С точки зрения его великого замысла - подчинить природу планомерному управлению, преобразованию по воле и предначертаниям человека - случайные, непредусмотренные гибриды, конечно, не устраивали Мичурина. Добиться положительных результатов, по его мнению, он мог только путем искусственной гибридизации.
Умудренный уже многими годами опыта, уверенный в правильности избранного пути, Мичурин упорно и терпеливо добивается победы.
И победа пришла. Сад постепенно стал наполняться новыми сортами, полученными в результате искусственного скрещивания. Прекрасно росла, например, яблоня Трувор, дитя местной уроженки Скрыжапеля и немецкого Блонгейма. Удалось скрещивание кавказской айвы с сарептской айвой-полудикаркой. Стала давать плоды маленькая яблонька Славянка - гибрид от скрещивания Антоновки с Ренетом ананасным. Порадовал его и еще один потомок Антоновки.
В 1893 году Иван Владимирович посеял семечки Антоновки полуторафунтовой. Летом среди этих сеянцев он обнаружил один, резко отличавшийся и от матери и от своих собратьев: большой, мощный, с пушистыми круглыми листьями. Несколько глазков с него Мичурин привил на трехлетний сеянец груши. Глазки принялись хорошо, но пушок на листьях постепенно исчезал. Решив, что это знак вырождения, Мичурин уже собрался было отрезать привитые побеги и выбросить их в мусор, но пытливый ум исследователя не успокоился на этом решении. Он передумал. Помогло небольшое несчастье: грушевый сеянец заболел чем-то вроде сухой гангрены. И вот вместо того, чтобы выбрасывать деревцо, Мичурин испробовал смелое новшество: он пригнул яблоневый прививок к земле и слегка его прикопал. Прививок пустил собственные корни. А через три года он зацвел и дал удивительные плоды.
Они имели форму и окраску груши, а вкус ближе к яблочному.
Гибрид этот был не семенной, а вегетативный, прививочный. Он соединял в себе свойства яблони и груши. Иван Владимирович наименовал его Ренет бергамотный.
Этот межвидовой гибрид представлял интересный объект для наблюдений и вместе с тем явился еще одним подсказом для постепенно созревавшей у Мичурина теории "ментора".
На пятом году жизни в Турмасове, в 1894 году, Мичурину пришлось расстаться и с дочерью, вышедшей замуж. Еще меньше осталось у него помощников. Но он неутомимо продолжал свои опыты.
В этот самый год Иван Владимирович взялся за то, что давно собирался сделать. Он раздобыл пыльцу Кандиль-синапа, великолепного крымского сорта яблони, плоды которого похожи на маленький прозрачный бочонок золотого вина. Пыльцой, взятой с этого "крымчака", он решил оплодотворить все ту же маленькую румяную Китайку, гостью с далеких азиатских границ. Раньше он успешно опылял Китайку Коричным, Апортом и другими средне-русскими и южно-русскими сортами, но скрещивание ее с одним из лучших крымских сортов казалось и ему самому дерзким шагом.
Истекал девятнадцатый век, богатый многими великими открытиями, век, вооруживший человечество не только знанием, пониманием многих явлений природы, но и практическим использованием этого знания. Пар, электричество, силы тепла и химии уже служили человеку.
Было сделано немало открытий и в области органического мира, царства животных и растений.
В 1874 году русский ботаник Чистяков проследил деление живой клетки, открыв, таким образом, на год раньше немца Страсбургера примечательные явления кариокинеза. В 1878 году вышла в свет книга ученика и друга Дарвина, великого русского ученого К. А. Тимирязева, озаглавленная "Жизнь растения" и содержащая выводы важнейших наблюдений над питанием и развитием растений. Тимирязев изучил роль хлорофилла и дал стройную, синтетическую картину жизни растений.
Однако еще сильна была или, по крайней мере, не хотела сдавать своих позиций пассивная, описательная наука о природе. Еще не изжил себя тот период в этой науке, который Энгельс называл, как известно, "метафизическим периодом истории естествознания".
"Но что особенно характеризует рассматриваемый период, - говорит Энгельс, - так это - выработка своеобразного общего мировоззрения, центром которого является представление об абсолютной неизменяемости природы".
Борьба метафизиков и идеалистов в биологии против Дарвина велась различными способами. Так, например, Вейсман, Морган, де Фриз и целый ряд других биологов Запада выступали против Дарвина не открыто, они даже именовали себя сторонниками Дарвина, но предлагали к его учению различные "поправки"" "оговорки", "дополнения", которые вели к прямому искажению его взглядов.
Кроме таких "друзей", были у Дарвина и открытые противники, откровенные реакционеры, готовые побить его камнями за утверждение, что человек происходит от обезьяны.
