Взрослые беспокоились, подруга беспокоилась, ставя ультиматумы, которые просто выводили меня из себя. Мне не нужна помощь! Оставьте в покое! Почему просто нельзя дать мне дышать без вашей, пропитанной жиром, еды? Я ненавижу ваши фишы и чипсы, хватит винить меня за то, что я пытаюсь быть прекрасной. Хотя порой льстит. Ведь это зовется - зависть. Я выкидывала еду, которую мне готовили, или угощала кого-то, кто не пропускал регулярные обеды. Я идеальна. Я в ванной у подруги. Лучшей подруги. Несмотря на ее условия "Жри, а то не буду с тобой разговаривать", которые мне хотелось прижечь горячим утюгом на корню, я обожаю ее. Она - лучшая. С ней мы можем свернуть горы, с ней мы можем заставить парней дрожать от желания, изнывать, облизываться и оцепинять. Передо мной весы, впервые за несколько месяцев. Ради интереса я шагаю на них и опускаю взгляд. 47 кг. Потрясение и невероятная эйфория кайфа охватывает каждый нерв системы радости в моем организме. И тут начинается главная партия игры в идеалы. Мне надо показать шок, глубоко спрятав наслаждение от того, что выбила стрелка на весах. И я показывала. Порой плакала, обнимая кого-нибудь, уютно утроившись в кресле любимого бара под теплый и нежный кофе, шептала всякую ерунду про анорексию, о которой вычитала в интернете, и просила не помощи, а понимания. Но я была счастлива. Гламурность от приобретенной болезни вызывала только положительные эмоции, выжимая на окружающих свою прекрасную новую оболочку. Хотя тут небольшая ошибка. Болезнь не была приобретена. Я сама ее слепила. Для контроля окружающих. Для перфекционизма. Для идеала.
Любить или ненавидеть?
Быть анорексиком - значит принадлежать другому миру. Люди думают, что ты сумасшедший, какой-то зацикленный на еде. Но, хаха, все как раз наоборот. Они прутся по завтракам-обедам-ужинам, они о них постоянно заботятся, они живут ради своих желудков. Иногда хочется сказать таким в ответ на укор или просьбу поесть, если очередной доброжелатель пытается кормить тебя с ложки: "Работаешь на свой жир, дай мне отдохнуть ради своих костей". Если ты анорексик, ты как бы находишься в параллельном, не доступном остальным людям, измерении. Ты ясно ощущаешь все внутри себя, каждый капилляр, каждую вену и частицу себя - интуитивно можешь сказать, где сейчас та самая красная кровяная клетка, о которой думаешь. Ты чувствуешь себя. Насквозь. Каждое свое движение. Можешь ловить свои мысли. Физически. Ты другой. Как бы выше всех.
Я покупаю сок. Морковный с дробленой клубникой. Стою в огромном супермаркете, перед кассой. Очередь ползет медленно. Чего только люди не накладывают в свои здоровенные телеги - курица, отбивные, печенье, зеленый горошек, пиво, пончики, булочки с маком и корицей, жирная мойва, лазанья, макароны быстрого приготовления в томатном соусе, конфеты, кола, пепси, колбаса, сыр, ветчина, коробки молока и кефира, жирный йогурт и майонез. Я верчу две баночки фруктового напитка, опираясь на магазинную ленту для товаров, и пытаюсь отвернуться от кучи еды, которая громоздится на ней, чтобы меня не стошнило. Замечаю симпатичных парней лет 27, стильно одеты и вообще довольно милы. Один - идеально мой тип. Темные волосы, разбросанные хаотично, небрежно расстегнуты некоторые пуговицы темно-сине-зеленой рубашки, чуть потертые джинсы. Все это смотрится потрясающе элегантно и мужественно. Раньше такие парни были чем-то вроде табу. Я сама себя не любила. И не понимала, за что. Теперь поняла. Я была жирной и отвратительной коровой. И пусть я не вписывалась в стандарты умника, который изобрел индекс массы тела - мне твердили, что вес недостаточный - все равно ощущение сала между кожей и мясом я чувствовала, наверное, подсознательно. А теперь я делаю резкий разворот, провожая взглядом парней, которые идут к кассам, и слегка чувствую укол помутнения в животе. В глазах вдруг тускнеет, руки опускаются под тяжестью бутылочек с соком. Они друг стали невыносимо большими