В исторической литературе существует распространенное заблуждение, что националистический курс, начавший с 1908 г. отчетливо проявляться в политике Столыпина, был вынужденной уступкой реформатора давлению крайне правых и царя. Но еще в 1902 г., занимая должность предводителя ковенского губернского дворянства, Столыпин зарекомендовал себя в качестве активного защитника русских национальных интересов. В докладной записке на имя министра внутренних дел В.К. Плеве он предложил отказаться от введения земского начала в западном крае на основании общих правил имущественного ценза. Столыпин небезосновательно полагал, что в условиях культурного и экономического господства в западных русских губерниях польских землевладельцев выборы в земства способствовали бы усилению влияния польского меньшинства. Получив в свои руки земское самоуправление, местная польская элита смогла бы с еще большей силой противодействовать "всем тем мероприятиям, которые могли бы привести к прививке населению русских культурных начал"[399]-[400].
В начале февраля 1908 г. государь во время чтения газеты "Окраины России"[401] обратил особое внимание на помещенную в ней статью "Из Прибалтийского края". Автор статьи писал о тяжелом положении русского населения в Прибалтике, о практически полном отсутствии его представителей среди местного чиновничества, о подспудном процессе немецкой колонизации края. "Если дело пойдет в том же направлении, – отмечалось в статье, – то недалеко то время, когда Балтика станет Финляндией, а русских выжмут отсюда так, что и воспоминания о них не останется". В целях усиления русского влияния автор статьи предлагал прекратить раздачу казенных земель латышам (кроме православных латышей), передавая ее русским крестьянам-батракам из православных и старообрядцев. Кроме того, предлагалось назначать в край только русских чиновников, а чиновников-инородцев перевести в Россию, избирать от края в Государственную думу по крайней мере одного русского депутата, который мог бы беспристрастно защищать местные интересы с государственной точки зрения. С пометкой "Прочтите статью "Из Прибалтийского края"" Николай II послал газету П.А. Столыпину[402]. В свою очередь Столыпин разослал статью главам министерств и ведомств, выразив в сопроводительных письмах согласие с основными ее положениями[403].
"Его Императорскому Величеству, – писал тогда председатель правительства министру финансов В.Н. Коковцову, – угодно было указать мне на помещенную в № 5 газеты "Окраины России" за текущий год статью "Из Прибалтийского края", в которой отмечается ослабление в названной местности русского влияния и предлагаются некоторые меры к его укреплению. Ознакомившись с содержанием означенной статьи… и вполне разделяя высказанные в ней взгляды, я и со своей стороны нахожу, что, в видах сближения Прибалтийской окраины с прочими частями нашего государства и вящего утверждения в ней русской государственности и культуры, необходимо настойчиво и всемерно стремиться к увеличению в Прибалтийском крае числа коренных русских людей как в составе местного служилого класса, так и среди земледельческого населения. Вследствие сего считаю своим долгом покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство обратить на изъясненный вопрос самое серьезное внимание и принять надлежащие меры к тому, чтобы подведомственные Вам в Прибалтийском крае должности как высшие, так и низшие замещаемы были преимущественно лицами русского происхождения, а также чтобы к той же цели усиления русского элемента в крае направлена была, по возможности, и деятельность местного отделения Крестьянского банка"[404].
Среди других наболевших национальных проблем оставался и финский вопрос. Именно Финляндия в первую русскую революцию стала бастионом революционеров. Здесь находились центры подготовки русских боевиков, существовала даже своя, состоящая из финнов красная гвардия. Местная национальная элита, пользуясь временным ослаблением империи, взяла курс на выход из состава России. Русское население Финляндии открыто подвергалось дискриминации, а сепаратистски настроенные депутаты финского сейма мечтали оставить в границах будущей независимой Финляндии исконные русско-карельские земли. Чтобы предотвратить этот опасный и неизбежно кровавый разрыв с метрополией, царь, правительство и законодательно поддержавшая их III Государственная дума пошли на частичное свертывание финской автономии. Это возвращение России в Финляндию необходимо было провести аккуратно, не провоцируя местное население на крайние действия. Довольно продолжительная деловая переписка Николая II и Столыпина свидетельствует о совместном напряженном поиске этого решения. Царю и премьеру предстояло не только дать правовое обоснование политической интеграции Финляндии в Российскую империю, но и найти безупречную нравственную линию к подобным действиям. "Финляндцы, конечно, надеются на то, что нас втянут в войну, – писал 12 марта 1909 г. Столыпин Николаю II, – но Господь Бог поможет Вам предупредить кровопролитие"[405].
