Свое обещание организовать встречу депутации с царем Столыпин сдержал. 2 мая объединенная депутация в составе 39 человек после молебна в Казанском соборе отбыла поездом в Царское Село. Встреча с императором проходила во второй половине дня в малой библиотеке дворца. После троекратного "ура" при выходе императора к депутации владыка Никандр произнес свою речь, на что Николай II ответил достаточно кратко: "Я был рад принять сегодня у себя представителей северо-западных и юго-западных губерний. Благодарю Вас искренне, а в Вашем лице все население Края за его любовь и преданность Престолу и Отечеству. Я приложу все заботы и меры, от меня зависящие, для удовлетворения вашего ходатайства". По прибытии в Петербург депутация проследовала на Елагин остров к Столыпину, с нетерпением ожидавшему депутацию. Он горячо поздравил всех её членов за содействие в важном государственном деле и выразил надежду на дальнейшее сотрудничество. В конце приема "один из членов Гродненской депутации выразил благодарность Столыпину за твердую политику в отношении русского населения Западного края"[630].
Но, пожалуй, самые трогательные слова благодарности принадлежат другу семьи Столыпиных епископу Холмскому Евлогию. Он произнес их уже после смерти реформатора в поминальной речи на заупокойной литургии 9 сентября 1911 г.
" Глубоко проникая в сущность русской жизни, он не мог не видеть того огромного значения, какое имело Православие в русском быте и русской истории . И вот этот проникновенный государственный подход к вопросу родной русской церкви без излишества и неискренней черты ханжества – дорисовывает прекрасный облик великого русского государственного деятеля и кристаллически чистого человека, Петра Аркадьевича Столыпина… Прими, дорогой покойник, земной благодарный поклон и от того уголка русской земли, которая называется Холмской Русью. Мало кто ее знает, мало кто ее понимает, а еще меньше тех, кто ей сострадал и помогал. Но ты своим глубоким умом мог понять ее глубокую долю; ты своим широким "щирым" сердцем объял ее скорби и нужды; ты своею доброю мощною рукою поддержал и зажег в потемках светлый луч надежды на лучшее будущее (курсив мой. – Д.С. )[631]. И она, – бедная, убогая, сермяжная, – послала сказать тебе великое спасибо; поклониться твоему подвигу, твоим страданиям, твоему израненному телу и горячо помолиться о твоей душе".
Начиная с Петра I русские цари стали выполнять несвойственные им функции руководителей церкви. Государь Николай II был первым из императоров, который сделал попытку исправить эту деформацию во взаимоотношениях церкви и государства, то есть восстановить патриаршество.
Процесс восстановления патриаршества требовал длительной подготовки, которая включала в себя не только созыв собора, но в первую очередь усиление духовной жизни внутри самой церкви. Император Николай всеми силами пытался возродить былую мощь церкви, способствовать интенсивности в ней молитвенной жизни, очищению от тех исторических наслоений, которые мешали раскрытию в русском человеке подлинной духовности, основанной на милосердии и любви. Именно с этой целью в 1901 г. был высочайше утвержден Комитет попечительства о русской иконописи, в Москве устроена выставка древних икон, приуроченная к празднованию 300-летия Дома Романовых. Организованная в 1913 г. в Москве Романовская церковно-археологическая выставка, устроенная в Чудовом монастыре, и выставка древнерусского искусства Императорского археологического института позволили широким русским кругам познакомиться с русским искусством XIV–XVII вв., которое так ценил государь. Для восстановления духовных связей с прошлым 23 августа 1903 г. царь Николай II подписал приказ о совершении в армии панихид по усопшим воинам в Дмитровскую субботу[632]. Тем же задачам служили действия государя по примирению государства и церкви с лояльной частью старообрядчества, что, в свою очередь, расширило возможности в изучении древнего русского церковного пения и его памятников – крюковых рукописей. Все виды древнерусского церковного искусства – от архитектуры до колокольного звона – вызывали глубокий интерес государя и встречали его поддержку[633].
В лице Столыпина Николай нашел полное понимание своей деятельности в этой области. В 1908 г. от имени группы лиц Петр Аркадьевич ходатайствует об учреждении Особого комитета по сбору средств на строительство храма в память о моряках, павших в Цусимском сражении и других боях. На полях всеподданнейшего доклада Столыпина государь сделал собственную пометку: "Согласен и всецело сочувствую мысли увековечить память погибших моряков". Храм был построен в неорусском стиле, в подражание церкви Покрова-на-Нерли и Дмитриевскому собору во Владимире. Эскизы для внутренней росписи храма были изготовлены В.М. Васнецовым и Н.А. Бруни.
