- Моего отца, - говорила она, - называли "Ваше превосходительство", он был действительный статский советник, управляющий Департаментом удельных царских земель. В департаменте чиновники начинали работать в 10 часов, а к 17 часам заканчивали работу.
Какой-то великий князь из царской семьи приехал с ревизией в департамент. Управляющий обратился к чиновникам с просьбой:
- Эти дни подольше задерживайтесь на работе, покажите свое рвение и усердие перед Его сиятельством, авось заметит и подбросит вам какую-нибудь награду.
Князь, конечно, заметил это и спросил управляющего:
- Почему чиновники до сих пор на работе, хотя рабочее время закончилось?
- Это, Ваше сиятельство, они свое рвение к работе показывают.
- Что, разве за день не успевают выполнить свою работу? Почему же не уволите их?
Вот так рассудил князь. Сравнение было, конечно, не в пользу нашей штурмовщины.
1948 год. В мае поступила телеграмма об откомандировании меня в Княж-Погост, поселок Железнодорожный, на разбивку базиса и оси моста через Ракпас (приток реки Вымь).
В гостинице, где я остановился, меня встретили с большим почетом, явно принимая за какое-то высокопоставленное лицо. Отдельный номер, блюда в гостиничном ресторане готовят по спецзаказу, плату за проживание не берут, уверяя меня, что я у них редкий и желанный гость. Что-то подобное гоголевскому "Ревизору" творится. Или Коми республика уже достигла высоких идеалов коммунизма. Пытаюсь выяснить в своем учреждении, там смеются. "Живи, - говорят, - не берут с тебя денег, ну и радуйся!"
Быстро заканчиваю работы на будущем мосту, сдаю всю разбивку по акту и собираюсь возвращаться к месту основной работы. В день отъезда ко мне в номер постучали. Входит неизвестный гражданин, рекомендуется секретарем райкома партии, интересуется, всем ли я доволен, спрашивает, не будет ли каких руководящих указаний, и просит выступить с докладом перед избирателями.
- За кого вы меня принимаете? - поинтересовался я.
- Как "за кого"?! Вы - наш депутат, вы - знатный машинист Северо-Печорской железной дороги Болдырев!
Пришлось разочаровать посетителя и, заплатив за все услуги, расстаться со слишком гостеприимными хозяевами.
Лежа на вагонной полке, я вспомнил своего бывшего техника-нивелировщика Мясникова, освободившегося в 1943 году и ушедшего на фронт. Мошенник высшей пробы, сходу подделывал любые подписи. Ему, как Остапу Бендеру, подносили деньги на тарелочке с голубой каемочкой.
После Победы он вернулся, побывал у меня, похвастался наградами, партийным билетом, рассказал о своих фронтовых похождениях. За бутылкой водки я спросил его:
- Ну что ж, будешь работать в системе лагерей?
- Ну нет, зачем размениваться на мелочи? Займусь прежней работой. У нас в Советском Союзе еще много доверчивых дураков, которых запросто можно обвести вокруг пальца.
Как фронтовику городские власти предложили ему принять под руководство котласский ресторан. Отработав месяц, Миша Мясников скрылся в неизвестном направлении, прихватив не только выручку, но и все скатерти, шторы, не тронув посуду и обстановку.
В 1948 году получаю пятигодичный, клейменный 39-й статьей паспорт.
Руководство лагеря начинает хлопотать о снятии с меня судимости, чтобы закрепить меня за ГУЛЖДС. Но в это же время (об этом я узнал позднее) по всем НКВД был спущен секретный приказ об изоляции всех тех, кто в 1947 году отбыл срок по 58-й статье, за исключением пункта 10 (агитация). Приказ был подписан Берией. И началось повторное выдергивание ранее освободившихся. Люди исчезали, как и в 1937 году.
