Ни с кем не уговариваясь, машинистка Люба Горбач, муж которой работает в нашем автобронетанковом отделе, взяла на себя на КП обязанности хозяйки. Она следит за чистотой помещения и за тем, чтобы никто не забыл побриться. Завела специальный кувшин, который наполняет рано утром горячей водой, заботится, чтобы и в ночь-полночь был для бодрствующих заваренный чай… Горбач спит в уголке каземата под звонки телефонов и гулко отдающиеся шаги, а стоит дежурному негромко сказать: "Люба, сводка!" - и через минуту она уже за машинкой.
Оперативный отдел - может быть, я к нему пристрастен - по-прежнему кажется мне самым дружным. И дело вряд ли только в том, что здесь почти все давно воюют вместе. Отдел сплочен общей обостренной ответственностью за положение на переднем крае, за то, чтобы всегда все о нем т знать, ничего не упустить, не прохлопать.
Однако всем нужна хоть маленькая разрядка. Когда я, сняв со стола рабочую карту, зову направленцев попить у меня чаю, вступает в силу наше старое для таких случаев правило: сейчас о служебных делах не говорим. Если тут удалой капитан Харлашкин, или просто Костя, как зовут его все в эти минуты, то товарищам будет чему посмеяться: у него всегда в запасе что-нибудь веселое. Легко в этом кругу и поделиться тем, что тревожит, камнем лежит на сердце.
Многие из нас не получают никаких вестей от своих семей. Шестой месяц и я не знаю, где жена и дети, что сталось с ними после того, как 22 июня в пограничном Белграде мы наспех попрощались у набитой людьми полуторки, увозившей их к железной дороге, на станцию Раздельная.
Успокаиваем друг друга тем, что, как видно, еще не наладилась работа военно-полевой почты, что письма не доходят из-за изменения адреса. Хорошо, если так.
* * *
Бывать на флагманском командном пункте флота - он же КП СОР, - находящемся у Южной бухты, довольно далеко от нас, мне случается нечасто. Когда командарм и член Военного совета отправляются туда с ежедневным докладом командованию оборонительного района, я остаюсь старшим на армейском КП.
В Одессе отношения со штабистами-моряками были как-то ближе и теплее такие, как здесь с Моргуновым и Кабалюком, с которыми мы и живем под одной крышей, и все, что целесообразно делать сообща, так и делаем.
Из ноябрьских боев, в целом успешных, напрашивались выводы о различных недостатках в организации обороны. Мы старались извлечь уроки, касающиеся действий армии. Но возникали и вопросы, решать которые следовало бы в вышестоящем, старшем в Севастополе, штабе. Соображения на этот счет с некоторыми практическими предложениями я изложил в докладной в штаб СОР. Составляя эту бумагу, ни о чем, кроме пользы дела, не думал.
Почему-то эта докладная попала к Ф. С. Октябрьскому, которому не адресовалась, и неожиданно вернулась ко мне с его резолюцией. Мне разъяснялось, что не моя забота делать столь обобщенные выводы, давать оценки состоянию обороны. Оказывается, я вторгся куда не следует…
Всех нас, естественно, интересовали, волновали и морские дела, не отделимые в Севастополе от сухопутных уже потому, что от морских перевозок полностью зависела боеспособность армии.
Новости о том, что происходит на море и что оттуда ожидается, приносили с флагманского КП командарм и Кузнецов. О приходе кораблей, о прибывающих на них подкреплениях и воинских грузах извещал меня также начальник оперативного отдела штаба флота капитан 2 ранга О. С. Жуковский. Мы познакомились с ним в Одессе, когда готовилась ее эвакуация. Пока Жуковский находился в Севастополе, служба сводила меня с ним чаще, чем с кем-либо еще из флотского командования, за исключением береговиков.