Тимирязев называет среди таких Бэтсона, Лотси в Англии, на родине Дарвина, Рейнке, Вольфа в Германии, Данилевского и Страхова в России. Однако как раз в России дарвинизм нашел и наибольшее число последователей. Знамя дарвинизма в России первым поднял К. А. Тимирязев - непоколебимый борец с реакцией в науке и жизни. Он всю свою жизнь страстно и неутомимо пропагандировал учение Дарвина. На позициях дарвинизма стояла и такая блестящая плеяда русских ученых, как В. О. и А. О. Ковалевские, И. И. Мечников (создавший теорию фагоцитоза, защитной борьбы организма), Сеченов и Павлов (в области высшей нервной деятельности), Бекетов. Эти ученые, известные во всем мире, много способствовали торжеству дарвинских идей. Но мало кто знал в ту пору, что где-то в средней полосе России, в уездном городке Козлове, живет, работает и творит человек, которому было суждено поднять дарвинизм на еще более высокую ступень, сделать его действенным, могучим оружием в деле преобразования природы. Это был Иван Владимирович Мичурин.
Мичурин не сомневался в том, кто прав в споре дарвинистов и антидарвинистов. Когда он клал перед собой зрелый плод лесной яблони, похожий на ягоду, и рядом с ним свое полуторафунтовое яблоко, для него было совершенно ясно, что виды изменяются.
- И листва разная, и цветы разные, и плоды ничего общего не имеют… А ведь одно из другого получилось…
Мог ли он сомневаться в изменчивости видов, когда сам скрещивал вишню с черешней, терн со сливой и т. д.? Тут все было для него ясно.
Но начинало мучить другое. Здесь даже и Дарвин не мог успокоить его тревожную мысль. Дарвин старался раскрыть законы естественного возникновения видов. А Мичурин мечтал о большем, о создании растительных организмов в соответствии с мыслью и потребностью человека. Мичурин стремился к активному преобразованию природы, к тому, чтобы, овладев тайнами природы, заставить ее полностью служить человеку.
Он хотел знать, как управлять растительным и животным миром, как извлекать из него наивысшую пользу для человечества.
Многое радовало упрямого новатора науки. Гибридов в саду у него становилось все больше и больше. Каждый год он скрещивал десятки растений, сотнями выращивал сеянцы, но наталкивался на те же знакомые уже препятствия и разочарования. Многие сорта плодовых растений, выведенные им путем гибридизации, оказывались недостаточно устойчивыми. Морозные зимы часто губили гибридные сеянцы. Не легко было спорить с людьми, которые по привычке твердили, что "всякому овощу свое время и свое место".
И все же он не сдавался. Он упорно, настойчиво вдумывался:
- В чем же в конце концов суть? С какого края теперь подойти к делу?
Все объяснения перебрал он по многу раз, но упрямо отвергал самое, казалось бы, правдоподобное, самое естественное, а именно: что виноват во всем климат.
Принять такое объяснение значило зачеркнуть дело всей жизни, все мечты, все надежды.
Но, может быть, почва была виновата?! Об этом тоже страшно было подумать. Ведь это означало бы новую, полную ломку всего с таким трудом налаженного, новый переезд, гораздо более трудный и сложный, чем предыдущие. Сотни взрослых деревьев и тысячи совсем молоденьких, нежных сеянцев нужно было бы перетаскивать… И, кроме того, куда?
Где найти землю лучше, чем на Турмасовском участке, лучше, чем этот жирный пойменный чернозем, насыщенный гумусом, как маслом. Наверное, прямо сумасшедшим сочли бы его все соседи, если бы он взял вдруг да и перенес своих питомцев с этой богатой и плодороднейшей земли.
Сам не свой, словно во сне, ходил Мичурин по охлестанному ветрами питомнику.
Лучшие результаты на новом участке он имел от сеянцев вишни и сливы. Они оказывались более устойчивыми. С яблоней было хуже, намного хуже.
Когда принесла первый урожай Славянка, гибрид Антоновки с Ренетом ананасным, Иван Владимирович в честь этого большого события созвал друзей. Показав им деревцо, увешанное красивыми яблоками, он разъяснил им значение своей удачи. Друзья на похвалы не скупились.
- Яблоневый гибрид - дело серьезное! - отвечал Мичурин, разъясняя свой успех. - Вишневые гибриды я меньше ценю. Вишня есть вишня, скороспелка! После скрещивания ждать от нее результатов не так долго приходится. Яблоня - другое дело.
Только через два года понял он, что напрасно говорил о вишне слегка небрежно. Вишня как раз и отблагодарила его щедрее всех других питомцев. В это время, когда ему только и оставалось, что гадать, как быть с турмасовским черноземом, пришло вдруг из далекой Америки, из Канады, письмо.