Глава 16
Осужден на вечное поселение
Летом 1949 года меня вдруг вызывают на медосмотр. В приемной в ожидании осмотра томятся люди. Подошла очередь, захожу. Сидят врачи в чекистской форме; короткий медосмотр с заключением: "Здоров!" Процедура окончена.
Продолжаю работать, но заметил, что всех, кого вызывали на медосмотр, помаленьку начали забирать. Жду своей очереди.
12 ноября 1949 года меня подвергают новому аресту и увозят в город Архангельск.
Новое следствие, снова допросы. Попытки приписать мне новые "злодеяния" в потрясении устоев советской власти были безуспешными.
Следствие заканчивается. Подписываю протокол, где значится, что новыми инкриминирующими материалами следствие не располагает, то есть - полное отсутствие улик для обвинения.
- Ну, теперь можно собираться на волю? - задаю следователю вопрос.
- Нет, мы вас отправим сами в другое место, где будете на свободе и работу себе выберете по своему усмотрению, а здесь режимная область, и вам, как судимому, находиться здесь нельзя.
Переводят в Петровскую тюрьму. Просторная камера, сорок человек "постояльцев", в основном архангельские врачи еврейской национальности, корреспондент газеты "Правда Севера", инженеры, геологи и только два или три человека без определенной специальности.
Все лица еврейской национальности сидели из-за Голды Меир, премьера государства Израиль. Всем им предъявлялось обвинение в "сионизме". Приезд Голды Меир в Советский Союз вызвал у нашего правительства всплеск антисемитизма к евреям - подданным СССР.
В конце марта - сбор этапа, и везут в вологодскую пересыльную тюрьму. На пересылке сижу в камере, где собраны люди со всех тюрем страны. Мое внимание приковывает страдающий водянкой немногословный человек, и кого-то он мне напоминает, но кого? Фамилия Радомысльский мне ничего не говорит, только известно, что его вместе со всей семьей высылают в Кустанай.
На прогулку выпускали сразу несколько камер, там происходит обмен сведениями, кто где находится, кто куда выехал. Из разговоров выясняю, что Радомысльский - родной брат Зиновьева. Сходство с братом поразительное.
Собирают этап. Грузят в эшелон из телячьих вагонов, опутанных колючей проволокой. Сопровождает этап знаменитый вологодский конвой, славящийся среди заключенных своими зверствами.
На каждой остановке грохочут по обшивке вагона и пола деревянными молотками на длинных ручках в надежде обнаружить замаскированный пропил для побега.
Станция Омск. Повагонно выводятся люди и под усиленным конвоем их ведут в баню. Около эшелона собралась толпа людей. Раздаются голоса:
- Такого-то не встречали?.. Не слыхали?.. Не в вашем эшелоне едут?..
Конвой орет:
- Прекратить разговоры… Шире шаг, так вашу мать!
В бане помывка "по-спринтерски" - шайка воды и пять минут на мытье.
Раздается команда:
- Выходи!
Успел сполоснуться или не успел - вылетаем пулей в предбанник, чтобы успеть разыскать свою одежду из вошебойки, побыстрее одеться и не "травить" терпение конвоя.
В вагон загоняют, как овец.
- Быстро! Так вашу… - орет сержант, размахивая молотком, и с размаху бьет им замешкавшегося старика по спине. - Шевелись, старая кляча.
Старик от удара упал. На руках втаскиваем его в вагон и требуем начальника конвоя.
От принесенного завтрака и хлеба категорически отказываемся. Начальнику конвоя заявлен протест, и требуем прокурора. До прихода прокурора вагон пищу не примет.
Пришел какой-то молодой человек, отрекомендовавшийся прокурором, выслушал жалобу и изрек, что принять какие-то меры к сержанту он не правомочен, и порекомендовал написать жалобу в НКВД по приезде на место.
Разговор окончен. С грохотом накатывается дверь вагона, лязгают запоры.
Пришедшие в ярость из-за своего бессилья, мы дружно запели:
Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек.
Я другой такой страны не знаю,
Где так вольно дышит человек!