Корабли приходили из портов Кавказа регулярно. Опасения насчет того, что присутствие неприятельской авиации на всех аэродромах Крыма сделает рейсы в Севастополь чрезмерно рискованными, к счастью, пока не оправдывались. После потопления "Армении" - транспорта, на котором в начале ноября погибли сотни эвакуируемых севастопольцев и ялтинцев, потерь на морском пути к Большой земле не было.
Для перевозок часто использовались крейсеры и эсминцы - более быстроходные, чем транспорты, и менее уязвимые. Но благополучно доходили под охраной боевых кораблей и грузовые суда, танкеры с бензином для самолетов и автомашин.
Радуясь их появлению в бухтах, тревожась за них, когда к городу приближались вражеские самолеты, мы, конечно, сознавали, что провести сюда любой корабль из Новороссийска или Поти нелегко.
Самыми трудными считались у моряков последние перед Севастополем мили. Здесь к угрозе атак с воздуха прибавлялась возможность обстрела дальнобойными батареями и, главное, - мины. Как они сбрасываются фашистскими самолетами, иногда было видно даже с бруствера над нашим КП: в луч прожектора, освещающего цель зенитчикам, попадал вдруг парашют, спускающийся с грузом где-то за Константиновским равелином, над внешним рейдом…
Каверзные магнитные и акустические мины немцев, о которых много приходилось слышать еще в Одессе, теперь, правда, были уже не так страшны нашим кораблям, как вначале. На вооружении появились размагничивающие защитные устройства и специальные тралы. Но полной гарантии безопасного плавания все это пока не давало, тем более что противник вводил в действие новые образцы мин.
Вокруг находились также наши минные заграждения, поставленные в первые дни войны, на случай если бы враг попытался нанести по Севастополю удар с моря. Для своих судов были оставлены неширокие, обозначенные лишь на картах проходы - секретные военные фарватеры. Об их чистоте неустанно пеклись моряки из ОВР охраны водного района, которую возглавлял контр-адмирал В. Г. Фадеев, всем в главной базе флота известный.
Маленькие кораблики ОВР - такие катера, как тот, на котором мне довелось идти в октябре из Одессы, и разные другие - встречали и провожали каждое приходящее в Севастополь судно. По ночам катера, а в тихую погоду и шлюпки, расходились по фарватерам и караулили падение мин, чтобы поточнее обозначить буйками места, где они легли на дно.
Рассказывали, что, когда буйков выставлялось много, контр-адмирал Фадеев переходил со своего командного пункта в Стрелецкой бухте на рейдовый пост у Константиновского равелина и оттуда, имея все "поле боя" перед глазами, сам руководил обезвреживанием засеченных мин. Уничтожали их различными способами. Иногда пользовались и таким: сторожевой катер, на борту которого находились только добровольцы, маневрировал на больших ходах в районе падения мины, шумом винтов вызывая ее взрыв. Рассчитывали тут на то, что, приведя механизмы мины в действие, катер за остающиеся до взрыва секунды успеет отдалиться настолько, чтобы не погибнуть. И это действительно удавалось. Но сильнейшее сотрясение не проходило бесследно ни для механизмов, ни для людей. Нормальным считалось, если с катера, после того как опадал скрывший его на мгновение столб воды, передавали на рейдовый пост: "Тяжелораненых нет, ход имею…"
Так расчищали путь большим кораблям скромные герои севастопольских фарватеров.
Все приходящие крейсеры и эсминцы, даже если их стоянка ограничивалась несколькими часами, немедленно включались в общую систему артогня оборонительного района. Как только корабль ошвартуется, на борт передают специальный телефон, через который поступают целеуказания и корректура. Непосредственно управляет огнем кораблей флагманский артиллерист флота капитан 1 ранга А. А. Рулль. А распределение целей Рыжи и Ковтун обговаривают с Жуковским.
Нарком Военно-Морского Флота, как дошло до нас, потребовал от черноморцев использовать корабельную артиллерию под Севастополем шире, в частности, для уничтожения подтягиваемых к фронту, накапливаемых для нового наступления неприятельских резервов.