Важнейшим вкладом государя в оживление национального духа стала канонизация новых русских святых. За весь период царствования Николая Александровича было канонизировано больше святых, чем за четыре предыдущих царствования XIX в. Это должно было способствовать не только актуализации нравственных примеров святости в деморализованном смутой русском обществе, но и росту паломничества, являвшегося творческим выходом спящих в народе духовных сил в устремлении к Богу. У мощей святых преображались и очищались человеческие души, изгонялись разрушительные страсти и нечистые духи, русский человек вновь обретал то спокойное созерцание Бога, ту Божественную благодать, которая делала его твердым в борьбе с внешним и внутренним злом. Нет сомнения, что и Петр Аркадьевич Столыпин понимал, насколько важна для нравственного выздоровления народа проводимая царем канонизация новых святых. В 1910 г. он лично содействовал перенесению мощей святой Евфросинии Полоцкой из Киева в основанный ею полоцкий Спасо-Евфросиниевский монастырь. Городская дума Полоцка в знак признательности за оказанное содействие в этом святом деле ходатайствовала о присвоении председателю Совета министров звания почетного гражданина города[634].
Под покровительством царя оживилась и миссионерская работа, благотворительная деятельность, активно заработали православные братства, усилилась борьба с сектантством, наконец, интенсивно развивались церковно-приходские школы. В этой внешней церковной деятельности государя, как и в вопросе примирения со старообрядцами, всемерную поддержку и помощь ему оказывал Столыпин.
Защита православия являлась не только составной частью общего направления в национальной политике царского правительства, но и личным делом царя и премьера. В этом они видели свое Богом данное предназначение. Встречи и беседы с духовными людьми укрепляли их в этих мыслях и чувствах. Среди святых собеседников Николая II были и старица Параскева Дивеевская, и преподобный Варнава Гефсиманский, и святой праведный Иоанн Кронштадтский. В духовный круг царя входили религиозные писатели, богословы, простые странники и богомольцы.
Подобные беседы и встречи были не редкостью и в жизни Петра Столыпина. Как по долгу службы, так и по личному расположению Петр Аркадьевич поддерживал добрые и тесные связи со многими архиереями. Еще в бытность губернатором, посещая с ревизией деревни, он в первую очередь шел в гости к местному священнику, где за чаем или за обедом среди многих вопросов затрагивались и религиозные темы.
Была в жизни Столыпина и особо памятная – знаковая встреча.
Когда в июле 1907 г. Петр Аркадьевич проезжал через Царицынский уезд Саратовской губернии мимо Вознесенского женского монастыря, навстречу ему вышли монахини во главе с настоятельницей игуменьей Виталией. Неожиданно для Столыпина игуменья после приветствия поцеловала ему руку. Столыпин был крайне смущен столь необычным знаком расположения матушки. Обычно целование руки мирян духовным лицом происходило в исключительных случаях и означало духовную избранность отмеченного человека. Подобным образом Иоанн Кронштадтский предсказал будущему оптинскому старцу Варсонофию, тогда еще офицеру, его особое предназначение.
Игуменья Виталия, безусловно, являла собой духовно одаренную личность. Назначенная епархиальным начальством в 1876 г. возглавлять сестринскую общину, она смогла не только преодолеть в ней внутренний раскол, но и создать духовные и материальные условия для ее роста. Под руководством Виталии в общине были построены собор, ковровая мастерская, корпус для детского приюта. В 1892 г. благодаря стараниям матушки община была преобразована в общежительный монастырь. Почти четырнадцать лет игуменья Виталия смиренно несла крест тяжелой болезни. К моменту приезда Столыпина игуменье шел уже семьдесят седьмой год, ей оставалось жить всего несколько месяцев. В таком состоянии подготовки к вечности духовным людям открывается многое.
Сам Петр Аркадьевич, очевидно, не совсем осознавал таинственный смысл происходящего, по крайней мере, по его собственному признанию, он был обескуражен поцелуем игуменьи. Так было тогда, но сейчас, когда прочитана книга жизни Столыпина, мы можем видеть в приветствии монахини Виталии божественный знак, указующий на особое духовное избранничество Столыпина в судьбе православного Отечества. И потому совершенно не случайно, что свое упокоение Столыпин нашел именно в Киево-Печерской лавре, среди других героев Отечества и рядом с могилами святых. Его духовным завещанием было похоронить его там, где убьют, и Господь судил, что местом могилы великого реформатора станет место, откуда пошла русская святость, – самый древний монастырь русской земли.
