- У меня был. Как-то раз надо идти в бой, а танк забарахлил. Ожидался прорыв немецких войск. Все двинулись, а мой танк стоит. Механики бегают вокруг него, ничего не могут сделать. Ой, боже мой, от стыда сгореть можно! Твои друзья поехали в бой, а ты остался. Но хорошо, тогда бой не состоялся, так что отлегло, а так, представляешь, если все там были бы, погибли бы, а тебя не было? Может быть, ты мог бы как-то помочь, твои товарищи не погибли бы. Так вот, в бой мы не пошли, потому что механик-водитель засунул спичку в топливный насос. Это дело обнаружили, отремонтировали. Механика мне заменили. А этого куда-то отправили, но не судили - сами разбирались.
Был такой случай. Танк застрял в болоте на нейтральной полосе. Что-то двое или трое суток экипаж просидел в этом танке, а потом взорвали его и вернулись. Не в боевой обстановке уничтожили танк - это трибунал. Трибунал рассмотрел дело, учитывая молодость лейтенанта, а также то, что они танк уничтожили, а не сдали, дали ему возможность в бою отличиться и загладить свою вину.
- Не было такого, что экипаж выскакивал из танка, а танк продолжал ехать в атаку, но без экипажа?
- Нет. Это анекдот такой рассказывали для молодых: "Сижу в танке, экипаж отдыхает. По радио передали, что пошла пехота, надо поддержать огнем. Я выстрелил, смотрю, а мой танк поехал. Педали никто не трогает, а танк едет вперед! Потом разобрался. Оказывается, снаряд в стволе застрял, а силища-то у него о-го-го! Вот он пушку за собой потянул, а за ней весь танк и поехал". Некоторые клевали на это дело.
- Какие у вас награды?
- Все эти награды, медали, они же, по сути дела, каждому индивидууму не принадлежат. У меня есть 4 ордена. Что значит орден? В наступление идет батальон. Первый танк повернул где-то, его расстреляли. Я вижу, откуда стреляли, подавил эту пушку, продвинулся дальше. Но он-то погиб, а я остался жив. После боя награждают, а если бы его не было, может, меня подбили бы. Так что сказать, что награда принадлежит одному, ни в коем случае нельзя.
- Трофеи брали?
- Мы часто действовали в тылу у немцев. Помню, нарвались на армейские склады - громаднейшие бараки. Танком стенку отвернули - боялись, что дверь заминирована, - а там тюки, вискозное белье (у нас еще такого не было. На нем вши меньше заводятся), шоколад, консервы, сардины из Голландии. Железные бочонки со сгущенным молоком, вино, шнапс… В первую очередь брали что пожрать. Вот эти сардины мне очень нравились. Шоколад плохой у них. Большие плитки, но плохой. Вино я старался не брать, поскольку к алкоголю не было пристрастия. Брали белье вискозное, чтобы вши не так водились.
- Люки в бою закрывали?
- Люки в бою по уставу требовалось закрывать. Но, как правило, я не закрывал. Потому что потерять ориентировку в танке очень легко. Время от времени надо смотреть, намечать ориентиры. Механик-водитель, как правило, оставлял люк приоткрытым на ладонь.
- Скорость в атаке какая?
- В зависимости от местности, но небольшая. Километров 20–30 в час. Но бывает так, что надо быстро промчаться. Если видишь, что по тебе пристрелялись, то стараешься маневрировать. Тут скорость пониже. Если есть подозрение, что заминировано, то стараешься быстро проскочить, чтобы мина за танком взорвалась.
- Танки красили?
- Зимой наносили пятнистый камуфляж. Можно было сделать какую-то надпись, но этим не увлекались. Зачем привлекать к себе лишнее внимание?
- Потери от немецкой авиации были?
- У нас нет. Один раз нас свои обстреляли. Бригада двигалась на запад. Смотрим, летит эскадрилья наших "илов". Вдруг самый крайний отваливает от общего строя, разворачивается, выходит на нашу колонну и пускает PC. Правда, попал не по танкам, а по нашей мотопехоте. Были потери.
