секретарь Союза писателей России
Было еще дурацкое заседание в издательстве "Пик", посвященное молодежи и затеваемому ею союзу. Я уже привык, что созданием новых союзов и всякой другой организационной склокой занимаются самые неталантливые.
Пример - наш Дубаев с его чубом, которым он картинно мотает, и Столяров с его улыбочками. Скучно все это, чего ребят-то сюда мешать. Все говорили, что раскрутиться в наше время молодому почти невозможно. Но простите, а кто раскручивал Пелевина? Сидит на этом заседании Дима Былинский, еще совсем недавно мы давали ему 5000 долларов премии, прошло два года, и где новые произведения? Слабоваты ребята и суховаты. Нет дыхания. Ничего не читают, кроме газет.
28 июля, среда. Внезапно умер Всеволод Алексеевич Сурганов, преподававший в институте и много лет ведший кафедру советской литературы. Мне позвонил и сказал о его смерти поздно вечером Вл. Павл. Смирнов. Я, конечно, был зол, что из-за этого звонка мне обеспечена бессонная ночь, но уж такова моя судьба. Народа в морге больницы у Петровских ворот было немного. Я почему-то вспомнил, как Сурганова выживали сначала с места завкафедрой, а потом и из института. Все это было как бы исходя из рабочих обстоятельств. Умер Сурганов по нынешним меркам довольно молодым, нет семидесяти, но попивал. Уходит поколение, которое, как считается, себя исчерпало, а скорее, мрет оно потому, что чувствует, что начинает мешать.
Вечером был в Доме кинематографистов. Смотрел знаменитый китайский фильм "Император и убийца" - исторический боевик - и американский "Среди холмов и долин". Больше подействовал последний, какая-то неизвестная, простая и грубая Америка. Отсюда нехитрая американская сила и мощь.
29 июля, четверг. Опять звонила Наталья Михайловна Кучер из министерства. Все понимают бессмысленность задумки М. Платоновой и Н. Корниенко оттяпать полздания института. Разумная женщина, подала мне ряд советов. А главный: чего я так горячусь? Есть Закон о высшем образовании, в нем за институтом не оставлено права организовывать какие-либо музеи. Это право исключительно у Минкультуры, которое действует на основе решения экспертного совета. И собственно, кто пока входит с инициативой в правительство? Лишь группа заинтересованных лиц.
Да что мне этот Платонов! Пусть устраивают музей, пусть закрывают институт, пусть студенты выходят на улицу. Мне опять подтвердили, как в прошлый раз из администрации президента, что ходит везде Г. Б. Понять его можно - ни живой литературы, ни живой деятельности, взопрел от зависти к живым и более молодым, волнуется, что напишут о нем после его смерти. Хочется примкнуть хоть к чему-то созидающему. Раньше платил ему деньги Сорос, теперь вроде в должности и деньгах отказано, хочется влезть опять в живую обойму деятелей. Мне не следует упираться, а то я еще всех этих деятелей прославлю.
С опозданием на день больным пришел на экзамен сын Саши Науменко Миша. Этюд написал не очень хорошо, но все равно есть блестки талантливости. Сказалось отсутствие консультации, поэтому сделал в жанре, который всегда обречен на провал - стихи и проза…
В конце дня смотрел проект новой ограды и будки-проходной со стороны Бронной. Наша старая ограда покосилась и распадается на глазах. Проектная организация, которая этим занялась, требует немыслимые деньги. А тут еще некие доброхоты из администрации президента через все ту же Наталью Михайловну Кучер передают, что надо обязательно к юбилею А. Платонова отреставрировать фасад, выходящий на Тверскую. А знаете ли, голубчики, сколько все это стоит? Как только начнете институт по-настоящему финансировать, реставрируйте фасады, стройте музеи, рапортуйте своему президенту и отечеству, что все с культурой в полном порядке.
Вечером еду на дачу читать студенческие этюды.
30 июля, пятница. Год выдался огуречный. Уже засолил пять или шесть двухлитровых банок огурцов и вот опять набрал целое ведро.
Я, видимо, ошибся, дав в этом году темами по семинарам то, что предложил мастер. Вот теперь и хлебаю. Обе темы "Образ друга" и "Воспоминания о первой любви" - прочел пока семинар Кузнецова - решены из рук вон плохо. Абитуриенты пошли за знакомыми ситуациями, вместо того чтобы думать и знакомое перемалывать в необходимое. Больше никогда и ничего не давать впрямую.