Эту песню подхватил весь эшелон. Забегала охрана с криками:
- Прекратить пенье! Будем стрелять!
- Стреляйте в "вольных людей", - раздаются в ответ крики.
К составу цепляют локомотив, и эшелон уводят на станцию Московка в глухой тупик. Столпившиеся у эшелона люди машут нам платками. Женщины плачут.
Ночью, воровски, эшелон покидает Омск.
На станции Новосибирск - выгрузка. Загоняют в "воронки" и везут на пересылку в Дзержинский район, в расположенную в этом районе новую тюрьму. На пересылке через несколько дней формируют этап.
Начальник пересылки объявляет этапируемым:
- Вы люди вольные, поедете в пассажирском вагоне к новому месту жительства с сопровождающим. Прошу вас соблюдать порядок и поддерживать дисциплину, посадка в грузовые машины.
На станции Новосибирск-Главный проходим мимо двух седобородых швейцаров на перрон и садимся в указанный сопровождающим вагон. Куда везут, не говорят.
Станция Чаны. Выходим из вагона и сразу попадаем в кольцо автоматчиков с собаками. А ведь ехали с одним сопровождающим. Да и тот не был вооружен!
Привезли в село Венгерово. Всех загнали в деревянный сарай, именуемый клубом. У дверей охрана. В клуб стали заходить какие-то мужики:
- Бухгалтеры есть? Печники? Механизаторы? Строители?
Вопросы… вопросы… Кого-то записывают себе в блокнот, кого-то вызывают уже на "волю".
Я сижу задумавшись. Вся эта сцена в клубе напомнила мне невольничий рынок из романа Бичер-Стоу "Хижина дяди Тома".
Подходит ко мне лысоватый мужичок, рекомендуется председателем колхоза.
- Вы бухгалтер?
- Нет, я путеец-строитель.
- О, инженеры нам нужны, - и уговаривает меня ехать к нему в колхоз. Мне в ту пору было совершенно безразлично, где находиться.
- Я сейчас добегу до начальника НКВД Сударева и попрошу заменить мне в заявке бухгалтера на инженера. Я вас беру к себе в колхоз.
Выкликают мою фамилию. Выхожу. Пришедший за мной сопровождающий ведет меня в Венгеровский НКВД.
В комнате, куда меня привели, за столом сидят начальник НКВД майор Сударев, первый секретарь райкома партии Евстратов, заместитель предисполкома Сурмило и двое офицеров НКВД из Новосибирска. Мне дают прочесть постановление Особого совещания при НКВД о том, что за контрреволюционную деятельность я приговорен на вечное поселение и в случае побега мне грозят каторжные лагеря с 25-летним сроком.
- Распишитесь в уведомлении, - говорит один из офицеров.
Что ж, придется расписаться, хотя текст постановления противоречит марксистской диалектике, утверждающей, что вечного в природе не бывает.
- А вы опять за свое, - проговорил Сударев, - отказываетесь "разоружиться"? Почему вы проситесь в колхоз, а не хотите остаться в райцентре?
- Райцентр мне никто не предлагал. И вы не сможете обеспечить меня профилем моей работы. А идти в колхоз - это мое личное желание.
- Работать за "палочки" (Так именовали трудодень. - Н.Б.)? - встревает в разговор Сурмило. - А "палочка" обеспечивает двести граммов зерна, и копаться в навозе?
Я с негодованием ответил:
- Вы что, социалистическую форму хозяйства, где работают лучшие люди страны, сравниваете с навозной кучей? Пишите: только в колхоз!
Разговор окончен, выхожу, встречает меня мой председатель колхоза им. Ленина - Григорьев Василий Николаевич.
- Я слышал весь ваш разговор, - говорит он. - Вот сто рублей, с вами еще пять человек плотников и механизатор. Сходите в чайную, подкрепитесь, переночуете в гостинице, а утром за вами приедут. - Пожал руку. Уехал.