и, кажется, такими весомыми, что я на секунду удивляюсь, как держала их все это время. Вспышка. Отпускает. Прихожу в себя. И улыбаюсь. Я стала часто это делать. Просто потому что это приятно. И мне и окружающим. Тем более я стала так любить себя. Подходит моя очередь, девушка-кассир пропускает мои покупки через сканер, делает скидку, и я отхожу от кассы к косметическому бутику. Пытаюсь отвертеть крышку с бутылки, облокотив ее о колено, потом откидываю назад голову так, что мои длинные светлые волосы чуть разлетаются и прядями падают мне на глаза обратно. Иду. Эти самые парни проходят мимо, успевая жадно улыбнуться и спросив: "А неужели настоящая?" (это про мою тату). За секунду оказываются за моей спиной, я оборачиваюсь, ловлю их глаза своими, но продолжаю шагать вперед. Кивая, медленно шагаю к эскалатору, чтобы подняться на второй этаж и купить себе Американно. Они провожают меня взглядом, застыв на месте. Что-то кричат. Но мне все равно. Когда-то я и думать не могла о таких парнях, а сейчас мне на них плевать. Я выше их. И я иду покупать кофе.
Позор вегетарианства
Вернувшись из Англии, потрясение поймало меня на том, что я вот уже несколько месяцев не ела пищи, которую люди зовут "нормальная". Увлекательные интернет-путешествия "диета-похудей-стань-прекрасной" закончились осознанием невежества людей относительно нашего чудесного мира. Я случайно уперлась взглядом в ссылку на сайт о вегетарианстве и утонула в его информационно-познавательной части. Развернув и разложив все по полочкам своего больного, одержимого мозга, я, почти расплакавшись, раскрыла для себя новый мир. Мир вегетарианства. А еще точнее, веганства. Мне стало тошно от того, насколько жестка я была, насколько жестоки люди, пожирая чужую плоть, чужие души. Почему никто раньше не показал мне того невежества, которое мы впитываем с молоком матери? Как можно так издеваться над тем, что дала эта природа? Зачем мы убиваем, а потом устраиваем пиршества, запихивая в свои кошмарные тела трупы? В тот день, я навсегда отрезала себя от мира мясоедов. Более того, я стала веганом, отказавшись от всех продуктов, для приготовления которых, ради нашего блаженства, надо причинить боль животным. Молоко, яйца, сыр, даже мед - все было вычеркнуто. Я верю - навсегда.
Я бы хотела гордо именоваться веганом. Но я - их позор. Я прикрываюсь этим. Во мне две прекрасные особенности - анорексия и веган. Почти не сочетаемое. Но я нашла клей.
Россия
Третий день ничего не ем. Сижу, смотрю в нижний угол монитора, играет музыка. Вдруг прихожу в себя от ощущения, что началась следующая песня, и мой взгляд как бы определяет фокус из чего-то белого, что только что заполняло все пространство вокруг. Я стала замечать, что теперь многое пропускаю мимо ушей. Могу вдруг поймать себя, что реально прослушала полразговора и была где-то не тут.
Канада
Не могу объяснить что именно всегда толкало меня оторваться от семьи, быть независимой, быть самой собой. Я не хочу вдаваться во всякие нудные подробности, описывать свою семью и отношения. Скучная партия. Скучная часть. Я ненавижу ее в книгах. Без этой половины, писанина могла бы быть намного интереснее. Людям часто не нужны скрупулезные объяснения ситуации - им нужны упакованные красиво буквы, легко читаемые и цепляемые за душу. Они всегда ищут что-то похожее на них самих, это интересно и захватывает дух. Она угадала меня, описала что-то, случившееся со мной, так, как художник размазал свои краски в нечто удивительно красивое на своем холсте цвета здоровой кожи. Поэтому пред-путешествие и сборы можно оставить за кадром. Я в Канаде. Лето, жара, новые места и голод. Порой тотальный, порой притворно и жадно стравленный ягодой или персиком. Запивать его - любимое дело. И, когда я осознаю, что попала в страну кофеманов - приятное ликующее существо заставляет каждую струнку моего органа, вырабатывающее радость, натянуться до предела и лопнуть, выплескивая кричащую улыбку.
