Сложилась парадоксальная ситуация: мне неоднократно предъявляют бездоказательные обвинения, заставляя меня же доказывать свою невиновность, хотя по закону именно следствие обязано доказать мне мою вину. Но оно этого не делало и не собиралось делать. Генеральная прокуратура фактически бесконтрольно чинила произвол. Каждый раз, опровергая абсурдное обвинение, я все-таки был вынужден доказывать свою невиновность. Фактически я готовил следствие к тому, чтобы оно, используя мои аргументы, могло бы заново предъявить обвинение в совершенно другой редакции. Причем Генпрокуратура каждый раз подчеркивала, что следствие располагает (или ею добыты) убедительными доказательствами моей вины. Об этом, к примеру, свидетельствует и один из последних документов Генпрокуратуры - постановление заместителя начальника следственного управления от 12.8.92 г. (копия имеется).
В связи с этим я, естественно, потребовал, чтобы мне, в соответствии со ст. 68 (пункт 2) УПК РФ (где говорится (кроме прочего), что при производстве предварительного следствия подлежат доказательству "виновность обвиняемого в совершении преступления и мотивы преступления"), представили эти доказательства. Кстати, там же записано, что "подлежат выявлению также причины и условия, способствовавшие совершению преступления". То есть именно то, на чем я настаивал в течение года, требуя создания парламентской комиссии.
29.09.92 г. заместитель Генпрокурора РФ Лисов Е. К. в своем постановлении пишет, отвечая на мое ходатайство: "На основе имеющихся доказательств конкретные преступные деяния Варенникова и обстоятельства, при которых они были совершены, подробно изложены в постановлении о привлечении его в качестве обвиняемого от 24.08.92 года". То есть постановление от 24.08.92 года - это фактически третье обвинение. И он, Лисов, подталкивает меня, чтобы я с этим обвинением знакомился, как и с предыдущими, опять доказывая ему свою невиновность. Однако третье обвинение я проигнорировал, и в первую очередь потому, что фрагменты из этого обвинения (которое было подписано и предъявлено мне 25 августа 1992 года) уже 19 августа 1992 года (т. е. на наделю раньше) были опубликованы в "Независимой газете" в статье М. Карпова "Хроника ГКЧП" (газета передана в суд). С публикацией я ознакомился 19.08.92 года, увидел там ложь и попросил адвоката разобраться, откуда все это появилось. Он разбирался и сообщил еще до предъявления мне обвинения, что в газете все напечатано слово в слово из постановления Генпрокуратуры.
Это было открытое глумление - мне еще не предъявлено обвинение (хоть оно, как и всегда, лживо, но все-таки официальный документ), а газеты уже это обвинение разнесли по всей планете.
Вот только две выдержки из газеты:
1. "В течение дня находившийся в Киеве Варенников направил в адрес ГКЧП пять шифротелеграмм, в которых требовал решительных действий, в том числе ликвидации группы "авантюриста" Ельцина".
2. "Во второй половине дня (надо полагать 19.08.91) по команде Варенникова на аэродром Бельбек в Форосе были выдвинуты разведбат и противотанковый дивизион, перед которыми поставлена задача - по команде уничтожить воздушные средства в случае их несанкционированной посадки".
Несмотря на то что я опротестовал этот выпад газеты и не стал читать третье обвинение, Генпрокуратурой текст этого обвинения с незначительными изменениями был вписан в обвинительное заключение. Это обвинение лживо от начала до конца (см. т. 4, л.д. 156 и 157).
Несомненно такие действия Генпрокуратуры РФ должны быть оценены судебным разбирательством.
Шестой факт. О безосновательном заявлении Президента РФ Ельцина на встрече с руководителями некоторых средств массовой информации 21.08.92 года.
В связи с тем, что в этом заявлении Ельцина было допущено в отношении меня ложное обвинение, будто я требовал Ельцина расстрелять, я вынужден был поместить в ряде газет (в т. ч. в "Советской России", "Правде") свой протест. Сейчас я не буду зачитывать весь текст опровержения, но заключительную часть этого документа я процитирую:
"У меня возникли основательные предположения, что руководство Генеральной прокуратуры РФ, не располагая доказательствами моей вины и пренебрегая имеющимися документами дела, фальсифицирует различные справки и тем самым провоцирует руководителей России на безответственные заявления.
Поэтому я категорически протестую и заявляю, что в условиях существующей в России Конституции и принятой в прошлом году Декларации "О правах и свободах человека и гражданина России" недопустимы оскорбления чести и достоинства людей и тем более их оговоры. Такие действия я расцениваю как внесудебную расправу.
Ä Варенников. 23 августа 1992 года".