Утром прибыла за нами пароконная подвода. Погрузились, через двадцать пять километров приезжаем в деревню Орлово - усадьбу колхоза. К нашему приезду подготовили встречу. Посреди улицы поставили столы, уставленные и жареным и пареным. После выпивки и закуски развели по квартирам. Вечером меня вызывают на правление колхоза.
- Мы решили поставить вас бригадиром животноводческой бригады с подчинением вам строительной бригады. Бывшего бригадира животноводства, Аганю Кудрик, передаем сельсовету в секретари.
Работать в колхозе долго не пришлось. Только успел привести в порядок служебные помещения, приступил к ремонту животноводческих построек, убрал с территории скотного двора навоз, как нагрянул проверяющий ссыльных:
- Завтра будьте в селе Венгерово, вызывает майор Сударев.
- Если майору нужно видеть меня, то я его ожидаю здесь. Мной подписан документ, запрещающий мне пересекать границы сельсовета, и я нарушать его не собираюсь. - А у самого сердце екает: уж не за разговор ли в НКВД хотят новый срок примотать?
Встречаю председателя, который и задает мне вопрос:
- Почему вы хотите переехать в райцентр? Мне комендант сказал, что вы переводитесь в Венгерово. Разве вам так плохо у нас?
Я передал ему разговор с комендантом.
- Хорошо, я позвоню Судареву и улажу все.
Через три дня вновь приезжает на мотоцикле с коляской комендант с распоряжением Сударева доставить меня в райцентр со всеми манатками.
В Венгерове разговор с заместителем Сударева - капитаном (к сожалению, забыл его фамилию).
- Есть распоряжение о трудоустройстве вас в райцентр, а сейчас идите к председателю исполкома.
В кабинете председателя был его заместитель Сурмило.
- Ну, как работа в колхозе? На вашу учебу советская власть деньги затратила, а вы не хотите вернуть долг государству? Идите сейчас к начальнику отдела сельского и колхозного строительства товарищу Попкову, будете работать у него.
Прихожу к Попкову, а сам в душе рад, что все устраивается к лучшему. Тот пишет приказ о зачислении меня в отдел старшим инженером с окладом 80 рублей (в то время это была завидная зарплата), и я приступаю к работе в новом амплуа.
Знакомлюсь с Венгеровом и его обитателями. Местные жители - народ очень хороший, гостеприимный. Более половины населения - ссыльные.
Сторожем гостиницы был бывший генерал Конюхов из политуправления Белорусского военного округа. Бухгалтером в райкомхозе - бывший председатель исполкома Нагорно-Карабахской автономной области Сурен Мирзоян (от которого я узнал много о Берии - то, о чем сейчас свободно пишут газеты). В отделе землеустройства работал Григорий Григорьевич Будагов, сын строителя моста через Обь в Новониколаевске. Работали инженеры Московского автозавода им. Лихачева, артистка Одесского оперного театра Лариса Шварц, белорусский литератор Бялик, крупный украинский инженер-мелиоратор Поддубный. Главным инженером Венгеровского райкомхоза был Покровский Мстислав Владимирович. Штукатуром райкомхоза подвизался бывший польский капрал Лева Кецлахес, так и не принявший советского подданства. В 1955 году он уехал в Польшу, забрав свою жену из местных и кучу ребятишек, нажитых за период ссылки. Кагья Ян Михайлович, инженер, работал в отделе сельского и колхозного строительства техником. Всех не перечислишь.
На периферии, объезжая колхозы для ознакомления с состоянием скотных дворов, я встречал много интересных людей. Один из них - Александрович - убежденный идейный анархист. Около тридцати лет кочует по тюрьмам и ссылкам вместе с женой и кучей детей, но не отказывается от своих убеждений. Другой - Медведев Николай Николаевич, бывший ротмистр Александрийского гусарского полка ("черные гусары"), воевал на Румынском фронте. Полк их после боев стоял в Кишиневе на "ремонте". Слухи о революции в России докатились до полка. Медведев собрал свой эскадрон, объявил гусарам о свержении самодержавия и предложил:
- Война для нас окончена, кто желает, может возвращаться в Россию.