В одну из ночей в последних числах ноября из Поти пришел флагман Черноморского флота - линкор "Парижская коммуна". К этому времени разведка установила, что в ряде пунктов в районе Байдарской долины сосредоточиваются части новой, переброшенной из-под Харькова 24-й немецкой пехотной дивизии. Туда и решили направить огонь двенадцатидюймовых орудий линкора.
Стрелял он, не входя в бухту, с огневой позиции у мыса Феолент - от нашего КП по прямой километров пятнадцать, если не больше. Мы поднялись наверх, и картина стоила того. Хотя самого корабля видно не было, от могучих линкоровских залпов над морем вспыхивали грозные зарницы, потом докатывался басистый грохот выстрелов, и очень нескоро - слитный звук далеких разрывов.
Наверное, эту полуночную стрельбу видели или слышали все по обе стороны севастопольского фронта. Немцы на огонь не отвечали, притихли. Будь это днем, при летной погоде, подняли бы небось бомбардировщики со всего полуострова…
Во втором часу богатырская канонада смолкла, и линкор скрылся в ночной дали. Утром Николай Кирьякович Рыжи сообщил, что общий вес выпущенных кораблем снарядов около 80 тонн. О том, какой урон нанесен противнику, судить было пока трудно. Флотские корпосты разместились в эту ночь на самых высоких из доступных нам вершинах, полевые батареи помогали им осветительными снарядами. Однако стрельба корректировалась лишь частично, а в основном велась по площадям.
Следующей ночью огонь по дальним целям вел крейсер "Красный Крым", много раз поддерживавший приморцев под Одессой. Его командир капитан 2 ранга А. И. Зубков искусственно накренил корабль, перекачав мазут из одних цистерн в другие, и увеличил этим угол возвышения орудий, что позволило бить дальше обычного.
Стрельбы крупных кораблей поднимали настроение и на переднем крае обороны, и в городе. Сам тот факт, что такие корабли могли прийти и приходили на помощь Севастополю, говорил людям убедительнее всяких слов: Черное море остается нашим, господствует на нем наш флот!
…Когда отмечалось 25-летие обороны Севастополя и мне была оказана честь сделать доклад на состоявшейся в городе военно-исторической конференции, я мог сказать, что у командования Приморской армии никогда не вызывали беспокойства фланги, упиравшиеся в море. Мы не опасались удара с моря в тыл нашим войскам.
* * *
В журнале боевых действий армии появилась запись, не относящаяся к положению на нашем участке фронта: "Командарм потребовал от всех командиров и комиссаров дивизий, бригад и полков, чтобы все до одного бойцы знали о разгроме немецко-фашистских войск под Ростовом".
Там, у ворот Кавказа, произошли знаменательные события. Гитлеровцы, захватившие Ростов, смогли продержаться в нем лишь неделю и были отброшены с огромными потерями на рубеж реки Миус.
А на другом конце фронта, вблизи Ленинграда, продолжается наше контрнаступление под Тихвином.
Люди живут этими радостными известиями, проникаются уже не надеждой, а уверенностью, что вот-вот, в самые ближайшие дни, наша возьмет и под Москвой, что иначе просто не может быть. Как хочется всем верить, что близится или уже настает общий решительный перелом в ходе войны!
Некоторые наши товарищи начинают даже сомневаться, будут ли фашисты еще раз наступать на Севастополь. До того ли, мол, им теперь?
Особой активности противник действительно не проявляет, ограничиваясь методическим обстрелом наших позиций и разведкой мелкими группами автоматчиков. В отдельные дни над городом совсем не показываются вражеские самолеты. Наша разведка не обнаруживает их и на крымских аэродромах: должно быть, летают к Ростову…
Однако начальник разведотдела майор В. С. Потапов абсолютно уверен: ни одной наземной части - пехотной, артиллерийской или иной - противник из-под Севастополя не снял. Наоборот, на усиление сосредоточенной против нас группировки перебрасывается сюда из района Керчи еще по крайней мере одна пехотная дивизия, а возможно, и две. (Как потом подтвердилось, перебрасывались две - 73-я и 170-я, но первую Манштейну все-таки пришлось направить затем под Ростов.)
