Уильям Буллит был послом Соединенных Штатов в Советском Союзе и Франции. А еще подлинным космополитом, автором двух романов, знатоком американской политики, российской истории и французского высшего света. Друг Фрейда, Буллит написал вместе с ним сенсационную биографию президента Вильсона. Как дипломат Буллит вел переговоры с Лениным и Сталиным, Черчиллем и Герингом. Его план расчленения России принял Ленин, но не одобрил Вильсон. Его план строительства американского посольства на Воробьевых горах сначала поддержал, а потом закрыл Сталин. Все же Буллит сумел освоить Спасо-Хаус и устроить там прием, описанный Булгаковым как бал у Сатаны; Воланд в "Мастере и Маргарите" написан как благодарный портрет Буллита. Первый американский посол в советской Москве крутил романы с балеринами Большого театра и учил конному поло красных кавалеристов, а веселая русская жизнь разрушила его помолвку с личной секретаршей Рузвельта. Он окончил войну майором французской армии, а его ученики возглавили американскую дипломатию в годы холодной войны. Книга основана на архивных документах из личного фонда Буллита в Йейльском университете, многие из которых впервые используются в литературе.
Содержание:
-
Введение 1
-
Глава 1 - Мир до войны 2
-
Глава 2 - Полковник Хаус 4
-
Глава 3 - Между Версалем и Кремлем 7
-
Глава 4 - Отставка 12
-
Глава 5 - Это не сделано 16
-
Глава 6 - Второй брак 18
-
Глава 7 - Соавтор и спаситель Фрейда 22
-
Глава 8 - Медовый месяц со Сталиным 25
-
Глава 9 - Московские развлечения 31
-
Глава 10 - Разочарование 36
-
Глава 11 - Спасти Париж 40
-
Глава 12 - Война в Вашингтоне 44
-
Глава 13 - Охота на ведьм и гомосексуалов 46
-
Глава 14 - Холодная война и объединение Европы 48
-
Заключение 50
-
Благодарности 51
-
Вместо библиографии 51
-
Об авторе этой книги 52
-
Примечания 52
-
Примечания 53
Александр Эткинд
Мир мог быть другим. Уильям Буллит в попытках изменить ХХ век
В оформлении использована фотография
Уильям Буллит – Посол США во Франции (журнал "Life")
© Александр Эткинд, 2015
© "Время", 2015
Введение
Это книга о человеке, который понимал, как устроен мир и куда он движется через ХХ век. Надеясь спасти мир, он пытался передать свое знание самым могущественным людям его времени. Но те ценили в нем качества светского человека, а не пророка. Когда он настаивал на своем, карьера его обрывалась. Так происходило не раз, и обычно он оказывался прав, но это уже оказывалось интересно только историкам, да и им не очень.
Все же американский журналист, дипломат и писатель Уильям Кристиан Буллит сделал большую карьеру. Он был участником Американской делегации на Парижской мирной конференции (1918), послом Соединенных Штатов в Советском Союзе (1933–1936) и Франции (1936–1940), специальным представителем Президента США на Ближнем Востоке (1940). Он не занял высших постов, на которые рассчитывал, в американском правительстве военного времени, но был счастлив, когда надел военную форму. Только это была не американская форма. В годы Второй мировой войны он стал майором французской армии, и именно это считал вершиной своей карьеры.
Рано облысевший, тщательно одетый, позировавший с широкой улыбкой, на фотографиях Буллит кажется обычным американцем, олицетворением успеха. Но вице-президент США Генри Уоллес характеризовал его как "необыкновенно притягательную личность". Уоллеса – провинциального политика левых убеждений – поражало, как много Буллит путешествовал по свету, знал толк в изысканных развлечениях, остроумной беседе и всегда "имел огромный запас разных анекдотических историй […] о многих знаменитых людях за границей" [1].