Царь и Столыпин не только пронесли веру через всю жизнь, но и сумели поднять ее на новую духовную ступень – взяв на себя крест мучеников. "Если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, – говорит Христос, – то останется одно; а если умрет, то принесет много плода" (Ин.,12, 24). Николаю II и Столыпину мученический венец был указан свыше. Царь, как уже говорилось, не только предчувствовал, но и твердо знал о грядущей мученической смерти. Достаточно вспомнить о последнем прощальном завете государя, переданном через великую княжну Ольгу Николаевну, а также о голгофских строках стихотворения, найденного в ипатьевском доме во время прихода белых:
Владыка мира, Бог вселенной,
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной
В невыносимый страшный час.
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов.
"Отец просит передать всем тем, кто Ему остался предан, – писала великая княжна Ольга Николаевна из заточения в Тобольске, – и тем, на кого они могут иметь влияние, чтобы они не мстили за Него, так как Он всех простил и за всех молится, чтобы не мстили за себя и чтобы помнили, что то зло, которое сейчас в мире, будет еще сильнее, но что не зло победит зло, а только любовь…"[635]
К своей неизбежной мученической смерти осознанно, по-христиански шел и П.А. Столыпин. Его самые напряженные молитвенные чувства были сопряжены с мыслями о смерти. Он непостижимым образом знал, что жить ему осталось недолго, что к нему "со всех сторон подбираются" и что его убийцей будет не кто иной, как агент охранки.
О предчувствии Столыпиным скорой смерти свидетельствует его старшая дочь. "В этот последний год… – вспоминает Мария Бок, – папб побывал у всех (старых друзей и соседей по имению в Колноберже. – Д.С .), чего он в предыдущие годы не делал. "Будто бы хотел со всеми проститься", – говорила впоследствии мама"[636].
Мария приводит и еще один совершенно непостижимый для науки случай. В то же самое время во сне Столыпину явился бывший университетский товарищ Траугот, который уведомил о своей смерти и попросил позаботиться о его жене. Петр Аркадьевич, разбудив Ольгу Борисовну, сообщил ей о смерти однокашника, а телеграмма о кончине Траугота пришла в имение только вечером. Это было тем более удивительно, что отец, по словам дочери, был всегда свободен от суеверий и мистики[637]. Здесь с Марией Бок можно не согласиться: это таинственное происшествие нельзя отнести к чистой мистике или суеверию, в церковной жизни подобное случается часто. Покойники являются живым и как напоминание о молитве за них, и как предупреждение о грядущем последнем дне[638].
Накануне отъезда на киевские торжества Петр Аркадьевич в кругу своих близких не скрывал тягостных предчувствий. "Скоро уезжать, – говорил он супруге, – а как мне это тяжело на этот раз, никогда отъезд мне не был так неприятен. Здесь так тихо и хорошо"[639].
Одухотворенность личности Столыпина особенно ясно проявилась в последних эпизодах его жизни. Тяжелораненый Петр Аркадьевич из последних сил осеняет крестным знамением царя, на смертном одре укоряет лечащего врача в грехе сокрытия правды о неизбежной смерти, перед кончиной прощает своего убийцу и в таинстве покаяния и причастия готовится к вечности.
Пуля Д. Богрова попала в орден Святого Владимира, крест ордена спас Петра Аркадьевича от мгновенной смерти. "Врачи определили: раздробив крест, одна пуля попала не в сердце, а, изменив направление, пробила грудную клетку, плевру, грудобрюшную преграду и печень"[640].. Пуля, повредив внутренние органы, усилила страдания премьера, но в то же время дала ему отсрочку для подготовки к переходу в мир иной. В этом проявилась особая милость Божья: в мучительных страданиях, в молитве и покаянии, напутствуемая церковными таинствами отрешалась его душа от всего земного, готовясь предстать перед Богом для вечной жизни. Столыпин скончался "в 10 часов 12 минут 5 (18) сентября 1911 г., после страшных мучений, но без стонов, ни на что не жалуясь и никого не виня, как и подобает доброму христианину"[641].
"Убийство… П.А. Столыпина, – пишет историк В.Н. Иванов, – потрясло все слои многонациональной России и отозвалось всенародной скорбью. Такого сильного горя по умершему представителю высшей административной власти никогда прежде в России не бывало. Министров в лучшем случае уважали. Столыпина – любили"[642]. Когда по улицам Киева несли его гроб, многие из собравшейся толпы и из тех, кто шел за похоронной процессией, не могли сдержать слез. "Прости, страдалец", – слышались голоса среди провожавших премьера в последний путь.