Я потребовал от Генеральной прокуратуры разъяснений. На это мне Генеральный прокурор РФ 8.09.92 года в документе за № 34-П-55-92/6214-91 (копия имеется) отвечает: "…с показаниями Президента России Ельцина Б.Н., допрошенного в качестве свидетеля, Вы ознакомлены". Действительно, в деле по августовским событиям есть показания Ельцина (том 67, допрос от 13.01.92 года). Но ни одного слова о Варенникове, как и о Киеве вообще, в показаниях этого свидетеля нет. Лишь свидетель С. И. Гуренко показал, что все это от начала до конца вымысел. Таким образом, Степанков, вихляя, прямого и четкого ответа мне не дает.
Так никто и не соизволил объяснить мне, чем вызван такой выпад - заявление Президента РФ. Все это также является частью общей системы угнетения, организованной Генпрокуратурой РФ, что также требует судебного разбирательства.
Седьмой факт. О ложном выступлении Е. Лисова в "Курантах". Выступление 17 сентября 1992 года, то есть после того, как псевдодемократы безуспешно пытались пышно отметить годовщину так называемой победы над ГКЧП в Москве в целях поддержания тонуса идеологического давления на узников, заключенных в "Матросской тишине", и продолжения формирования у общественности негативного мнения об этих людях, в "Курантах" выступает заместитель генпрокурора Лисов. Красной нитью в его беседе с корреспондентом под рубрикой "Чего бояться прокурору?" у него проходит два положения: первое - показать гэкачепистов преступниками, пытающимися якобы извратить истину с целью выпутаться из этой истории; второе- представить себя идеальным блюстителем закона и права, в т. ч. строго соблюдающего презумпцию невиновности.
Как это было в действительности, можно показать на его же ответах корреспонденту. Последний, обращаясь к Лисову, замечает: "Где-то промелькнуло сообщение, что генерал Варенников звонил из Киева и интересовался, почему российские руководители не расстреляны". Лисов отвечает: "Это не совсем верно. Не знаю насчет звонков…" Обратите внимание: начальник следственной группы более чем год ведет такое важное дело и не знает насчет звонков. Да их просто не было, но он об этом умалчивает, хотя в деле все представлено очень ясно, и он знает.
Цитирую дальше: "…не знаю насчет звонков, но в деле есть телеграмма - она звучит примерно так…" То есть, что значит примерно? Ведь говорит заместитель генерального прокурора страны о человеке, который обвиняется по 64-й статье УК, по которой предусматривается мера наказания- расстрел или срок от 10 до 15 лет с конфискацией всего имущества! Разве допустимы какие-то примерные, приблизительные (а фактически полярно противоположные истине) высказывания? Даже если это не касается 64-й статьи?
Цитирую дальше: "…телеграмма звучит примерно так: требую самых жестких и решительных мер, в первую очередь в отношении Ельцина". Фактически же это презренная ложь. Ложь, которая выпущена на страницы газеты, чтобы умышленно показать в самом извращенном виде то, что было на самом деле, и тем самым продолжать давить узников, создавать нужное режиму общественное мнение. А на самом деле в телеграмме шла речь о принятии мер к группе (именно к группе) авантюристов, которых возглавляет Ельцин, а не "в первую очередь в отношении Ельцина", как это заявляет клеветник Лисов.
Прошу обратить внимание суда, что не небрежность Лисова и не просто допущенная им ошибка, а умышленный шаг. Месяцем раньше была скандальная история с заявлением Ельцина на пресс-конференции, по поводу чего я выступил с протестом и о чем уже было сказано выше. Лисов, несомненно, в этом детально разбирался (ведь речь идет о чести президента) и знал, конечно, не примерно, а точно, что именно было написано в шифровке - исх. № 17/1970 (том 104, л.д. 118 и 119). Подтасовка в высказываниях Лисова, конечно, имела цель еще раз опорочить меня, оклеветать. И это требует судебной оценки.
Восьмой факт. О провокационных действиях Леканова Ю. И., бывшего следователя Генеральной прокуратуры РФ, что также нанесло мне ущерб.
Первоначально со мной работал, т. е. вел допрос следователь Любимов Ю. М. Это тонкий, старой закалки следователь, видевший на своем веку многие аномалии в юриспруденции и поэтому в меру своих уже уходящих сил и способностей всячески лавировал, приспосабливаясь к обстановке. Для того, чтобы я давал ему такие показания, какие нужно, и чтобы своих следов нигде не оставлять, он наговаривал мне целый перечень вопросов. А фактически составлялась наводящая схема моих показаний. Я добросовестно набрасывал их в черновик, а затем давал письменные показания. Прочитав их, Любимов вновь наговаривал вопросы, уточняя кое-что, и т. д. Я давал дополнительные показания, строго придерживаясь навязанной мне схемы. Опыта не было, знания в этой области тоже весьма ограничены, вот нами и могли варьировать следователи так, как им было угодно, чтобы достичь поставленных целей.