Сотрудник Буллита в Москве, трезвый дипломат Чарльз Боулен писал о нем как o человеке, способном излучать сияние, причем сияние это он контролировал – мог включать и выключать, когда хотел [2]. Другой бывший сотрудник Буллита, дипломат и историк Джордж Кеннан отмечал его уверенность в себе, необыкновенную быстроту реакции и вместе с тем эгоцентричность и высокомерие. Кеннан суммировал эти качества в понятии "опасной свободы": то была свобода человека, который "никогда не подчинял свою жизнь потребностям другого человеческого существа" [3]. Для Кеннана Буллит был "кем-то вроде духовного царя Мидаса: все свои золотые качества он превращал в камень, потому что никогда никого не любил так, как любил самого себя". Обязанный Буллиту карьерой, но поссорившийся с ним в конце жизни, Кеннан писал о нем как о блестящем, но несчастном человеке. Великий эгоист, по словам Кеннана, но и великий энтузиаст – отмечал он в Буллите и куда более редкую черту. С неожиданной страстью Кеннан писал, что Буллит "вливал свой энтузиазм слишком быстро, слишком избыточно и нетерпеливо в сосуды слишком узкие, чтобы принять его энергию". В итоге Буллит оказался человеком, не вполне востребованным своим временем: он "давал жизни больше, чем та была готова от него взять", и "заслужил от своей страны больше, чем получил" [4]. Еще он обладал редким для его круга качеством: был совершенно чужд снобизма. "Он чувствовал презрение к своему классу, которое мог испытывать только тот, кто ясно сознавал принадлежность к нему и потому был свободен от зависти или чувства неполноценности", писал о нем Кеннан [5].
Человек больших амбиций, громких скандалов и горьких разочарований, Билл – как называли его и друзья, и враги – прожил большую часть жизни частным лицом. Критический анализ настоящего и горькие предсказания будущего он чаще излагал публичным языком свободного интеллектуала, чем придворным словом высокого чиновника. Дважды разведенный холостяк, он культивировал очень личные отношения со знаменитостями от Ленина до Рузвельта и от Фрейда до Булгакова. Просвещенный либерал, а в конце жизни консерватор, он увлекался левыми идеями, столь важными для его времени, и страстно преодолевал их соблазны. Самый космополитичный из американских политиков ХХ века, он необычно хорошо говорил на европейских языках, путешествовал по Азии и подолгу жил в Европе. При этом он был искренним патриотом Америки, который верил в превосходство ее ценностей и в то, что со временем весь мир последует ее примеру. Человек мира, обожавший Францию, не любивший Англию и раньше других понявший значение Китая, он всю жизнь занимался Россией. Практиковавший реальную политику, он часто писал об упущенных возможностях, которые могли бы изменить мир, каким он его знал и который нравился ему все меньше.
Революционные идеи никогда не были близки Буллиту, но во время Первой мировой войны он понял, что крах старых режимов в Европе неминуем. Пережив два периода бурной активности при двух демократических администрациях, Вильсона и Рузвельта, Буллит каждый раз оказывался левее своих высоких начальников. Давно замечено, что закончив войну, победители подражают побежденным. После Первой мировой войны в Америке развивалось социалистическое движение, которое пришло туда из проигравших войну стран Центральной Европы. Буллит был ранним сторонником этого движения; Лев Троцкий называл таких людей попутчиками, и с его легкой руки аналогичное понятие (fellow-traveller) вошло в американскую политическую речь. Как и многие американцы, Буллит сочувствовал русской революции; чтобы разочароваться в этом "провалившемся боге", Буллиту понадобился личный опыт жизни в Москве, какого не было тогда у множества западных "попутчиков". Личное знакомство с практикой социалистического строительства превратило его в консерватора, сторонника ядерного сдерживания и ястреба Холодной войны. Эта история очарования социалистической теорией, а потом мучительных сравнений ее с реальностью советской жизни – один из центральных, типических сюжетов ХХ века.
Самым необычным способом Буллит соединил два великих идейных наследства, американский либерализм с европейским космополитизмом. И еще в нем была особенная тайна, энергия, чертовщина. В отличие от того, что обычно думают о либералах, он совсем не был склонен к компромиссам. Обладавший редким даром дружбы, он бывал нетерпим к окружающим и умел расставаться с людьми, даже когда от них зависел. В конце концов он оказался правее либерального мейнстрима и кончил свою карьеру в горьком одиночестве. И, конечно, он всегда был предметом светских сплетен и политических слухов. Брат Буллита писал, что Билл был, "конечно, спорной личностью": o нем говорили "то как о большевике, то как о фашисте", то как о поджигателе войны, то наоборот, как о слишком гибком политике, готовом на уступки [6]. На деле, вспоминал брат, "Биллу было присуще уважение к правам человека, а также сильное отвращение к косности господствующего класса".