"Ночь на 2 число прошла в городе крайне тревожно, – сообщали 3 сентября 1911 г. "Санкт-Петербургские ведомости". – Известие о злодейском покушении на жизнь Председателя Совета Министров разнеслась по городу с быстротой молнии… В 3-м часу ночи… ещё много народа, потрясенного событием. Негодующие возгласы, горькие слова прорывали то и дело тишину… Рестораны, кафе были пусты, как никогда. Извозчики проезжали без седоков. Исчезли веселые изящные автомашины. Погасли все огни. Имя Столыпина было на устах всех прохожих. …Вышедшие с утра газеты брали с бою. Стоят на улицах группами и читают. Женщины плачут и крестятся. Передать негодование, царящее в городе решительно повсюду, во всех слоях, нет возможности"[643].
Постоянно помнили и молились об усопшем Столыпине и в его родной Преображенской церкви, что располагалась в Кейданах, рядом с имением Столыпиных в Колноберже. В 1913 г. стены храма были расписаны на молитвенную память о П.А. Столыпине[644].
Через семь лет смиренно, по-христиански претерпев унизительный плен, царь и его семья также приняли мученическую смерть. Трагическая гибель государя и его семьи была настоящим потрясением для многих христиан и в России, и за рубежом. Тот, кто недавно относился к царю и его царствованию с равнодушием, по-новому взглянули на его крестный путь. Даже в советские времена в простом народе продолжала жить добрая память о последнем русском царе, теперь же вновь открывается России его святой образ. Решением Архиерейского Юбилейного собора Русской Православной Церкви в 2000 г. государь император Николай Александрович и его семья были причислены к лику святых как новомученики, а на месте убиения царской семьи построен храм в честь святых царственных страстотерпцев.
Глава 10 Кризис "исключительного доверия"
По словам самого Николая II, его "исключительное доверие" к Столыпину продолжалось целых пять лет – до апреля 1911 г. Мы можем только предполагать, что пришлось выдержать царю, чтобы так долго сохранять доверительные отношения с премьером. Как говорилось, крайне правые противники кабинета Столыпина уже с 1906 г. всячески пытались вызвать у государя антипатию к либеральному министру, охотно тиражировали появлявшиеся то и дело слухи и намеки о размолвке с государем. Не отставала от реакционных кругов и демократическая пресса, неоднократно предрекавшая отставку председателя правительства, однако благосклонность царя к Столыпину оставалась неизменной.
К несчастью России, столичное общество было отравлено духом мещанства, интеллектуальная и культурная элита страны переживала нравственный и религиозный декаданс. Даже самый слабый намек на конфликт между царем и Столыпиным давал повод к новым сплетням и пересудам, философским умничаньям и политическому фантазерству. Так было, например, в 1909 г., когда разразился министерский кризис, вызванный разногласиями в вопросе о штате морского Генерального штаба.
Согласно закону Дума могла утверждать только расходы на содержание штата сотрудников морского Генерального штаба, но не их количество. Однако сама Дума полагала, что имеет право решать и этот вопрос. Чтобы не допустить пробуксовки финансирования военной программы, Столыпин был готов уступить народным законодателям. С большим трудом и только со второго раза законопроект о морских штатах получил одобрение Государственного совета. Однако царь, сочтя это нарушением его коронных прав, закон не подписал. Русская и иностранная печать немедленно поспешили сообщить российской и мировой общественности о неизбежном падении премьера[645].
Эти тревожные дни совпали со Страстной неделей, когда настоящие христиане пребывают в строгом воздержании чувств (в том числе и языка) и усердно молятся Богу (в том числе и за власть). Но вместо бесстрастного для мира и страстного по распятому Христу ожидания Пасхи "православная" интеллигенция перемывала кости русскому самодержавию и русскому правительству. "Эти миазмы Петрограда… – со скорбью говорил государь. – Их чувствуешь здесь на расстоянии 22 верст, и этот скверный дух идет не из народных кварталов, а из салонов. Какой срам! Какое ничтожество! Можно ли быть настолько лишенным совести, патриотизма и веры?!"[646]
Между тем Столыпин по приказу царя не только остался на своем посту, но и получил от него на свое имя рескрипт, в котором ему поручалось совместно с военным и морским министерством выработать новые правила, более четко разграничивающие права короны и законодательных палат в военных делах. К августу 1909 года поручение было выполнено: Совет министров подготовил правила, согласно которым была не только расширена компетенция верховной власти, но и вновь вводился отсутствовавший в основных законах 1906 г. термин "законодательство" по отношению к правовым актам, исходящим от государя. Тем самым приписываемое премьеру желание умалить верховные права монарха оказались абсолютно беспочвенным.