- Как наших убитых хоронили?
- Если была возможность, то со всеми почестями. И могилу выкопают, и салют дадут, и памятничек поставят. А когда бой идет, а потом вдруг отступать надо… или где-нибудь в лесах, в болотах, кто там будет хоронить? А иногда и хоронить было нечего. Вот когда Лешка Сенявин на фугасе подорвался, чего там хоронить? Нечего… А так с полным уважением относились к мертвым.
- Как часто мылись?
- Всяко бывало. Иной раз целый месяц не моешься. А иной раз нормально, раз в 10 дней помоешься. Баню делали так. В лесу строили шалаш, покрывали его лапником. На пол тоже лапник. Собиралось несколько экипажей. Один топит, другой дрова рубит, третий воду носит. Ты заходишь мыться, тебе сразу воду подносят, намылишься, веничком еще постучат, мочалочкой потрут, обольют тебя, иногда нарочно ледяной водой. Помылся, оделся, заступаешь в наряд, другие идут. Чудесно! И никто не болел.
- Как принимали инвалидов в тылу?
- С негативным отношением я не сталкивался. Отношение было уважительное, внимательное. Помню, привезли нас в Осташков. Эшелон остановился. Нам объявили, что транспорта нет. Тот, кто может идти, пожалуйста, пешком идите, а на телегах повезут тех, кто ранен в ноги. И вот двинулись. У меня была страшная потеря крови. Только-только операцию провели. Шел еле-еле, присаживаясь на каждой скамеечке. А на скамеечках бабки сидят, судачат: "Вот немец проклятущий, все время поверху бьет. Только в голову или руки попадает".
- Экипаж был постоянный или сменялся?
- Постоянный. Менялись, только когда убьют или ранят. Иногда механиков-водителей меняли, но про это я уже рассказывал. Удивительное дело. У меня было пять танков. Каждый раз кого-то или убьют или ранят, а мне везло. Может, потому что я Библию читал? Вот такая петрушка…
Шлемотов Александр Сергеевич
(интервью Максима Свириденкова)
Родился я 24 ноября 1918 года в городе Переславль-Залесский Ярославской области. Семью мою можно назвать рабочей. В то время существовали так называемые "красные директора", и отец мой Сергей Федорович был как раз из таких. Образование у него было какое? Церковно-приходскую школу одну окончил, но в механике хорошо разбирался. А в то время многие даже читать и писать не умели. Вот и работал мой отец директором на городской фабрике "Красный вышивальщик".
Правда, несмотря на должность отца, мы не отличались от своих сверстников, а то и беднее выглядели. Дело в том, что семья у нас была очень большая. Тринадцать детей! Так получилось. У матери моей Прасковьи Алексеевны уже было двое детей, когда она вышла за Сергея Федоровича. А у того от предыдущего брака также осталось восемь сыновей. Потом вместе они еще троих детей нажили.
Хорошо хоть жили мы, по тогдашним меркам, не очень тесно. У нас был большой деревянный дом с двумя пристройками, где можно было ночевать летом. Хотя и зимой не то чтобы совсем тесно было. Конечно, спали мы не по одному, как теперь, а по двое на одной кровати, а кое-кто даже на полу на матрасах. Но тогда все жили бедно. А у нас мать еще не работала, мать-героиня ведь! Ей и дома с таким количеством детей работы хватало, отдохнуть было некогда… Единственное, смогла она некоторое время походить в школу для неграмотных (причем ученицей у моего старшего брата оказалась) и там научилась немного читать и писать.