Канада похожа на русскую равнину. Степь, лес и пшеница… Недаром так много русских хлеборобов, выгнанных безземельем и царской плетью из родных мест, находили себе в те времена пристанище в далекой Канаде, за океаном. Климат в Канаде примерно такой же, как и у нас в средней полосе. Не слишком холодный, не слишком теплый.
Но вот в зиму 1897 года грянули по всей Канаде неслыханные морозы. На лету падали птицы, волки забегали погреться на фермы. С ружейным грохотом лопалась земля. Стены бревенчатых домов, блокгаузов перекашивало от лютых судорог. Когда зима кончилась и канадские садоводы стали подсчитывать, что у них уцелело, мороз почище зимнего пошел у них по коже.
Погибли почти все плодовые деревья… Особенно пострадал вишенник. В редком саду зацвели после той зимы вишни. А те, что зацвели, уцелели, были родом из далекой России, из города Козлова, от скромного, до тех пор никому не известного человека.
Канадское общество сельских хозяев созвало специальный по этому поводу конгресс в городе Манитоба. И когда все было обсуждено, участники конгресса, плодоводы, послали Козловскому мастеру в Россию вот какое письмо:
"Достопочтенный сэр!
Вы спасли вишню для садов Канады. В истекшую зиму страшные семидесятиградусные морозы загубили в наших садах все вишни без исключение, кроме носящих ваше уважаемое имя - с характеристикой "Plodorodnaja". Это, повидимому, лучшая вишня мира по холодостойкости, по зимовыносливости. Просим держать нас в известности о ваших последующих открытиях и успехах.
По уполномочию: профессор Саундерс".
К письму были приложены выдержки из протоколов конгресса и из газетных отчетов за 1897 и 1898 годы.
Задумчиво перебирал присланные протоколы и отчеты Мичурин. Плодородная… Она была дочерью той самой карлицы, которая доставила ему десять лет тому назад и много радости и огорчения. Дочь не осталась, правда, карлицей, дошла до двух метров высоты, но все прочие качества матери сохранила: и морозостойкость, и крупноту ягод, и сладость, и более позднее созревание урожая…
Вспомнил Мичурин и о том, что вишня эта формировалась не на турмасовском черноземе и, стало быть, не избалована почвенными условиями. И сразу его словно озарило.
Обдумал он все это еще раз и пришел к твердому решению.
Надо питомник переносить. Выносливых, стойких к морозам гибридов нельзя создать на чрезмерно богатой, изнеживающей почве… Решение было смелое, но тяжелое, обозначавшее новую ломку всего, с таким трудом созданного.
VII. ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕЕЗД
Примерно в пяти километрах от Турмасова река Лесной Воронеж, довольно в ту пору многоводная, огибала большую Донскую слободу. А еще чуть пониже река делала новый прихотливый изгиб, образуя настоящий полуостров. В сильные паводки этот полуостров нередко захлестывало водой разлива, наносившей на него речной песок и щебень. Довольно обширное, около десяти гектаров, пространство принадлежало козловским чиновникам из дворян Агапову и Рулеву, которые сдавали его за бесценок в аренду то крестьянам ближнего села Панского, то донским слобожанам под покосы. Но даже и крестьян не очень интересовал этот участок. Тогда владельцы задумали продать его и объявили торги.
Мичурин, отлично знавший всю пойму реки, решил приобрести эту, казалось бы, совсем малоценную, негодную землю. Козловские друзья пытались его отговорить. Их поражало, с чего вдруг вздумалось Ивану Владимировичу бросать уже обжитой Турмасовский сад, тешивший взгляд посетителей обилием зелени, множеством ярких пышных роз, деревцами яблони, груши, вишни, сливы, шелковицы, ореха и даже виноградными лозами.
- Ведь тут песок один. На Рулевской излучине чернозема почти совсем нет, - убеждали Мичурина друзья и знакомые.
- А мне чернозем как раз и не нужен, - сурово, неохотно отвечал Мичурин. - Чернозем моим гибридам вреден, он их изнеживает, избаловывает…
Чтобы приобрести новый участок, Ивану Владимировичу пришлось продать землю Турмасовского сада козловскому уездному предводителю дворянства Снежкову.
И вот весной 1899 года началось последнее переселение бесчисленных зеленых питомцев Мичурина с богатой, перенасыщенной перегноем турмасовской почвы на тощую, щебневатую и супесчаную землю, пойменной излучины полуострова.
Сама по себе уже одна эта работа по пересадке деревьев на новые места представляла поистине героический труд. Только действительно преданный своей идее энтузиаст-ученый, для которого выяснение истины важнее и дороже всего, мог решиться на этот шаг, поразивший весь Козлов.
Козловские обыватели, для которых безмятежность налаженной жизни была превыше всего, признали "беспокойного садовода" неисправимым чудаком.