Затем мое дело было передано следователям Леканову Ю. И., Стоумову А. Н. и еще одному, проводившему съемки допроса (как я позже понял - это то лицо, которое будто вместе с Лекановым продало германскому журналу "Шпигель" кассеты с допросами премьер-министра, министра обороны и председателя КГБ СССР).
За три дня до начала допроса Леканов заходил к нам в следственную комнату, где со мной работал Любимов и адвокат, и в присутствии свидетелей открыто и грубо провоцировал меня. Он говорил, что сейчас проводит допрос другого обвиняемого (называл фамилию Язова). Так вот он, этот обвиняемый, якобы показывает все, как было. "А Вам (то есть мне), боевому генералу, тем более надо брать все на себя - Вы будете выглядеть авторитетно, солидно, как и подобает Вашему служебному положению. Да и вообще, возьмите Ельцина - к нему давно надо было принять меры! Помните его выступление в Доме кино, когда он выходил на трибуну, закатывал рукава и говорил: "Хватит! Нам пора действовать". И такая обработка Леканова шла трое суток по 15–20 минут.
Я, конечно, не вступал с Лекановым в дискуссию, но после его ухода каждый раз обращался к присутствующему при этом адвокату и другим лицам и спрашивал: почему я должен брать на себя то, чего я не совершал? О каком выступлении Ельцина говорит Леканов - я впервые слышу, что он выступал в Доме кино? Я действительно в то время об этом ничего не знал.
Прошу обратить внимание суда также на методы самого допроса, которыми пользовался Леканов.
Накануне своего допроса Леканов еще раз встретился со мной - я предложил ему следующий порядок на предстоящем допросе: вначале чтобы он выслушал мое изложение событий, как я их представляю и как оцениваю, а затем он задает мне все интересующие его вопросы, хотя и в ходе сообщения тоже я предполагал отдельные уточнения. Леканов согласился. Но начал свой допрос со слов: "Вы (то есть я) не совсем искренни! Изменилась ли ваша позиция, и что сейчас можете сказать по существу предъявленного обвинения?" (том 102, л.д. 59).
О какой искренности и о какой позиции может идти речь, если я еще вообще с ним ни о чем не говорил? И вообще, корректно ли ставить так вопрос, даже если у следователя есть сомнения в искренности?
Я понял, что Леканов задался целью с первых минут, образно говоря, свернуть мне шею. И хоть я и попытался все-таки сделать сообщение по той схеме, как было спланировано, как мы с ним договаривались, однако из этого ничего не вышло. Все пошло кувырком - бесцеремонно и постоянно перебивая, не давая полностью ответить практически ни на один им же поставленный вопрос, сбивая с мысли, сбивая с толку, Леканов делал все, чтобы подавить обвиняемого. Я не намерен приводить факты и примеры из этого допроса - обо всем этом ярко свидетельствует видеозапись (именно видеозапись, а не текст, помещенный в томе 102 дела), и я прошу уважаемый суд обратить внимание на этот документ, так же, как и на видеозапись допросов других лиц, которые допрошены Лекановым. Это тоже характеризует эту коварную фигуру.
Девятый факт. О незаконном изъятии у меня правительственных наград.
Текст постановления Лисова (том 104, л.д. 71) уже здесь оглашался. Поэтому я воздержусь от цитирования документа, но подчеркну еще раз лишь одну фразу - "В целях обеспечения приговора постановил: провести выемку орденов и медалей".
Мне может прокурор возразить, мол, вас следственные органы и Генеральная прокуратура РФ не лишали наград, а сделали только их выемку. А кто давал им право делать такую выемку? Кем, каким законом им позволено порочить награды, завоеванные в бою? Кто давал право этим людям, в т. ч. Лисову, которые не видели и не знают, что такое война, дотрагиваться до этих святынь, символизирующих защиту Отечества? Где, в какой стране это дозволено? Нет таких примеров!
Но все объясняется довольно просто. В Генеральной прокуратуре "спокон веков" кем-то составлена инструкция, которая предусматривает обязательное изъятие орденов одновременно с арестом. Объяснение дается прозаичное - чтобы родственники не могли их куда-нибудь спрятать и т. п. Однако если у правоохранительных органов есть такие опасения, то можно же ордена, как и другое имущество, описать и предупредить, чтобы все было в сохранности. Нет, на мой взгляд, главная цель в другом - полностью морально подавить арестованных, мол, все уже решено - даже отобраны правительственные награды. И в это тоже требуется решительное вмешательство суда. Надо пресечь эту порочную практику.
