайлович, я вместе с Ученым советом Литературного института ходатайствую об установлении подобного знака. Тем более что сам литинститутский двор с его маленьким парком в центре Москвы требует подобных литературных уточнений, намеков, "зарубок". У нас во дворе уже стоит памятник родившемуся в нашем доме Герцену. Я не думаю, что деятели великой русской культуры будут конфликтовать между собой.
С глубоким уважением к Вам, к Вашей замечательной деятельности -
Ректор Литературного института, писатель, лауреат премии г. Москвы
Сергей Есин.
Одна милая первокурсница вчера написала мне объяснительную записку о том, почему она не была в институте три дня. "Принимала участие в пикетировании американского посольства по случаю бомбардировки Америкой Югославии". Теперь два "газетных" соображения: "Завтра" напечатала огромный фоторепортаж об этом самом пикетировании - сплошь молодые лица. Здесь какой-то вызов власти и ее телевидению, показывающему во время любых антиправительственных демонстраций только лица стариков. Тем не менее война в Югославии продолжается. Вторая газетная новость - это коллективное письмо в защиту военного журналиста Пасько. Его теперь судят трибуналом за разглашение военной тайны. Уж сколько этих тайн разгласило наше высшее руководство! Среди подписавшихся в защиту Пасько все та же компания: Ковалев, Лихачев, Искандер и Толя Приставкин, которому было некогда заняться моим делом или хотя бы меня успокоить.
3 апреля, суббота.
Ездил в филиал Малого на спектакль по пьесе Э. Скриба и Е. Легуве "Тайны мадридского двора". Зрительный зал был в восторге. Роскошные декорации Э. Стенберга, постановка В. Бейлиса, моего старого знакомого и соседа по гаражу. Роскошные костюмы, грамотная, хотя и несколько холодноватая игра. Спектакль знаменит только одним: видимо, это типичный спектакль императорского Малого театра. Что-то вроде русского спектакля "Комеди Франсез". Ходил вместе с Барбарой и С. П. В антракте нас поили чаем с шоколадом. Интересно, что скажут о спектакле наши прелестные дамы?
4 апреля, воскресенье.
Продолжаю ходить на спектакли комиссии по премии "Москвы". Сегодня - "Мольер" в театре "Вишневый сад" у Вилькина. Это продолжение "костюмной" части театра, где театр - театр, а не сборище бомжей и хулиганов. На этот раз спектакль даже политический. Видимо, и лицемерие, и ханжество так универсальны, что я невольно подставил под термин и нашего Чубайса с лицом постника, и нашего Гайдара с физиономией святоши, и "кудрявого мальчика" Немцова. Все они подходят под то, что актеры делают в спектакле. Даже госпожа Пренель, мать Оргона (О. Широкова), мне чем-то (о покойниках ничего или только хорошее, прости меня Боже) напоминает покойную Г. В. Старовойтову. Та же экстатическая напористость. Вилькин еще очень ловко переориентировал явление королевского офицера в финале в издевательское. Это - просто призыв вспомнить речеобильного и словоумильного Ельцина. Все это прекрасно оформлено и сыграно в темпе.
Вчера вдруг раздался телефонный звонок. Некий "его знакомый Алексей" - это по словам секретаря - сообщил мне… в общем, все та же песня рэкета. Опять намеки на то, что надо делиться и с рекламы, и с обучения. Полное знакомство и с нашими делами, и с нашими планами. Только властное ощущение, что все у нас в полном порядке, хотя бы по этике, а не только по бумагам, придавало мне силы. Самое любопытное, что этот разговор происходил в приемной, полной людей. Я вышел в приемную и взял трубку секретаря, а не поднял свою в кабинете. В это же время шофер Миша при открытой двери в кабинет - он забирал сумку с продуктами (деньги на которые я давал утром Альберту Дмитриевичу) - слышал весь разговор. Перед этим мой референт Сережа пытался несколько раз соединить меня с неким "Алексеем", но номер срывался, и я вышел на третий раз в приемную. Выбор имени для "переговорщика" был довольно симптоматичен. Не Олечка ли так точно все рассчитала? Я в трубку довольно отчетливо и громко сказал, что денег в институте нет и не будет, потому что все у нас идет через кассу. И дальше уже на заводном оре закричал - что хоть стреляйте меня, но я ни с кем не поделюсь, потому что делиться не с чего и нечем. Интересно, конечно, и то, что намек о рекламе возник не случайно. Институтские знали о деньгах, которые были даны, но мало кто знал, что на всю эту сумму была куплена и оприходована, через бухгалтерию, техника. Знала, что в этом месте мы уязвимы, и Олечка.
В таком состоянии я уехал домой. Хорошо, что все, к дню рождения В.С. приготовил еще накануне, осталось расставить и накрыть стол.
5 апреля, понедельник.
Утром довольно удачно написал страничку шестой главы - в роман. Материал чуть-чуть размялся, но пишется тяжело, зато интересно, как под пером формируется и герой и версия времени. В институтском смысле день был тяжелым. Бухгалтерия, а точнее - наша нехрупкая Людочка вовремя не сообщила арендаторам новые реквизиты, и деньги переслали не в тот банк. Удастся ли их теперь из этого банка выбить? Под конец дня звонил из министерства культуры некто Юрий Константинович. Опять речь идет о передаче куска института под музей и исследовательский центр Платонова. Я долго объяснял всю ситуацию, как я ее вижу и как уже не один раз описывал ее в прессе. Но Марии Андреевне Платоновой нужно место директора, а властям за любой счет отсветиться, что они радеют за культуру. Я не стал объяснять, что значение Платонова уже меняется, видимо, он писатель, который останется со своим временем. Бум Платонова был связан еще и с тем, что объективно своим массированно выброшенным в средства массовой информации творчеством он разрушал социализм. Вместе с Баклановым письмо подписала и Наталья Васильевна Корниенко. Особенно активен Бакланов. Так мне сказали собеседники из администрации президента. Но какова Наталья Васильевна, работает в институте и институту же гадит. Почему я эту ученую даму-совместительницу не освободил от работы в прошлом году? Я разнервничался сильнее, чем когда три недели назад мне звонили бандиты. Будем советовать открыть моим оппонентам такой центр в ИМЛИ. Площадей, которые они сдают, у них не меньше, чем у нас. А мы ограничимся памятной аудиторией.
По понедельникам я обычно пишу "рейтинг" - коротенький обзор телевизионных событий для "Труда".
"На политическом ТВ меня просто заворожила фраза "Человек, похожий на Скуратова". Мы все на кого-то похожи. Поэтому не мог, например, представить, что именно президент подписал указ, отстранивший генпрокурора от должности, когда всюду говорится о том, что генпрокурор готов назвать двадцать человек из высшего эшелона власти и управления, связанных с незаконными деньгами в швейцарских банках. Это сделал человек, похожий на президента. Не могу я, например, поверить, что именно руководитель ФСБ искренне обеспокоен безопасностью неких дам, жриц свободной любви, в то время, когда взрывают его собственную общественную приемную и каждый день кого-нибудь да убивают - это тоже человек похожий. Человек, похожий на нашего бывшего министра иностранных дел, распинался в cвoeй любви и ориентированности на Запад в передаче "Итоги". Да и самого Евгения Киселева тоже заменили на человека, похожего на Киселева. У настоящего Киселева хватило бы ума явно не лоббировать точку зрения президента Клинтона, который один в этой неразберихе "подобий" (словечко из ранней лирики Бор. Пастернака) был верен самому себе: ему было наплевать на чужую кровь и чужие страданья".