А он, купив специально для этой цели тяжелую, малоповоротливую лодку-завозню, похожую на кашалота, неутомимо возил с Турмасовского участка на Рулевскую излучину десятки и сотни своих деревьев, и молоденьких, и подрастающих, и уже плодоносящих. Возил и розы своего розариума, и виноградные лозы, уникальные персики и абрикосы, весь инвентарь, все имущество уже начавшегося складываться там, в Турмасове, бытового благополучия.
- Не пришлось бы обратно возвращаться, Владимирыч, - посмеивался кой-кто из слобожан.
Но назад возврата не было.
Снежков, новый владелец Турмасовского участка, торопил с освобождением купленной им земли от питомцев Мичурина. Нанятые Снежковым для постройки там нового усадебного дома каменщики и плотники бесцеремонно расхаживали среди гибридных и селекционных коллекций Мичурина, иногда мяли и ломали бесценные кустики и деревца, подстрекаемые к тому Снежковым.
- Пускай поскорее убирается философ этот, - дал Снежков прямое указание своим подрядчикам. - Тополей надо посадить на месте его садового чудачества…
Мичурину приходилось наспех спасать от хулиганства и бесчинства нового хозяина свои так долго лелеемые саженцы и сеянцы. Много погибло в этой спешке ценных, подававших надежды гибридов. Но Мичурин утешал себя мыслью, что затеянный им новый переезд совершенно необходим, что он приведет его, наконец, к победе.
- Каких бы ни стоило это мне потерь и лишений, а дело доведу до конца, - повторял он своим немногочисленным друзьям.
Почти все лето 1900 года прошло в налаживании жизни и работы на новом участке. Но Мичурин твердо знал, что это уже его последний, окончательный переезд.
- Если и сейчас я не нащупаю правильный путь - значит, грош цена всем моим трудам и усилиям..
И вот начался новый этап жизни Мичурина.
Иван Владимирович приближался к пятидесятилетнему возрасту. Старость уже глядела на него из-за этой переломной цифры, но он был все так же неукротимо настойчив, как в дни своей юности, молод и пылок в исканиях.
Конечно, он уже не был в эту пору никому неведомым новичком. Его имя было уже известно среди садоводов не только в России, но и за рубежом. Он уже завоевал себе право на собственный голос, ему было чему поучить своих товарищей по профессии.
Как оригинатора превосходных вишен его знали за океаном - в Америке, в Канаде; слава его как розиста, создателя выдающихся по красоте гибридных роз, дошла и до обеих столиц России.
Лев Толстой, живший не очень далеко от Козлова, в Ясной Поляне, тоже заинтересовался работами Мичурина. Жена его, С. А. Толстая, лично приезжала, чтобы приобрести у Мичурина несколько ценных кустов из его розария.
Специальные журналы по садоводству и многие передовые садоводы того времени интересовались его достижениями, слали ему письма и запросы.
Один из крупнейших специалистов по садоводству, профессор Н. И. Кичунов, с 1887 года неоднократно посещал Мичурина, консультируя его и сам советуясь с ним по важным вопросам садовой науки и практики. Желанным гостем был также один из последовательнейших дарвинистов того времени - М. В. Рытов, профессор Горы-Горецкого сельскохозяйственного института.
Вокруг Мичурина уже в то время начала складываться своего рода школа последователей, правда, в большинстве своем одиночек, чаще всего, так сказать, "учеников-заочников". Спирин, Копылов, Кузьмин и ряд других его тогдашних корреспондентов выросли в дальнейшем в крупных оригинаторов и пропагандистов мичуринского учения.
Не было только никакого внимания и поддержки со стороны официальной науки, со стороны правительственных учреждений, ведавших сельским хозяйством России. Это, конечно, возмущало Ивана Владимировича.
Но самым важным он считал для себя в ту пору дальнейшее расширение круга своих научных изысканий.
Добившись большого успеха в гибридизации розы, яблони, вишни, Мичурин смело переходит к новому этапу своего гибридизаторского творчества - к созданию северного персика.
В садовом журнале Мичурина за 1899 год, то-есть в первом году его пребывания на новом месте, появляется многозначительная запись: "Заметки по культуре персиков".
Первые упоминания о персике в садовом дневнике Мичурина относятся еще к 1886 году. Но это был, повидимому, чисто коллекционный экземпляр, перенесенный потом и в Турмасово. Сейчас, в 1899 году, тринадцать лет спустя, масштаб мичуринского замысла иной. Он всерьез берется за культуру персика. Косточки различных сортов персика он выписывает из разных пунктов страны и даже из-за рубежа. Около десяти тысяч косточек персика высевает он, открывая новый исследовательский цикл.
Из начальных записей дневника еще не видно, каким путем намерен пойти Мичурин, но ясно одно, что он не ограничится простой селекцией, простым отбором. Гибридизация будет производиться непременно. Ему не по пути с "кладоискателями".