Перечисленные мной нарушения законности делались в общем потоке максимального давления на незаконно арестованных обвиняемых, по общему сценарию, который имел две основные цели: максимально опорочить невинных людей и обязательно всех их сломать физически и морально-психологически, чтобы они утратили всякую способность к защите и сопротивлению. Наверное, они чего-то и добились, но только не в отношении меня. Одновременно средствами массовой информации, которые уже почти десять лет в руках Яковлева, подгонялось общественное мнение под якобы законное обвинение. Они, эти средства, и сейчас делают свою работу, печатая то полностью "Обвинительное заключение", то якобы допросы на предварительном следствии, то обзывая суд самыми последними словами, рассчитывая на то, что тем самым подтолкнут его к желаемому для Горбачева и Ельцина приговору.
И, наконец, последнее - о грубых нарушениях закона, допущенных при моем аресте. Вопрос не раскрываю, имея в виду, что он подробно будет разобран на судебном следствии при допросе свидетеля Нишанова Р. Н. Отмечу только, что и статьи 34-я и 35-я Закона "О статусе народного депутата СССР", и статья 106-я Конституции СССР были нарушены и, следовательно, принятое постановление Президиума ВС СССР должно быть судом исследовано.
Таким образом, незаконные действия, допущенные в отношении меня Генеральной прокуратурой РФ и другими официальными органами, не только порочны с позиции закона и нравственности, но они наносят моральный, физический и материальный ущерб человеку и государству. Многие из них общественно опасны и уголовно наказуемы.
Короткое заключение
Подводя итог всем показаниям, я вправе сделать вывод о том, что причины и мотивы, побудившие меня к выступлению в августе 1991 года в поддержку руководства страны, образовавшего в последующем Государственный комитет по чрезвычайному положению, логически и непременно вытекали из той обстановки, в которой находилась страна, из обстановки, в которую ввергла страну политика Горбачева.
Я не согласен был с этой политикой, разрушающей Советский Союз! Считал своим гражданским долгом, долгом народного депутата СССР, своей офицерской честью непременно поддержать орган, который должен был поставить преграду этому развалу, не допустить катастрофу нашей страны.
Важно подчеркнуть, что к такому выводу я пришел не сразу. Этот путь, к сожалению, занимал многие годы - особенно 89-й, 90-й, 91-й. Хотя уже в перечисленные годы налицо были не просто ошибки Горбачева, а просматривались умышленные действия, наносящие государству колоссальный ущерб. Даже в 1989 году это было отчетливо видно и надо было принимать решительные меры.
Но существовавшая в то время в стране система подавляла здоровые силы, не позволяла им проявиться, хотя внешне вроде появилась и гласность, и демократия. Фактически же это была декорация, прикрывавшая истинные цели Горбачева. Он вместе со своими подельниками по разлому СССР использовал это в своих интересах. Убирал со своего пути всех неугодных (не справился только с Ельциным), вливая в сознание тех, кто оставался во властных структурах, мысль о том, что только повиновение ему лично избавит нас от всех испытаний. А фактически продолжал изнутри разрушать нашу Великую Державу.
В итоге представленных суду показаний я также подчеркиваю, что нет в действиях ГКЧП и, следовательно, в моих, поддержавших этот Комитет, никаких преступных деяний. Я вправе сегодня поставить сакраментальный для моего дела, священный для меня лично вопрос: есть ли связь между тем, что произошло в течение нескольких дней августа 1991 года, и тем, что этим дням предшествовало за последние годы? Или же все это произошло спонтанно? Есть ли причины, уходящие еще в 80-е годы, породившие и создание и выступление ГКЧП, или нет этих причин?
Я постарался дать подробные на этот счет показания, опираясь широко на множество примеров, приведенных свидетелями (в т. ч. Горбачевым) на предварительном следствии. Надеюсь, что такие данные будут предметом особого внимания суда для дачи необходимых оценок.
Наконец, вполне объяснимы (с учетом происшедших в обществе деформаций) и незаконные в отношении меня действия Генеральных прокуратур СССР и РФ, как и других официальных органов государства. В основе этих действий - политический курс, а не Право и Закон. Кроме того, руководители этих органов обязаны были продемонстрировать не только свою приверженность, но и безропотную преданность не Закону, а вождю (иначе их могли просто убрать). Наконец, они также обязаны были блюсти честь мундира и своего ведомства, даже если это будет в ущерб Конституции.
Все перечисленное, конечно, ярко и многогранно проявилось в моем деле потому, что не было и не могло быть у Генеральной прокуратуры объективных причин для предъявления мне обоснованного обвинения.
Но если мы не хотим, чтобы наше общество было окончательно изуродовано и пришло в аморфное состояние (а Право и Закон были и остаются основой государственности), то всему этому беспределу надо положить конец. Как это и пытаются делать истинные патриоты.
Верю, что Военная коллегия Верховного Суда объективно рассмотрит и оценит все мои показания".