Любить или ненавидеть?
У меня есть преимущество. Я худая. Зависть зовет это "полу прозрачностью" существования, анорексия - недостаточностью идеала. Зависть сочувствует и вычерпывает серьезность из пальца, именуя это проблемой. Анорексия блокирует все пробелы, через которые объективность восприятия тела может просочиться, ассоциируясь со стройностью или худобой - она все заменяет словом жир. У зависти один прием - волнение. Пусть и лживое. У анорексии их тысячи. Лживые? Верные, оправданные, кричащие, заставляющие контролировать и не поддаваться контролю, проверяя силу воли и тягу к мазохизму.
Опираясь на информационно-привеливые числа, вычерченные на весах, я позволяю себе думать, что худая, что нет необходимости втягивать живот или волноваться о стрелках на новых колготках с эффектом расщепления жиров пока ты их носишь. Я превращаюсь в кокетливую куклу-барби с более пропорциональными стандартами, пусть и в три раза меньше дозволенного. То, что сидело внутри меня довольно долго, тот идеальный сосуд, в который всегда была влита моя душа, сейчас мое тело. Я всегда хотела быть худой, стервозной и дерзкой. Добиться дерзости в облике очень просто, если ты впускаешь в свое сознание анорексию. И позволяешь ей контролировать тебя. Полностью.
Канада
Сижу в школьном толчке и реву, как психопатка. А чего, спрашивается, реву? Не хочу тащиться на занятия… Хочу залезть под куст с косяком и курить, курить, курить… Пока не сдохну… А когда сдохну, озабоченные черти утащат меня в свой дерьмовый мир, где, конечно, дохрена травы, но нет спичек… И я буду жрать гаш, который воняет ромашкой, и блювать круглыми сутками. И это будет рай. Там не будет еды и ресторанов, там будет только трава и секс, которого я лишена с доисторических времен из-за анорексии, убившей всякое либидо (дерьмовое слово), заменившей мне весь сраный, ограниченый мирок… Вот я и просиживаю свои занятия в толчке, думая, как бы сблевануть, как бы покурить, как бы сдохнуть, чтобы скорее познакомится с чертями, которые накормят меня пахнувшей ромашками травой и оттрахают до слез из глаз. Хоть кому-нибудь я нужна, а? Кажется, опоздала на урок…
Любить или ненавидеть?
Наверное, к тому моменту, когда я допишу эту книгу, моего тела уже не будет… Оно исчезает.
А я говорю с ней. Она во мне. Идеальная. В ней есть что-то прекрасное. Обладать ей, точнее, позволить ей обладать тобой, значит завернуть свой мир в нечто, отличающее, выбивающее из ряда ординарного и привычного. В ней есть красота, в ней есть особенность. смысл - утрачивать контроль и потоком сознания позволять ей, держа тебя за руку, вести в свое сотворенное идеалом необузнанное начало чистоты. Порой пугающей. Но такой манящей. Это слово - это не просто слово. Оно выталкивает тебя на другой уровень, взбивая, как сахарную вату, под ногами землю. Ты хватаешь ее всем своим нутром и впитываешь ощущения того, что отныне не доступно пониманию окружающих. Она сделала меня той, о ком я мечтала. Она показала меня изнутри, высосав все, что прежде скрывало мое настоящее. Она оголила меня, слизав шершавым дерзким языком корочку неуверенности, за которой пряталась моя душа. Порой я думаю, все это лишь способ, способ доказать, способ привлечь, способ закричать и выразить себя. Но это не способ. Это результат. Ради которого приемы мазохично-дробленного поведения, голода, головокружения и ощущений собственных сосудов после крепкого экспрессо становятся целью желания обладать наслаждением. Наслаждением того, что ты отличаешься. Отличаешься даже неотличимым. Она тебя любит, она не оставляет тебя, и всегда готова помочь. Она согревает тебя болью в животе от голода, потерей мыслей и утратой способностей улавливать нить разговора. Это наркотик. И я крепко подсела. Я знаю, что если все меня покинут, она нежно возьмет за руку и медленно поведет в свой цветной, полный голодных красок, мир. Я знаю, без меня она не уйдет никогда. И я не хочу, чтобы она уходила.