Еще одной общей проблемой в национальной политике царя и премьера оставался еврейский вопрос. Как известно, евреи отличались завидной предприимчивостью, интеллектом и культурным развитием. Даже в условиях ограничения некоторых гражданских прав русские евреи смогли поставить под свой контроль многие российские банки, занять ведущие позиции в среде российской интеллигенции. Родовая и корпоративная спайка еврейской диаспоры при еще незрелом национальном самосознании русской нации создавала угрозу разрушения традиционных устоев страны. В начале века особенно болезненно зазвучал образовательный вопрос. При поступлении в высшие учебные заведения для еврейской молодежи существовала квота в 5 % от зачисленных на обучение, которая вполне соответствовала удельной численности евреев в составе народов России. Тем не менее в отдельных случаях приходили нарушения этой квоты в интересах евреев. Так, в Томском технологическом институте, носящем имя императора Николая II, совет института в соответствии с манифестом от 17 апреля 1905 г. о веротерпимости счел для себя вправе отменить процентные ограничения, что в свою очередь вызвало протест русской молодежи. От ее имени 10 августа 1907 г. через управляющего Томской губернией И.В. Штевена к Столыпину обратился томский архиепископ Макарий с просьбой ограничить или прекратить прием евреев в Томский технологический институт. Во всеподданнейшем докладе от 17 августа 1907 г. П.А. Столыпин просил разрешения поставить этот вопрос на обсуждение Совета министров, на что через день последовало согласие императора[406]. В конце января 1908 г. новый министр народного просвещения А.Н. Шварц отменил решение совета института, само же обсуждение размеров квот для еврейских студентов затянулось в Совете министров до лета 1908 г. 19 августа 1908 г. Совет министров в качестве неотложной меры установил следующую норму для вузов (за исключением консерваторий Императорского Русского музыкального общества): 3 % – в столичных городах, 5 % – в городах вне черты оседлости, 10 % – в черте оседлости. Через год в немного расширенном виде квоту установили для средних учебных заведений. Вопрос, как относиться к таким активным и в то же время чужеродным имперским интересам инородцам, как поляки и евреи, был не только внутригосударственным, но и геополитическим.
Особое беспокойство правительства вызывал Дальний Восток. Большая часть обслуживающих КВЖД каменноугольных копий, а также лесных концессий в полосе отчуждения железной дороги принадлежали еврейскому и польскому капиталу, причем эксплуатация угольных и лесных ресурсов осуществлялась польскими и еврейскими предпринимателями при помощи китайской рабочей силы. На взгляд Столыпина, такая ситуация могла создать крайне опасное положение в случае дальневосточной войны, нарушив снабжение паровозов на Сибирской железной дороге необходимым топливом[407]. Государь, пристально следивший за всем, что происходит в Сибири, не мог не быть в курсе как всех этих проблем, так и возможных путей их разрешения.
Другой линией созвучия царя и премьера стали вопросы внешней политики. Как известно, 15 августа 1898 г. Николай II обратился ко всему миру с предложением созвать международную конференцию, чтобы положить предел росту вооружений и выработать международные правила для предупреждения войны. После повторного царского предложения, сделанного уже в декабре 1898 г., в мае 1899 г. в Гааге под председательством русского посла открылась мирная конференция. Конференцией был принят ряд конвенций, в том числе и о мирном разрешении международных споров. Вторая Гаагская конференция, созванная по инициативе царя в премьерство Столыпина в 1907 г., приняла еще целый ряд конвенций о законах и обычаях войны[408]. Однако не все мирные инициативы русского царя встретили сочувствие больших европейских держав, в том числе и созданный в Гааге Международный суд. Поэтому впоследствии государь просил П.А. Столыпина как председателя Совета министров совместно с министром иностранных дел С.Д. Сазоновым внимательно обдумать и предложить ему конкретный проект разрешения мирным путем недоразумений, возникающих между отдельными государствами. После длительных переговоров с министром иностранных дел С.Д. Сазоновым П.А. Столыпин в мае 1911 г. разработал предварительный план создания Международного парламента, в который входили бы все без исключения государства, как большие, так и малые. Такой Международный парламент, состоящий из представителей всех государств, должен был пребывать постоянно в одном из небольших государств Европы. Его сессии должны происходить круглый год, за исключением небольших каникул. Работа парламента выходила за рамки предотвращения международных конфликтов и сокращения вооружений, речь фактически шла об экономическом миграционном и политическом сближении всей Европы[409]. Однако смерть Столыпина и Балканские войны, осложнившие обстановку в Европе, стали вероятными причинами нереализации этого плана.