Войны ведут солдаты, но заканчивают их люди в штатском, которые за столом переговоров увенчивают или, наоборот, зачеркивают работу военных. Историку интересны те и другие, но героизм личного действия – кульминацию почти любой биографии – легче разглядеть в пыли сражений, чем в роскоши залов заседаний. Буллит знал толк и в роскоши; но где бы ни застал его ХХ век, он мыслью и словом опережал своих высокопоставленных друзей, и этого они не прощали. Все же Буллиту удалось повлиять на ключевые решения, принятые американской администрацией между двумя мировыми войнами. Роль его учеников и не всегда верных ему последователей была определяющей в начале следующей, предсказанной им Холодной войны. Он умер в любимом им Париже, но похоронен в родной ему Филадельфии. Так и после смерти проявилась его особенная способность сочетать космополитизм с патриотизмом.
Глава 1
Мир до войны
Родившийся в 1891 году, Буллит принадлежал к филадельфийской семье из тех, которые в Америке называют аристократическими: его предки по отцу были гугенотами, по матери евреями, но и те и другие оказались среди ранних поселенцев на Восточном берегу. Предок Билла со стороны отца, Жозеф Буле, прибыл в Мэриленд из Франции в 1685 году; он англизировал свое имя, и так появилась фамилия Буллит. Через несколько поколений его потомок, дед Билла, написал городской устав Филадельфии. Предок со стороны матери, берлинский еврей Джонатан Хорвитц, прибыв в Америку около 1710 года, крестился в епископальной церкви, закончил университет Пенсильвании и стал врачом; его потомки тоже становились врачами. Отец Буллита, потомок гугенотов, занимался обычным для филадельфийской элиты бизнесом: поставлял уголь пенсильванских шахт военному флоту и трансатлантическим пароходным компаниям. Семейные традиции смешивались, и мать Билла говорила с сыновьями по-французски. Летом они плавали в Европу; тогда юный Буллит узнал, "как выглядят и как пахнут разные народы и страны. Мне нравились все европейские государства, но я считал их ниже Соединенных Штатов. Чем больше я путешествовал за границей, тем больше я становился неисправимым американцем". Любимое его развлечение в детстве тоже было самым американским: стрелять уток с отцом; потом отец стал учить его боксу. В доме были верховые лошади и рысаки.
Боготворимый отец умер рано, а отношения с матерью десятилетиями оставались очень близкими; когда взрослый Буллит бывал в Америке, она часто и подолгу гостила у него. "Она не хотела быть никем, кроме хорошей жены и хорошей матери", с гордостью писал Буллит, всю жизнь придерживавшийся самых традиционных представлений о женщинах. В старости он писал, что не мог представить себе лучших родителей и более счастливого детства.
Семья была религиозной и передала ему свою веру; передался ему и искренний патриотизм этих нетитулованных аристократов, которым было за что любить свою страну. В незаконченных воспоминаниях Буллит рассказывал, как в Филадельфии гулял с отцом перед зданием, где была подписана декларация Независимости. Отец снимал шляпу перед колоколом Свободы и рассказывал сыну, как здесь гуляли когда-то Вашингтон и Джефферсон. Как писал Буллит, "отец заставил меня почувствовать, что моя страна это моя страна в том же смысле, в каком моя рука это моя рука. Я часть моей страны, и страна часть меня. Я отвечаю за ее безопасность и за то, что она делает". Сорок лет спустя, добавлял Буллит, он что-то подобное сказал Рузвельту, а тот ответил: "Но ведь эта страна и моя тоже". И оба хохотали [7].
Билл получил юридическое образование в Йейле, питомнике политической и финансовой элиты. Он избежал членства в знаменитом мужском клубе "Череп и кости", но стал президентом Драматического клуба Йейла. Он и сам играл на сцене, причем непростые роли. Четвертого июня 1910 года "Нью-Йорк Таймс" сообщала, что Драматическая ассоциация Йейла показала спектакль в бальной зале "Уолдорф-Астории"; особым успехом у зрителей пользовался Уильям Буллит, исполнявший женскую роль. В воспоминаниях Буллит подробно рассказывает о социальной стороне университетской жизни и почти не упоминает ее академическую сторону. Его интересовали европейские языки; лето 1909-го он провел в Мюнхене, изучая немецкий. В отличие от сокурсников, финансами он не увлекался. "Я совсем не был пуританином и потому не рассматривал деньги как что-то важное; из-за этого я искренне презирал то, чему меня учили".