Я была красивой. Они смотрели на меня. Они пожирали меня глазами. Они завидовали.
Ты хотела внимания? Ты хотела быть особенной? Ты добилась. Особеннее уже просто некуда. Но. Кто смеется теперь? Я вырастила тебя, ты меня обманула. Ты все еще пытаешься быть непохожей на них. Ты все еще пытаешься быть не такой, хватать их взгляды и впитывать в себя. Твоя пища? Ты глупа! Ты особенная, ты цепляешь их глаза на себе. Но это не восхищение. Это жалость. Жалость.
Страшное случается. Но людям всегда кажется, что страшное случается с кем угодно, но только… "не со мной". Наркотики? Подсаживается кто угодно, но только не я. Беременность? Залетает кто угодно, но только не я. Экзамены? Завалит кто угодно, но только не я… А потом… ты встаешь на весы… И не можешь поверить глазам. Они врут. Врут, когда ты смотришь в зеркало. Врут, когда ты опускаешь взгляд на живот. Они отравлены. Ей. Цифры не могут лгать. Лэйбл на новой кофточке не может врать. Хочется плакать. Но идеальные девочки не плачут. Они радуются, увидев эти цифры…
Ночь. Спать. Сил нет. Сон. Она его отняла. Отняла мой сон. Исчерпала его. Съела? Она есть все, что угодно, но только не то, что едят люди. Я провожу рукой по коже и ощущаю ее всеми сосудами. Ей не нужна еда - она ест меня. Высасывает соки, слизывая даже кровяные клетки, размазывая яд по мыслям. Я чувствую это сейчас, когда желудок скручивает от голода, когда мне трудно поднять голову, полную свинцового искаженного представления себя. Мне нравится это чувство. Мне нравится это чувство потому что оно нравится ей. Она приучила меня у нему. Вошла в мою жизнь, показав, что такое быть другой. Внимание. Сначала голодные взгляды на пищу, потом - на меня. Она превратила меня - точнее, то, что от меня осталось - в прекрасную принцессу: холодную и высокомерную, слишком гордую, чтобы позволять даже трогать себя. Только кофе наполняло сосуды, разжижая шоколад. Только самодовольная улыбка кормила ее, пока она полностью не схватила ладонями всю меня, каждую клеточку и прожилку, вывернув мое нутро наизнанку. И теперь… Теперь из жалеющей окружающих даже за грамм лишнего веса, она завернула меня в нечто почти нечеловеческое, лишенного мяса, лишенного плоти на костях. Она слишком горда и не позволяет просить о помощи. Но я не прошу о помощи. Я кричу о ней! Всем своим телом. Точнее, тем, что от него осталось. Я сворачиваюсь в клубочек, ладошкой обнимаю свою лодыжку, сцепляя большим и указательным пальцем круг, который замыкает в сознании все, расщепляя мозг и прерывая мысли о худобе. Она возвращается и не позволяет думать об этом. Пожирая нервы изнутри, выпрыскивая соленую воду из глаз. Я - ее. Она - мой босс. И ей мало…
Сейчас я люблю, когда меня трогают. Это дает мне ощущение того, что я защищена, того, что обо мне заботятся. Я вижу себя - далеко. Мое тело - тонкое, нереальное нечто, отравленное ей, обвивает, как лианы, того, у кого я боюсь просить о помощи. Она мне запрещает.