Однако основной сферой совместного приложения усилий царя и премьера оставались вопросы внутренней политики и, прежде всего, сфера земельных отношений – крестьянская реформа. "Роль Царя в проведении реформы, – отмечает ведущий специалист по земельным преобразованиям Николаевского периода В.Г. Тюкавкин, – была, безусловно, весьма значительной, а на отдельных этапах решающей"[410]. Царь не только подготовил почву для столыпинской земельной реформы, не только способствовал ее ускорению в переселенческом вопросе, но и напрямую контролировал ход преобразования, по необходимости корректируя его.
Убежденным сторонником личного крестьянского хозяйства государь стал еще до прихода в правительство Столыпина. Становлению этих взглядов способствовала книга аграрника-практика А.А. Риттиха "Зависимость крестьян от общины и мира" (1903), которую государь прочитал по совету П.Х. Шванебаха[411]. Когда осенью 1905 г. сформировался кабинет С.Ю. Витте, император поставил перед ним главную задачу: улучшить положение крестьян. Исполняя волю государя, председатель правительства на заседании Совета министров 3 ноября 1905 г. предложил избавить крестьян от выкупных платежей. Царь заявил, что находит меру совершенно недостаточною, и решительно высказался за переход от слов и обещаний к более радикальным мерам по улучшению жизни крестьян, не теряя времени, так, чтобы крестьянство почувствовало на себе правительственную заботу. Государь призвал для достижения этой цели не стесняться жертвами и не останавливаться перед самыми сильными мерами. Однако кабинету С.Ю.Витте не удалось принять каких-либо "сильных мер", хотя предварительная работа в этой области велась и в 1905 г., и в начале 1906-го.
О профессиональном знании царем крестьянского вопроса свидетельствует участник съезда по землеустройству А.В. Цеклинский. "28 января 1909 г., – вспоминает он, – все участники съезда были представлены в Царскосельском Александровском дворце государю императору… Представлял Столыпин. Государь подходил к каждому из нас. Сенатор А.И. Лыкошин докладывал цифровые данные по каждой губернии. Мы их дополняли и разъясняли. Его Величество выказал исключительную осведомленность в состоянии работы по губерниям и к некоторым из непременных членов обращался со специальными вопросами, подтверждающими эту осведомленность. Например, непременного члена владимирского губернского присутствия император спросил: "Ну, скажите, меня очень интересует, как Вы вышли из положения с крестьянами селений по берегам Переяславского озера, не имеющих полевой земли и которые в наделе получили "право ловли рыбы в озере" …Непременному члену нижегородского губернского присутствия Н.М. Ленивцеву, стоявшему близко от меня, государь сказал: "Ну а у Вас, по всей вероятности, успешнее подвигается землеустройство в нагорной правой части губернии, а уезд Семеновский и другие луговые и лесные труднее разверстывать и выселять? " – Ленивцев эти правильные предположения монарха подтвердил тут же цифрами…" Как видим, исключительные познания царя касались сложных социальных решений в разверстании земли[412].
"Во время обеда (у царя. – Д.С. ), – обращает внимание Цеклинский, – Столыпин, между прочим, указал, что на всяком его приеме государь всегда интересовался работами на местах. Дело землеустройства Его Величеству было очень близко, он прекрасно знал природу и условия крестьянского землевладения по губерниям, знал и интересовался земельными ресурсами государства"[413].
Столыпин был не единственным лицом, через которое император узнавал о ходе землеустроительных дел. Об этом ему докладывали главноуправляющий ГУЗиЗ Кривошеин, региональные администраторы. Как известно, отчеты губернаторов царь всегда читал лично. Эти отчеты, естественно, еще больше обогащали знание царя, помогая созреть его планам и решениям[414].
Насколько царь действительно болел крестьянской проблемой, наглядно свидетельствует его обращение 13 февраля 1908 г. к членам III Государственной думы во время приема в Большом Царскосельском дворце. "Из всех законопроектов внесенных в Думу, – говорил он народным избранникам, – я считаю наиболее важным законопроект об улучшении поземельного устройства крестьян"[415].