Сам же остался в Бессарабии. В 1939 году вошли в Бессарабию наши войска. К тому времени Медведев работал директором кишиневского музея. Арест по обвинению в измене Родине (?!), 10 лет лагерей и ссылка. В колхозе сторожил колхозные тока.
Работа моя была связана с командировками. Знакомился с состоянием построек животноводческих ферм в колхозах и совхозах, давал рекомендации по организации производства кирпича, использованию камыша для изготовления камышитовых плит, изготовлению черепицы и финской стружки для кровельных работ.
Получив разрешение на приобретение охотничьего ружья, в свободное время я с двустволкой уходил на охоту.
Наступил 1953 год. Из дома получаю печальное известие, что арестован мой отец. Минотавр по-прежнему подстерегает своих жертв. Не нахожу слов описать свое состояние.
Смерть Сталина принесла некоторое душевное облегчение, хотя "мясорубка" по инерции продолжает свою работу. Арест и расстрел Берии вызвали ликование среди ссыльных, ожидающих перемен к лучшему.
Пошли слухи о пересмотре дел, началось и перемещение в верхних эшелонах районной власти. Начальник Венгеровского НКВД майор Сударев был уволен из органов НКВД, снят и Евстратов. В село приехали из Москвы следователи по разбору дел и рассмотрению жалоб.
На мою жалобу в Верховный Суд приходит в августе обнадеживающий ответ, что дело пересматривается и в ближайшее время нужно ожидать положительный ответ. В октябре вызов в НКВД. Объявляют, что я свободен согласно списку (кажется, в списке было девятнадцать или двадцать фамилий), полученному из Москвы, и выдают пятигодичный паспорт.
Глава 17
Хоть теперь-то - воля?..
С таким паспортом в начале марта 1955 года приезжаю в Омск, получаю постоянную прописку, становлюсь на учет в военкомате и с 5 марта начинаю работать в Омской экспедиции Гипродортранса.
Вскоре возвращается отец, осужденный трибуналом войск НКВД на 25 лет каторги за "террористический анекдот". Его полностью реабилитировали.
Долгий, трудный путь к дому закончен.
Н. М. Игнатов
Выпавшая доля
Глава 1
Ташкентская тюрьма
14 марта 1935 года, ночью, меня, курсанта 1-й радиотелеграфной Среднеазиатской школы НКВД в городе Ташкенте, арестовали и посадили в одиночку. Все, кого забирает НКВД, поначалу думают, что это ошибка, скоро разберутся и выпустят (это мне говорили в лагерях тысячи зэков, сидевших по 58-й статье). Я тоже так считал.
В первый же день моего пребывания в камере я составил себе режим дня, в котором большое внимание уделял занятиям акробатикой. В 1933 году я окончил Техникум Циркового Искусства с номером "Полет с батута". На прогулке во внутреннем дворе я прыгал флик-фляки с рондата и заканчивал сальто-мортале. И так несколько раз. Работники НКВД смотрели на мои прыжки из окон.
На шестой день меня повели на допрос. На допросе следователь мне сказал, что я обвиняюсь в измене Родине. Мне - расстрел, а всем моим родным - по 10 лет лагерей.
С этого дня меня стали водить на допрос чуть ли не каждую ночь. Однажды в кабинете следователя было открыто окно. Мне в голову пришла мысль выброситься из него на голову (это был четвертый или пятый этаж). Но если бы я сделал это, то тогда меня признали бы виновным и моих родных отправили бы в лагеря на 10 лет.
Так каждую ночь меня водили на допрос, а днем в камере были слышны звуки из кинотеатра, где шла картина "Веселые ребята": Утесов пел "Сердце, как хорошо на свете жить".