Вечером внезапно по "Немецкой волне" услышал своего старого выпускничка Павла Лося. Я уже давно знал, что работает он на этой радиостанции, но никогда его не слышал. Паша говорил о Косово, об окончании войны, о восстановлении края. Это был тот же знакомый мне голос, из которого выстрижено все живое. И текст у него был такой же, видимо, как текст политический, высоко оплачиваемый, но совершенно неживой. Стоило ли ради всего этого заканчивать институт и притворяться, что ты когда-нибудь станешь прозаиком? Впрочем, последнее, что Паша никогда прозаиком не станет, я знал всегда. Для этого надо было быть более открытым, менее осторожным и расчетливым. Пластмассовый пенал для карандашей и канцелярских скрепок, который мне Паша привез из Кельна, у меня до сих пор в ящике стола. Отправив Пашу в Кельн для совершенствования в немецком языке, я, собственно, спровоцировал его судьбу.
З1 июля, суббота. За завтраком "Голос Америки" рассказывал мне о еврейской жизни. Какая-то есть нетактичность, что в направленных на Россию передачах рассказывают о российской жизни евреев. Ну, рассказывайте, если вам так хочется, но не трогайте уж русского языка, давайте на своем.
Из радионовостей - цена компенсации, которую американцы платят за троих китайских журналистов, убитых во время авиационного налета на здание китайского посольства в Белграде. За нескольких человек из персонала, за раненых. Это 4,5 миллиона долларов. Вот наконец-то цена и определена. Как, оказывается, если все собрать, по всему миру, в том числе и у нас, погибших во имя американских интересов, - как, оказывается, легко разорить всю Америку! Из той же передачи узнал, что в Америке длится небывалый по протяженности и размаху подъем экономики. Он начался с 1990 года. Интересно, что подъем этот по времени совпадает с нашей перестройкой.
Прочел в старом журнале "Искусство кино" доклад С. Аверинцева на конференции в Париже, посвященной "Великому инквизитору". Доклад Аверинцева называется "С точки зрения "адвоката дьявола". Доклад хорош, гибок, догматичен, всяк, но весь внутренне против существовавшего режима. Год 1993-й. Я вспомнил почему-то свою переписку с мэтром по поводу Мандельштама. Эта переписка опубликована в "Засолке".
Вообще-то мне кажется, что теперь надо поддерживать везде, и за рубежом в том числе, появление всяких литературных журналов на русском языке. Даже еврейских, китайских и румынских. Русские расползаются по всему миру. Они сейчас и в Америке, и в Англии, огромная колония в Германии. Самые ли это лучшие представители России? Наверное, все же нет, лучшие не из тех, которые в последнее время сумели заработать большие деньги. Но есть надежда на их детей. Эту перестройку сделали в известной мере дети бывших наркомов и партийно-военной элиты. Что натворят дети сегодняшних миллионеров? Русский язык слишком едок, чтобы пользование им обошлось так просто. Он сам найдет и справедливость, и правду. Опасное это дело - русский язык и русская литература. Да здравствует любой еврейский журнал на русском языке, хоть в Антарктиде. И там все выжжет, даже через многокилометровую толщу льда. Все обратит в русское.
Все это я пишу на даче. В восемь вечера на электричке приедет B. C. Объективно это, конечно, героическая женщина, которой надо восхищаться.
1 августа, воскресенье. По дороге с дачи видел несколько жутких автокатастроф. Почему во всех автокатастрофах всегда участвуют иномарки?
2 августа, понедельник. Утром ходил за мясом, которое уже несколько лет регулярно привозит некая Дуся с Украины. Предвидя жуткое повышение цен и тяжелую грядущую зиму, купил на шестьсот с лишним рублей 12 килограммов свинины. Потом поехал на работу, предварительно завалив нарезанное и разложенное по пакетам мясо в морозильник. Занимался редактированием кафедральной книги о мастерстве, вручал свидетельства о прохождении курса русского языка корейцам, потом разговаривал с Натальей Михайловной Кучер. Нашли паллиатив: сделаем Платоновскую аудиторию. Надо готовить смету на переустройство Платоновской комнаты. Если правительство хочет иметь полномасштабный праздник, пусть отремонтирует и фасад дома классика литературы, который помог ему прийти к власти. Пусть ремонтирует фасад старинного здания. По поводу сметы на интерьер комнаты разговаривал с Шахаловой. В том числе разговор зашел и о самой М. Платоновой. Скандал ей нужен, а не музей, так откомментировала события моя собеседница.
Задание себе: составить список лучших студенческих этюдов. Надо делать книжку этюдов.