Через некоторое время страна уже подготовила кадры грамотных специалистов. Соответственно, отец стал теперь не директором, а перевелся главным механиком на фабрику № 5 "Фотокинопленка". И он, конечно, хотел, чтобы у всех его сыновей хорошее образование было, чтобы нормально в жизни устроились. Тогда это большую роль играло, чем какой-то там блат. Мой старший брат имел среднетехническое образование и работал техником на ТЭЦ фабрики № 5. Еще один из моих братьев учился в Московском горном институте (но на последнем курсе умер от осложнений после операции по удалению аппендицита), один окончил Тимирязевскую академию, еще двое - артиллерийское и автомобильное военные училища (причем эти двое братьев, окончив учебу, сразу воевать пошли). Вот и получилось, что в Великую Отечественную нас воевало семь братьев - и практически во всех родах войск, кроме авиации.
До войны многие из моих братьев также успели поработать на рабочих специальностях. И токари были, и электрики. Старшие братья постепенно разъезжались, младшие тоже уже начинали устраиваться на работу. И к моменту, когда я окончил неполную среднюю школу (младше меня было два брата и две сестры, а остальные все старше), нашей семье уже чуть полегче жилось. Да и жизнь во второй половине тридцатых годов постепенно налаживалась.
После школы я подал документы на поступление в фабрично-заводское училище. Я смог туда поступить и окончил его. В 1938 году был призван в армию. То есть на год раньше, в тот призыв ведь забирали родившихся в первой половине 1918 года, а я-то ноябрьский. Но сам попросил, чтобы меня призвали раньше. Не хотелось мне, чтобы получилось так, что я только на работе освоюсь, и тут же идти служить. К тому же мои друзья как раз все в армию уходили: Боря Коптев, рыжий Саша, Вася Овчинников, Вася Кузнецов. Мне хотелось с ними служить. Военный комиссар знал моего отца и пошел навстречу. Так началась моя служба.
Проходила она в погранвойсках. Попал я на Дальний Восток в 51-й Кяхтинский кавалерийский пограничный отряд и там прослужил до начала войны.
О том, что война скоро начнется, мы знали заранее. В погранвойсках тогда служили три года, но после первых двух лет был положен отпуск. И вот уже третий год идет, а нас не отпускают с нашей заставы. И разговоры везде ходят, что совсем скоро война. Мы думаем: как же так, перед войной и не побудем дома? Пригрозили, что жалобы будем писать во все инстанции. Тогда нам все-таки дали отпуск. Как раз накануне войны - в первых числах мая. Перед дорогой нас даже инструктировали, что мы должны делать, если война застанет дома или по дороге. Нужно было вне зависимости от обстоятельств возвращаться в свою часть. И только если это оказывалось невозможным, нужно было обращаться в военкомат, что в свою часть попасть не можешь, и тогда уж идти по их распределению. Однако мы успели вернуться. Тут и война началась.
Поначалу много шапкозакидательства было. Все думали, что немцев быстро разобьют. А потом сводки-то идут. Мы видим, что немцы везде бомбят, где только могут, наступают. Уже другие эмоции у нас пошли, начали готовиться к серьезной войне. Впрочем, в том, что победим, я никогда не сомневался. Но к трудностям был готов. И, как выяснилось, готовился не зря. Вы представьте только, мне ведь потом приходилось воевать и жить в танке в любое время года. В результате у меня сегодня хронический крестцово-поясничный радикулит - то затихнет, то опять дает о себе знать. А еще я горел в двух танках.
- Как вы, будучи пограничником, стали танкистом?
- С первых дней войны нас, всех, кто имел среднее образование, начали отбирать в училища. Профессиональных кадров не хватало. И вот нас с Дальнего Востока отправили в Ярославль. Там сразу направили в Ярославское пехотное училище. Но у многих-то наших ребят было техническое образование и опыт работы. Вот мы и зароптали, что нас определяют в пехоту. Поначалу нам пригрозили, что отправят солдатами на фронт, раз в это училище не хотим. Но мы ведь и не отказывались от фронта, а просто стремились в такой род войск, где могли бы принести для армии наибольшую пользу. В конце концов к нашим аргументам прислушались, наше зачисление отложили. А тут как раз организовывалось 2-е Горьковское мотоциклетное училище, и уже в начале июля мы были зачислены туда.