Мы, конечно, не могли знать, что Гитлер, вынужденный отдать в начале декабря приказ о переходе на востоке к стратегической обороне, одновременно потребовал от Манштейна взять Севастополь в кратчайший срок. Но понимали, что в создавшейся обстановке гитлеровское командование приложит все силы, чтобы поскорее высвободить свои войт ска, застрявшие в Крыму.
И все же противнику, по-видимому, приходилось откладывать новое наступление на Севастополь.
Передышку стараемся должным образом использовать. Интенсивно идут фортификационные работы. Дополнительно минируются подступы к переднему краю (до тысячи мин в сутки, в основном противотанковых, поставляет городской спецкомбинат). Проверяем размещение артнаблюдателей и всю систему взаимодействия артиллерии с пехотой.
Во всех секторах организованы тренировки по вызову полком, батальоном, ротой огня не только тех батарей, которые их постоянно поддерживают, но и от соседей, а также артиллерии усиления. Чтобы результаты были виднее, на некоторые тренировки отпускается по два-три боевых снаряда.
На случай нарушения централизованного управления артиллерией обеспечиваем дивизиям и бригадам прямую связь с армейскими артполками и береговыми батареями. С телефонным кабелем стало легче: вывезенная из Одессы мастерская (у начальника тыла она числится как "кабельный завод") заработала и дает 25 километров в сутки. В другой мастерской переделывают городские телефонные аппараты на полевые.
Наблюдать за противником и выявлять цели для артиллерии в глубине его позиций очень мешает то, что почти всюду командные высоты близ линии фронта не у нас. Но оказалось, что иногда возможно туда добраться и даже закрепиться там.
Самой высокой точкой, где мог поместить наблюдателей начарт второго сектора майор Золотов, была часовня Итальянского кладбища на Госфортовой горе. Однако оттуда не просматриваются глубокие лощины, по которым немцы подтягивают к передовой резервы. А напротив, по ту сторону фронта, - гора повыше, причем не голая, как Госфортова, а заросшая густым лесом. Значит, думал, глядя на нее издали, Золотев, замаскироваться там можно…
За смелую идею начарта выдвинуть пост артиллерийского наблюдения на территорию, занятую противником, в секторе ухватились. И вот полковник Ласкин доложил: артнаблюдатели на лесистой вершине сидят, им хорошо видны ближние тылы немцев на большом участке. Такие возможности бывают, наверное, только в горах!
Пост на этой высоте очень важен для нас. Приказано его по мелочам не использовать, беречь для управления огнем в серьезных боях.
Но то, что можем мы, может и противник. Характер местности заставляет вдвойне и втройне заботиться о надежности стыков между дивизиями и полками, к которым не случайно проявляют интерес немецкие разведгруппы, ищущие, где у нас слабина. На проверку стыков нацелены направленцы оперативного отдела. Иногда, если локтевого контакта не обнаруживается, им приходится "сводить" соседей по фронту.
За последние недели сильно обновился состав штабов, особенно полковых, там недостает опытных командиров, и это дает себя знать. Кое-кому не хватает умения (да и привычки) постоянно и настойчиво, без подталкивания, изучать противника.
Что и говорить, штабная культура приобретается нелегко. Но на войне учатся быстро. Отлично работает, например, капитан П. А. Бровчак, молодой начштаба 287-го стрелкового полка - того, которым под Одессой временно командовал, еще в звании капитана, наш Ковтун. Здесь и за стыками присмотрено, и с артиллеристами полное взаимопонимание, а о противнике доложат больше и конкретнее, чем ожидаешь. Работу штаба этого полка с удовлетворением ставим в пример другим.
Инициативно ведет разведку на своем участке 8-я бригада морской пехоты, еще недавно имевшая меньше практического фронтового опыта, чем какая-либо часть под Севастополем. По просьбе командира бригады В. Л. Вильшанского начальником штаба туда переведен майор В. П. Сахаров, бывший начопер 95-й дивизии.