Отсюда вполне обоснованы и царские распоряжения в адрес уже проводимой Столыпиным крестьянской реформы. "Прочное землеустройство крестьян внутри России, – указывал государь премьеру в сентябре 1910 г., – такое же устройство переселенцев в Сибири – вот два краеугольных вопроса, над которыми правительство должно неустанно работать. Не следует, разумеется, забывать и о других нуждах – о школах, путях сообщения и пр., но те два должны проводиться в первую голову"[416]. Для Столыпина слова царя о первостепенном значении земельной реформы являлись не пустым звуком, это был карт-бланш для дальнейшей активизации земельного переустройства России. Говорить, что данные указания государя простая фикция, что премьер и без того уже определил приоритетные направления реформы, значит не понимать природу самодержавной власти. Если бы Столыпин являлся премьером парламентской республики, разве поддержка парламента воспринималась бы как простая формальность? В самодержавной России, где источником власти оставался император, ссылка на авторитет монарха активизировала деятельность государственного управления. В авторитарной стране, какой являлась Россия до 17-го года, по-иному управлять было невозможно. Поэтому не случайно именно эти слова из царского письма были выделены Столыпиным. "И как Вы правы, Ваше Величество, – писал в ответ на царскую поддержку премьер, – как Вы правильно угадываете то, что творится в душе народной, когда пишете, что краеугольные для правительства вопросы – это землеустройство и переселение. Нужно приложить к этим двум вопросам громадные усилия и не дать им зачахнуть"[417].
Указание царя на значение земельной реформы наглядно свидетельствует, что и после успокоения страны Николай продолжал считать земельный вопрос судьбоносным для России. Успехи в его решении всегда были для него отрадным известием. "Государь, – вспоминает А.А. Вырубова, – от души радовался, когда слышал, как крестьяне богатеют и носят свои сбережения в Крестьянский банк"[418].
Большое внимание государь уделял и духовной стороне аграрной политики Столыпина. В конце 1909 г. Николай Александрович поручает талантливому миссионеру отцу Иоанну Восторгову совершить поездку по восьми переселенческим епархиям (включая Владивостокскую) для определения порядка открытия новых приходов и школ, построения церквей и школьных зданий в переселенческих районах[419]. И здесь необходимо подчеркнуть, что развитие Сибирского края было одним из тех государственных вопросов, в которых царь принимал самое деятельное участие, где он шел вместе и вровень со своим премьером.
Так, по обоюдному согласию Николая и Столыпина в Якутский край был назначен губернатором упоминавшийся нами ученый-самородок И.И. Крафт. Внешностью Крафт напоминал то ли бомбиста-террориста, то ли философа, то ли путешественника, собравшегося в экспедицию на полюс. За его плечами была долгая работа мелкого чиновника в Якутской и Забайкальской области. Он в совершенстве знал законы об инородцах, их быт, особенности, их потребности и интересы. Столыпин, оценив незаурядную личность этого человека, представил его императору. Накануне отъезда в Якутск в качестве губернатора Крафт развил кипучую деятельность: собирал материалы для работы по министерствам, в Академии наук, этнографическом музее, Географическом обществе, кустарном музее и т. д. "Живой, умный и восприимчивый, – вспоминал о Крафте начальник инспекторского отдела департамента общих дел МВД С.Н. Палеолог, – он заражал своей энергией других, расшевеливал равнодушных, и можно без преувеличения сказать, что тот месяц, который прошел до отъезда Крафта в Якутск, был воспринят в петербургских кругах как месяц об Якутской области"[420].
Перед тем как направить Крафта на новое место назначения, государь задержал его на аудиенции значительно дольше обыкновенного и, прощаясь, сказал: "По предшествующей службе вам знаком быт инородцев, и я ожидаю от вас энергичной и плодотворной работы для улучшения жизни в далекой, но близкой моему сердцу окраине. Передайте населению мой привет и знайте, что я буду внимательно следить за вашей деятельностью. Пусть об этих моих словах Петр Аркадьевич сообщит остальным министрам"[421].
"Месяца через полтора после отъезда Крафта, – вспоминает С.Н. Палеолог, – я стал регулярно получать от него телеграммы: "двиньте такое-то дело", "сообщите, почему задерживают ответ", "просите ускорения ассигнований" и т. д."[422]. Первый годовой всеподданнейший доклад Крафта о состоянии Якутской области удостоился особого внимания государя. Высочайшие резолюции по всем затронутым якутским губернатором вопросам, касавшимся насущных нужд края и населения (дела милосердия, сложение недоимок, улучшение медицинской и ветеринарной помощи, снабжение населения продовольствием) свидетельствовали, что государь сохранил в своей памяти слова, сказанные Крафту. Третий годовой доклад якутского губернатора также сопровождался множеством отметок государя синим карандашом. На полях в конце последней страницы Николай написал: "Благодарю Крафта за службу. Он оправдал те ожидания, которые я на него возлагал"[423].