Надо сказать, что тогда, видимо, решили, что нужно перенять опыт у немцев, раз они так успешно врываются на мотоциклах в населенные пункты. Сначала мы учили мотоциклы в теории, потом поехали на автодром учиться вождению. К мотоциклам еще не все были готовы, многие еще на велосипедах даже не ездили. Мне было полегче, чем многим. У нас в семье был один велосипед, на котором сначала все мои старшие братья перекатались, потом я и младшие. В нашей семье все умели на велосипеде ездить, поэтому поехать на мотоцикле мне было легко. А многие из курсантов ходили с синяками, с шишками на лбу, с перевязанными руками: никак не могли мотоцикл освоить. Не они им водили, а он ими. Тогда их стали на велосипедах сначала учить.
Но вскоре стало ясно, что все решают танки, а не мотоциклы. И наше училище сначала перепрофилировали в автомобильное, а потом наконец и во 2-е Горьковское танковое училище. Учились мы в основном на Т-34, но были у нас и Т-26, Т-38 (плавающие танки), заграничных не было. Еще для практики, что ли, были маленькие танкетки Т-70. На них порою занимались те, у кого были сложности с освоением Т-34.
Учились мы много и охотно: понимали, что в таких условиях должны как можно быстрее подготовиться. Хотя в плане быта не очень просто все было. Зима выдалась очень холодной, а у нас форма хабэ с летним нательным бельем. Пока в классе высидишь, теорию послушаешь, кажется, что окоченеешь.
Зимой с 1941-го на 1942-й нам вообще туго пришлось. Продукты подвозили с перебоями. Дело в том, что дорогу от железнодорожной станции к училищу так замело, что ни пройти, ни проехать очень часто было нельзя. И дело даже не в том, что нельзя, а в том, что когда нас, курсантов, бросали на расчистку дорог, то получалось, что пока мы с одной стороны расчистим, начинаем расчищать дальше, а то, что мы расчистили, уже опять сугробами замело.
- Я слышал, что в такие периоды в ту зиму курсантам 2-го Горьковского пайку обрезали так, что вместо положенного хлеба давали сухари и кормили только свекольным супом.
- Насчет сухарей верно. А вот свекольный суп был не так уж часто. Мы стояли тогда, если мне память не изменяет, в Ветлуге, это Горьковская область, на свеклу она не богата. Кормили нас перловкой, капустными блюдами. А про свеклу я что-то особо и не помню. Была время от времени, но не более того.
Но, несмотря на холод и скудную кормежку, мы жили дружно, а когда отдыхали, самодеятельные концерты устраивали. Был у меня друг Виктор Горбунов, он очень хорошо пел. Мы пели с ним вместе в самодеятельности. А иногда к нам даже артисты приезжали.
Меня назначили помощником командира взвода курсантов. Через некоторое время (еще до того, как наше училище стало танковым) молодых лейтенантов, которые нами командовали, взяли на фронт. А командирами курсантских взводов выбрали восемь человек из курсантов. Я оказался в их числе. Затем, когда училище преобразовали в танковое, часть курсантов перевели в Челябинское танковое училище. Многие из младшего командного состава также были переведены туда. А меня командир 3-й танковой роты капитан Николай Сергеевич Глазков оставил в нашем Горьковском училище, назначив старшиной своей роты.
Училище мы окончили 25 мая 1943 года. Я был выпущен в звании лейтенанта на должность командира танкового взвода. А многие из моих однокурсников выпустились в звании младшего лейтенанта на должность командира танка Т-34. На экзаменах много предметов было. Основные - это материальная часть, тактика, топография, стрельба, вождение. И чтобы лейтенанта получить, нужно было их сдать на "отлично", в крайнем случае, по одному можно было "хорошо" получить. У нас большинство окончили командирами танков, и когда я следующий выпуск из моего же училища уже в боевой бригаде встречал, тоже большинство были командирами танков.