Рейтинг для "Труда":
"У классика современной немецкой литературы Генриха Белля есть знаменитый рассказ "Молчание доктора Мурке". В нем повествуется о том, как одуревший от ужасов радио корреспондент и радиослушатель начинает сначала вырезать из репортажей на магнитной пленке паузы, а потом склеивать и слушать паузы. Именно этот рассказ отчего-то вспомнился мне в воскресенье 1 августа, когда ни на одном из центральных каналов я не обнаружил знаменитых политических собеседников. На НТВ - Евгения Киселева, на российском канале не оказалось Николая Сванидзе, а с экранов ТВ-6 исчез Станислав Кучер. Причина вполне естественная - летние отпуска, хотя при советском тоталитарном идеологическом режиме, которым так виртуозно управляли уже богом забытый Суслов и здравствующий Александр Яковлев, было бы невероятным, если бы в одно мгновенье покинули боевые ряды такие кумиры и соловьи ЦК КПСС, как Валентин Зорин, Генрих Боровик и Юрий Зубков. Но речь, собственно, о другом. Заметили ли телевизионные зрители, как с исчезновением наших современных телевизионных олимпийцев, словно по мановению волшебной палочки, изменился мир? Вроде бы перестали гореть леса, интриговать в Kpeмлe, бастовать в Приморье. А если и бастуют, то как-то менее опасно. Мне вообще показалось, что на это время доктор Мурке склеил паузы простой и обычной жизни, и она вдруг перестала заниматься политикой. Теперь я с чувством тревоги жду, когда, поправив здоровье и загорев, вернутся высокооплачиваемые комментаторы из отпусков. Отдохнув, вот тут-то и начнут гвоздить наши бравые ребята".
3 августа, вторник. Из отпуска, из Швеции, вернулась Елена Алимовна, принесла торт. Сидели у меня в кабинете, говорили о королевском дворце в Стокгольме, сравнивали с нашими дворцами и жизнью, пили чай. Пришел С. П. со своим другом - переводчиком Валерой. Они собираются вместе подрабатывать как гиды-переводчики в каком-то зарубежном туристическом круизе. Валера рассказал, что в России сейчас бум туристов из Израиля. Но тут же отметил, что за тридцать лет своей переводческой деятельности он не встречался с такой трудной публикой. Все умные. Утром в автобус набивается тридцать гениев, и начинают показывать тебе и друг другу, что они умнее всех. Многие переводчики, добавил Валера, отказываются с этой публикой работать.
Я удивительно охладел к политике, видимо, это связано с полной недейственностью слова. Чего бы мы ни говорили, а чудовище сидит в Кремле и портит жизнь всей стране.
4 августа, среда. На счетах у института осталось 19 тыс. рублей. Из главных неплательщиков - Илья Шапиро. Только за телефон его фирма должна институту 160 тысяч. Деньги в фирме, кажется, есть, но они их, видимо, пока "крутят". Звонил их главному бухгалтеру и сказал, что если не заплатят, то завтра дам указание отключить у них электроэнергию. Хозяин фирмы в отъезде.
6 августа, пятница. Вечером собрался на дачу - и вдруг перед самым отъездом телефонный звонок от дорогого Ильи. Он звонит мне аж из Иркутска. Считается, что он там в командировке, но я думаю, что он с женой поехал посмотреть Байкал в последние дни лета. Начинает, как обычно, с давиловки, но я кое-что помню и тоже на него давлю - Илья Геннадьевич разозлился страшно, в его собственной фирме развеялось ощущение, что он с Литературным институтом может делать что хочет. Во взвинченном состоянии поехал на дачу. Впереди дорога в 100 километров. Если бы кто-нибудь знал, сколько на себя должен брать ректор! Все представляют его работу только как представительскую.
8 августа, воскресенье. Читаю для конкурса Пенне "Неизбежность ненаписанного" Андр. Битова. В одном смысле эта книга хороша. Я помню, как мастерски Битов сочинил "Словарь отживших вещей". Он мастер формального замысла и мелких прошивок в текстах. Вот и "Неизбежность ненаписанного" - гениально скомплектованные мемуары, из отрывков личного во многих битовских сочинениях. Как это он только помнит, что написал! Этот прием я обязательно использую, когда начну комплектовать, если успею, если не умру, - свои дневники. Но теперь о самих битовских мемуарах. Эти безукоризненно сделанные кусочки под расставленными датами, к сожалению, в моем возрасте уже почти не читаются. Я связываю это с самой, как мне видится из текста, личностью А. Битова. Он стремится быть философом, он предельно окультурен, но лёт его низок. Нигде нет общей боли и пронзительно выраженной жалости. Только о себе, только о своей рефлексии. Иногда он еще винит советское прошлое. Оно, советское общество, действительно перед ним виновато, не поставив в свое, советское, время на нем тавро "гений". Но для этого нужно быть мастером, пронзительным, и писать народную жизнь. Это еще один пример того, как вышивальщик не может стать писателем. Сгораемые от честолюбия интеллигенты в свое время уцепились за Набокова, заметив изысканность и эгоизм его письма, но проглядев его социальную боль. Ну, уж изысканность и изящество мы как-нибудь по словарям отшлифуем, это рукотворно. Литература дело профессуры. И вот университетский профессор пишет, будто за дверью стоит что-то великое, и на всякий случай, словно мелкий журналист, говорит, как он был невыездным.