Мне невыносимо необходимы прикосновения. Только это спасёт, только это спасает. Ладонь по коже, ладонь, согревающая нутро лишь повторяя контуры тела, заставляющая кровь бежать чуть быстрее, захватывать клетки кислорода и впрыскивать их в сердце. Это зовется нежность, это зовется нужность, хоть это слово и пропущено Далем в его словаре. Мне необходимо чувствовать чьи-то руки на себе. Мне необходимы чьи-то линии жизни, отпечатанные в ложбинке пальцев. Этого нет… Я не хочу идти за этим, бежать за этим. Потому что слишком скользко. И я знаю, что упаду, больно ударюсь и утрачу навсегда. Но мне так это нужно… И это единственное, что так нас отличает. Она сделала все, чтобы защитить себя от прикосновений. Сначала вычертила прекрасное, почти идеальное тело - слишком красивое, чтобы позволять трогать, слишком правильное, чтобы быть сломанным под чей-то ладонью. И я не позволяла прикасаться к себе, отвергая руки, которые хотели меня обнять, я выплевывала нежность, резко одергивая того, кто пытался войти в мою жизнь, стряхивая руки, если им все-таки удавалось пробраться до моего идеального я. Потом она сделала это. Ослепленная своей игрой в "посмотрите на совершенство", я под ее пиршество мной, утратила контроль и стала тем, что почти можно назвать телом. Заигралась и высосала все, что могло быть прекрасным и нужным, сказочным и необходимым. Теперь это тело не хочет трогать никто. Теперь это тело - идеальная субстанция для жалости. Потому что Она не хочет контроля, Она - идеальная и схватила идеальный путь помочь себе, защитить от телесного контакта, Она - та, которой не нужна забота, Ей нужен только голод. Я нуждаюсь в них, в прикосновениях. И Ей это не нравится. Свернувшись в клубочек по ночам, я плачу, я вою от того, что мне необходимы чьи-то пальцы, обжигающие плоть, хочется выпрямить тело и всей тонкой его массой, вытянувшись, прижаться к человеческому, нежному, теплому и живому. Я скучаю. Скучаю по чувству защищенности и заботы. Может, для этого я поселила ее в себе, она может довести до хлорированных стен клиники, и, - вуаля, - внимания хоть отбавляй. Но мне не нужно внимание капельниц и внутривенных витамин, поддерживающих жизнь. Сейчас мне нужно дыхание кого-то рядом… Чтобы не попасть в круговорот медицины и лекарств. Я не хочу ими пахнуть. Я хочу жить, я хочу прикосновений.
Канада
Забавная вещь - сейчас я ощущаю, что принадлежу своему телу только когда он прикасается ко мне, только когда он во мне. Это - как мостик между пустым телесным сосудом и полной, сладкой душой, сахар которой начал таять под страстью - млеть и склеивать биологическую субстанцию организма и потерянную меня. После последнего вздоха, напряженные электроны между мной, моим телом и им все еще тепло разбегаются по коже, цепляя соединения нежности и блаженства. Я, ступая на холодный деревянный пол, кутаюсь в плед и топаю в ванную. Глаза, полные наслаждения, встречаются с огромной и жесто-пугающей реальностью - зеркалом. В голове треск, что-то раскалывается на две неравные половины. Одна, заряженная сексом, испугана и хочет кричать, выдавливая слезы безнадежности. Другая - полная удовлетворения, широко улыбается и, как в наказание за прикосновения, давит на мозг мыслями о чем-то идеальном. Идеальном настолько, что это скорее можно назвать - несуществование, полное исчезновение, чистота. Тотальная чистота - кости, формы которых теперь читаются отчетливо и ясно, тонкий слой жил и немного плоти только для дыхания, последних сил и продолжения игры - насколько далеко я смогу, точнее позволю ей, дойти. Рукой провожу по острым углам бедровой кости, прощупываю кровяные сосуды, поднимаю ладонь до ребер, обвитых тонкой кожной фольгой. Идеально. Пугающе идеально. Открываю дверь своей комнаты, поглощенную темнотой. Он сидит на краю кровати, чуть поворачивает ко мне, продолжая натягивать носок. Обхожу мимо, сажусь рядом и перебираю шерстинки на пледе. Улыбка, умиротворение, счастье. Что-то нежно-соленое подкатывает к ямочке на шее, выдавливая мой голос:
- я видела себя в зеркале. Господи, какая я худая.
Тянусь к его губам и тепло обжигаюсь, касаясь их. Так приятно. Так нужно. Так необходимо.
- скажи, это некрасиво?
- красиво.
- тебе нравится?