Больше всего ему запомнились курс английской поэзии, который читал молодой Чонси Тинкер, ставший потом знаменитым специалистом по Босуэллу; курс социологии Альберта Келлера, этнографа, исследовавшего "социальную эволюцию" в колониях (в Йейле социологию начали читать раньше, чем где-либо в англоязычном мире); и курс психологии, его читал Росуэлл Анджиер, слушавший лекции Фрейда в Университете Кларка в Массачусетсе (1909). От Анджиера Буллит впервые узнал о психоанализе, и это заинтересовало его настолько, что он собирался стать психологом, а потом подружился с Фрейдом. Европейскую историю ему преподавал молодой Чарльз Сеймур, который впоследствии вместе с Буллитом примет участие в Парижской мирной конференции, издаст бумаги полковника Хауса и станет президентом Йейльского университета (1937–1951). Закончив Йейль в 1913-м, Билл поступил в гарвардскую Школу права и поучился еще год, но магистратуру не окончил. Атмосфера там показалась ему "циничной"; когда профессорам задавали вопросы о справедливости, те советовали обратиться в соседнюю Школу теологии. Как и его герой тех лет, профессор политической истории Вудро Вильсон, ставший президентом Принстона, а затем и президентом США, Буллит не доверял юристам, предпочитая им интеллектуалов другого, менее циничного склада.
В студенческие годы у Буллита начались проблемы со здоровьем, которые знаменитый английский доктор неверно диагностировал как аппендицит. После операции образовывались спайки, которые приходилось периодически удалять, и так продолжалось до 1920-го, когда здоровье вернулось к молодому Буллиту. В связи с этими спайками и операциями он избежал участия в европейской войне, о чем потом жалел.
В марте 1914 года умер его отец, а мать предприняла большое европейское путешествие, чтобы справиться с горем; доктора советовали ей съездить в места, в которых она не бывала с мужем. Так, сопровождая мать в ее траурном путешествии, Билл впервые попал в Россию. Они оказались в Москве 28 июля, когда Австро-Венгрия объявила войну Сербии и началось то, что войдет в историю как Первая мировая война. Остановившись в Национале, они слышали, как толпа, выходя с Красной площади на Тверскую, скандировала: "Война! Долой Австрию! Да здравствует Сербия!". То был, писал потом Буллит, колокольный звон по мирному времени, в котором прошла его юность. Они уехали домой, успев сесть на последний поезд в Берлин.
Считалось, что филадельфийские Буллиты были богаты; о них даже писали как об одной из самых богатых американских семей. Брат Билла, Орвилл Буллит рассказывал, чтo наследство принесло каждому из них по 6 000 долларов годовой ренты. Это было неплохо для времен, когда заработок начинающего журналиста в Филадельфии составлял сто долларов в месяц; но это не было богатством. К деньгам Билл относился скорее как европейский аристократ: о заработке не думал, инвестициями не занимался, публично сорил деньгами, давая приемы, а в общем жил, по представлениям брата, скромно. Eго финансовые дела всегда были тайной, и его друзья нередко обсуждали их за его спиной. Даже его вторая жена, Луиза Брайант, писала о его богатстве, оговаривая при этом, что не знает его размеров и источников. На деле, Билл и Орвилл унаследовали от деда и потом отца довольно скромные суммы. Билл не хотел заниматься денежными делами, и Орвилл управлял его наследством в его интересах. Сорить же деньгами он любил, и Орвилл пытался его сдерживать, обычно без успеха. Очевидно, Билл зависел от работы и зарплаты, которая в его журналистские годы не была значительной. Его богатство стало ролью, которую успешно играл этот человек, и мифом, который он создавал. Хотя он любил тратить деньги, он всю жизнь работал, а если не работал, то уходил в тень, жил скромно и, кажется, умел этим гордиться.
Начав профессиональную жизнь с журналистики, Буллит выработал быструю, очень американскую манеру письма, характеризующуюся в его случае цепкостью к деталям, опасной склонностью к резким, оценочным суждениям о настоящем, а еще необычной любовью к рассуждениям о будущем. К своим текстам он всю жизнь относился профессионально: тщательно редактировал их, аккуратно хранил рукописи в разных вариантах, собирал рецензии и вырезки. Сам он опубликовал один роман: "Это не сделано", но еще один вполне законченный роман и несколько пьес остались неопубликованными. К его произведениям относились по-разному: oдни видели в его книгах, статьях или письмах проницательный политический анализ, другие искали в них пророчества о будущем, третьи замечали в них паникерство, сплетни, разжигание конфликтов и не любили их за это.
Первую работу он нашел в Филадельфии, в солидной городской газете "Public Ledger", и уже через год стал там заместителем главного редактора. В этом успехе наверняка сыграли роль семейные связи, позднее описанные им в романе "Это не сделано": там всемогущий родственник, владелец пенсильванских шахт и главный акционер городской газеты устраивает в газету молодого журналиста и сам же увольняет его годы спустя, когда редактор перестает слушать хозяина.