После экзаменов нас восьмерых, которые были командирами курсантских взводов еще во время учебы, оставили в училище на офицерских должностях. Но к этому времени я знал, что двое моих братьев погибли, а третий пропал без вести. Поэтому я обратился к начальнику училища генерал-майору Раевскому, участнику испанских боев, с просьбой, чтобы меня не задерживали в училище, а отправили на фронт. Генерал Раевский пошел мне навстречу, как и трем моим товарищам, обратившимся к нему с такой же просьбой. Мы получили направление в штаб бронетанковых и мотострелковых войск Брянского фронта. Оказавшись там, узнали, что на Урале формируется 30-й Уральский добровольческий танковый корпус. "Покупатель" нас сагитировал поехать в этот корпус. Я и еще несколько офицеров согласились воевать в нем.
Когда мы прибыли в корпус, меня и еще двух или трех офицеров направили в 243-ю Молотовскую танковую бригаду (тогда и город назывался Молотовым, это потом его переименовали обратно в Пермь), которая к этому времени только что передислоцировалась в подмосковную Кубинку. Помощник начальника штаба бригады капитан Александр Александрович Пилик представил нас начальнику штаба майору Сергею Александровичу Денисову. Последний поговорил с нами и распределил по батальонам. Я оказался в 1-й танковой роте 2-го танкового батальона, которым командовал опытный танкист майор Чижов. Меня назначили на должность командира танкового взвода.
Наши солдаты оказались преимущественно жителями Молотовской (Пермской) области, а вот офицерский состав был очень разношерстным. Командиром бригады был подполковник Василий Иванович Приходько, начальником штаба, как я уже говорил, майор Денисов - очень опытные офицеры. Таким же опытным был и остальной начальствующий состав, вплоть до командиров рот. А вот мы, командиры танков и взводов, в основном были только что выпустившимися из танковых училищ со всех уголков России и готовились к своим первым боям.
Что представляла из себя эта подготовка? Мы снова учили матчасть боевой техники, вооружение, занимались тактической подготовкой. Наши занятия в училище были интенсивными, но здесь, в Кубинке, отдыхать вообще не приходилось, особенно с прибытием танков Т-34, которые прислали нам уральцы. Тогда у нас сразу начались учения в обстановке, приближенной к боевой. Причем мы не только себя как танкистов совершенствовали и на стрельбища ездили, но еще и мотострелков своих "обкатывали" в траншеях и окопах, чтобы были готовы ко встрече с противником.
- Вы сами подобрали бойцов своего экипажа?
- Тогда еще нет. Как все формировалось. Сначала командир роты себе отбирает экипаж. Хорошего механика-водителя, хорошего радиста… А потом, если у него есть любимый командир взвода, то ему тоже хороший отдаст. А здесь ведь бригада только формировалась, все экипажи были расписаны штабом батальона.
Но мой первый экипаж был очень неплохой. Имен ребят не помню. Но потом, после Орловской операции, их временно забрали для усиления 29-й мотострелковой бригады. А когда они вернулись, то уже комбат их к себе в экипаж забрал. Тем не менее авторитет среди них завоевать мне было несложно. Это ведь молодые ребята - сразу после училища, а я с 38-го года в армии, многие военные специальности освоил, а не только что из-за парты пришел.
И вот, перед первым боем многие из нас в партию вступали, чтобы пойти в первый бой коммунистами. Сам я был тогда только кандидатом, а в партию меня приняли лишь 4 марта 1944 года. Это было для нас очень важно в ту пору, для меня важно и по сей день: мне до сих пор близка та идеология.
В двадцатых числах июля наш корпус передислоцировался ближе к фронту южнее Козельска. Наша бригада сосредоточилась в районе населенного пункта Середичи. Оттуда было уже недалеко до линии фронта и до первого боя.