Писал ли я о том, что на Ленинском проспекте сгорело помещение "Авто-банка"? Когда я обратил на это внимание, то отнесся к этому с удовлетворением. Этот "Автобанк" или кто-то из его клиентов до сих пор должен институту что-то около 50 тысяч рублей.
Но, Господи, есть ли в стране известный писатель без еврейского замеса? Вот Битов пишет о своей тетке: "Она избегала приглашать в свой институт, быть может, до сих пор стыдилась того понижения, которое постигло ее неизбежно, в последние годы вождя, под предлогом возраста, по пятому пункту".
О политике. Суть известий из Белоруссии: оппозиция перестает воевать с Лукашенко. Причина: оппозицию перестают финансировать из-за рубежа.
Читаю "Славный конец бесславных поколений" Анатолия Наймана. Нравится мне это несравненно больше, чем Битов. Это, конечно, опять мое время и так же, почти как у Битова, компания. "…Следующий, буквально через десять минут, звонок был не менее ошеломителен: звонил Бродский, который только что приехал в Москву прямо со станции Коноша Архангельской области, где позавчера получил документ о досрочном окончании пятилетней ссылки. За последние полгода было столько обещаний, ликований и разочарований по поводу его освобождения, что уже и не верилось. И вот: "Здрасьте, АГ, что сегодня делаете?" А АГ сегодня идет в клуб КГБ любоваться Мэрилин Монро в фильме "Some like it hot". "Значит, так живете? А меня возьмете?" Звоню Аксенову, выброс воодушевления, в три встречаемся на Большой Лубянке у Большого дома". У Наймана, как и у Битова, все тот же герой с высших сценарных курсов. И те же узкие, себялюбивые проблемы талантливого юноши. "Выйдя на волю с запрещением проживать в больших городах, он прописался у нашего общего приятеля - художника, родившегося и имеющего дом в деревне Угор Владимирской области. Через год, когда эмигрировал, он показывал всем похожую на хлебную карточку времен войны визу и приговаривал, что вот, № 1 по владимирскому областному ОВИРу, до него никого и после навряд ли". И тут же, по поводу того, что "проживающий в деревне Угор отправляется на постоянное жительство в государство Израиль", прибавлял, себе противореча: "Россия тронулась". Сколько здесь гордости, всех обманул, а родину-мать еще и продал. Юноши умеют обставлять свои молодые годы. "Через несколько лет я смотрел все это в столице Болгарии Софии. Я приехал туда выбирать из издательства "София-пресс" левы, причитавшиеся за перевод революционной поэмы Хрелкова". У Наймана масса свежих интересных деталей, но все равно остается ощущение, что автор осознает горечь своей легко составленной жизни. Наверное, это прерогатива русских - даже в юности думать обо всем мире. Русский глобализм, делающий нас несчастными. Это все лежит в русле их интересов, но не образует нашей народной метафоры.
На этом Найман закрывается, ибо его роман "Поэзия и неправда", помещенный в том же томе, это никакой не роман, а тот же большой очерк, даже скорее группа литературоведческих очерков, сколотых подобием сюжета. Им, друзьям, все кажется, что стоит только назвать сочинение романом, так сочинение литератора и окажется романом писателя.
Но здесь опять встреча с Битовым. Ну, никуда от него, пострела, не деться. "Три года назад, когда советская власть уже кончилась, а несоветская еще не началась, когда опять в России что-то победило, а что-то не угодило, в деревне Норвич, штат Вермонт, США, задумано было написать Энциклопедический словарь уходящей эпохи. Творческие силы, отечественные и с чужбины, желали спасти обреченную исчезнуть культуру, ее чертежи и инструменты. Положим: "коммуналка" - статья, "всенародные стройки" - статья, "декады национальных искусств" - статья и так далее, sub specie aeternitatis. А то все это уйдет: с нами, так сказать, уйдет, на глазах уходит, и уже новой смене не будет понятно". Ух ты, и это, оказывается, не проект Битова, а я-то, наивняк, думал!"
9 августа, понедельник. Утром президент, как уже давно предсказывали и обещали большевики, внезапно сменил Степашина. Чем ответить на эту фантасмагорию, я просто не знаю. Но, честно говоря, и задумываться на эту тему некогда. У меня начались дни собеседования. Сегодня пропустили "маленькие" семинары и всю поэзию. Я, кажется, нашел новый ключ, стал спрашивать у абитуриентов о культуре и литературных упоминаниях города, откуда они родом. У ленинградцев: о клодтовских конях, о Зимнем дворце, о пейзажах Достоевского, у костромичей о Романовых и Островском, у таганрогцев об Александре Первом и Чехове….