Командарм часто заезжает к Вильшанскому, поощряет его стремление быть в обороне активным, не давать врагу покоя. В конце ноября 8-я бригада вновь предприняла по собственному почину - конечно, с ведома штаба армии - разведку боем несколькими ротами, которая, как и в прошлый раз, использовалась также для улучшения своих позиций. Морские пехотинцы доказывают, что последнее возможно и на таком участке фронта, где у противника весьма значительный перевес в силах.
К вылазкам моряков Вильшанского генерал Петров неоднократно возвращался в наших разговорах на КП.
- Очень хорошо, что они учатся наступать, - говорил Иван Ефимович. - Пора нам и в боевой подготовке уделить больше внимания активным действиям, найти возможность учить роту, батальон тактике наступления.
Данные разведок той же 8-й бригады и других частей подтверждают, однако, что и немцы готовятся наступать. Видимо, они чего-то выжидают. Может быть, стабилизации положения под Ростовом.
В первых числах декабря я побывал в четвертом секторе, у генерал-майора В. Ф. Воробьева, с которым не виделся с начала ноябрьских боев. Его КП за Братским кладбищем, в усадьбе совхоза имени Софьи Перовской (бывший директор совхоза В. В. Красников командовал теперь партизанским отрядом в горах, поддерживая связь с нами).
С Василием Фроловичем Воробьевым, как обычно, говорили не только о служебных делах, которые меня к нему привели.
Вспомнили Гавриила Даниловича Шишенина, первого начальника штаба Приморской армии, а для Воробьева, кроме того, товарища по курсу в двух военных академиях. Повод для воспоминаний был невеселый. На днях до нас дошло, что генерал-майор Шишенин - он возглавлял в последнее время штаб 51-й армии П. И. Батова, обороняющей Кубань, - погиб где-то между Таманью и Краснодаром, далеко от фронта: прорвавшиеся "мессершмитты" перехватили У-2, на котором он возвращался из частей к себе в штаб. Крупный штабной работник, ветеран Красной Армии, прослуживший в ее рядах всю свою сознательную жизнь, отдавший все силы, чтобы справиться с неудачами первых тяжелых месяцев войны, оказался в числе уже многих-многих, кто, беззаветно веря в нашу победу, сам не увидел даже ее зари…
Под Севастополем генералу Воробьеву не пришлось сходу вводить свою дивизию в бой, как Ласкину или чапаевцам. После того как была отбита попытка врага прорваться к городу со стороны Дуванкоя, четвертый сектор, особенно его левый, приморский, фланг надолго стал наиболее спокойным местом на фронте СОР. Тут имелось больше, чем где-либо, возможностей осмотреться и подготовиться к будущим боям.
И сделали здесь немало, прежде всего по инженерному оборудованию рубежей.
Позиции дивизии выглядели хорошо обжитыми. Василий Фролович - в этом нельзя не отдать ему должного - умел позаботиться о фронтовом быте бойцов. Землянки во взводах добротные, теплые. Если позволяет обстановка, ночью в окопах могут оставаться одни караулы с пулеметами. Для печурок организованно заготовляется топливо, в дивизионных тылах работают бани. Там же шьют из старых шинелей рукавицы и ушанки - тех, что доставляют армейские интенданты, не хватает.
Полки 95-й дивизии основательно пополнены (правда, далеко не до полного штата, как и остальные). Но Воробьева беспокоит, что полк Капитохина, взятый на правый фланг армии, все еще находится там. Командарм обещал Воробьеву вернуть полк, однако пока это откладывается. Иван Ефимович продолжает считать, что, когда противник перейдет в наступление, резервы нам понадобятся, вероятнее всего, у Ялтинского шоссе, как и в прошлый раз. Ясности насчет того, где планирует теперь противник главный удар, у нас, к сожалению, нет.