Но тут для участия Ганди в конференции возникло еще одно препятствие: в революционной России были опубликованы тайные договоры царской России со странами Антанты, предусматривающие раздел Оттоманской империи, и в английскую прессу попали сообщения относительно секретных соглашений между Англией и другими странами Антанты насчет раздела турецкого наследства. Ганди просил вице-короля разъяснить, насколько эти сведения соответствуют действительности. Вице-король сослался на собственную неосведомленность и заявил: "Я сам читал в английских газетах о тайных договорах. Смею вас уверить, что знаю не более того, что сообщалось в газетах. Вы же, конечно, имеете представление об "утках", которых так много появляется в печати. Неужели, лишь основываясь на газетной заметке, вы откажетесь помочь империи в такой критический момент? По окончании войны можете предъявить какие угодно моральные требования и бросить нам любой вызов, но, пожалуйста, после войны, а не теперь".
Для Ганди было очень важно в политическом отношении предать гласности джентльменское соглашение с вице-королем и тем самым обнародовать обещания британского правительства. "Я понимал, - вспоминал Ганди, - что… обязан был объяснить, как и почему я принял участие в конференции, и четко изложить, чего народ ждет от правительства". Ганди добился согласия лорда Челмсфорда на опубликование своего открытого письма к нему, что стало условием его участия в конференции.
На конференции Ганди вместо развернутой речи произнес лишь одну фразу о том, что он с полной ответственностью просит поддержать резолюцию о вербовке новых рекрутов. Причем сказал он это не на английском, а на хинди, что вызвало недовольство представителей английских властей, зато привело в восторг индийцев. Ведь это был первый случай, когда индиец говорил с британцами в присутствии вице-короля на языке своего народа. "Какая трагедия для страны, - возмущается Ганди, - что ее язык объявлен табу на заседаниях, происходящих в этой же стране, в работе, имеющей непосредственное отношение к этой стране, и что речь, произнесенная на хинди случайным лицом вроде меня, может даже вызвать поздравления!.. До какого положения мы низведены!"
Ганди немедленно опубликовал открытое письмо вице-королю. "Как Вам известно, после долгих размышлений я вынужден был сообщить Вашему Превосходительству, что не смогу участвовать в работе конференции… Однако после аудиенции, которой Вы меня удостоили, я решил принять участие в ней хотя бы из глубокого уважения к Вам. Одной и, пожалуй, основной причиной моего отказа от участия в конференции было то, что Локаманья Тилак, Энни Безант и братья Али, которых я считаю одними из наиболее влиятельных руководителей общественного мнения, не были приглашены на конференцию. Я по-прежнему считаю, что это было грубейшей ошибкой… Осмелюсь заметить, никакое правительство не может позволить себе игнорировать таких лидеров, которые представляют широкие народные массы, как в данном случае, даже если их взгляды будут совершенно иными".
Далее Ганди отмечал, что индийцы считают своим долгом в час опасности оказать поддержку империи и что исполнение этого долга дает им право требовать предоставления Индии статуса доминиона как можно скорее. "Мы должны понять, что, служа делу спасения империи, мы тем самым обеспечиваем себе самоуправление". Касаясь намерений метрополии пополнить свой военный бюджет за счет Индии, Ганди отмечает: "Мои откровенные беседы с крестьянами убедили меня, что Индия уже дала в имперскую казну больше, чем могла".
"И еще одно, о чем я не хочу умолчать, - писал Ганди лорду Челмсфорду. - Вы обратились к нам с призывом забыть о внутренних раздорах. Если это обращение предполагает нашу терпимость в отношении тирании и злоупотреблений чиновников, то здесь я бессилен. Всеми силами я буду оказывать активное противодействие организованной тирании… В Чампаране своим противодействием вековой тирании я показал, что есть пределы и британской власти. В Кхеде крестьяне, проклинавшие правительство, теперь понимают, что они, а не правительство, являются силой тогда, когда они готовы страдать во имя справедливости. Говоря себе, что правительство должно быть правительством для народа, население допускает организованное и почтительное неповиновение там, где имеет место несправедливость. Поэтому моя деятельность в Чампаране и Кхеде - это мой непосредственный, определенный и особый вклад в войну".
Махатма Ганди неразрывно связывал положение в Индии с внешней политикой Англии. "И наконец мне хотелось бы, - заключил он свое письмо, - чтобы Вы попросили министров Его Величества дать твердую гарантию в отношении мусульманских государств. Я уверен, что Вы знаете, как глубоко заинтересован в этом каждый мусульманин. И хотя я индус, я не могу относиться безразлично к их делу. Их горести должны стать нашими горестями. Безопасность империи коренится в честном уважении и справедливом удовлетворении требований Индии - предоставлении ей самоуправления…"
Вождь угнетенных
В связи с Первой мировой войной Ганди утверждал: "Европа не может быть, названа христианской. Она поклоняется мамоне… Те, кто открыл закон ненасилия в море насилия, были несравненно гениальнее Ньютона. Они были и более великими воинами, нежели Веллингтон. Зная, как пользоваться оружием, владея им, они поняли его бесполезность". Ганди разъяснял, что "ненасилие вовсе не означает смиренного подчинения воле злоумышленника. Это скорее противопоставление всех душевных сил обиженного злой воле тирана. Ненасилие - не удел трусости, оно всегда проявление героизма. В то же время использование ненасилия требует от человека гораздо большего искусства, нежели оно необходимо фехтовальщику со шпагой. Человек, владеющий методом ненасилия, способен бросить вызов всему могуществу несправедливой империи и отстоять свою честь и достоинство".
Противники ненасилия возражали Ганди, что ненасилие может быть приемлемо для одного человека, желающего уподобиться Иисусу Христу, но оно вряд ли приемлемо для целого народа, а также в отношениях между государствами. Ведь в истории человечества было столько войн, в войны - это массовое организованное насилие одних государств над другими.
Ганди соглашался, что с незапамятных времен возникают постыдные для человечества войны. Но ведь история фиксирует лишь войны, тогда как многочисленные свидетельства о жизни народов в мире, согласии и дружбе проходят мимо внимания историков и летописцев. История, как считал Ганди, отражает лишь события, связанные с нарушением всеобщего закона ненасилия, присущего человеку и обществу. "Сила духа и нравственность человека, - утверждал Ганди, - будучи естественным даром природы, не являются предметом истории". Он соглашался, что заключенное в человеке зло нередко берет верх, но это не отменяет закон ненасилия, в котором гармонично соединены любовь и истина. "Жизнь не смогла бы торжествовать над смертью, если бы в ней не главенствовал этот закон. Жизнь являет собой вечный триумф над могилами. Мнение, будто закон ненасилия достаточно хорош для индивидуумов, но не для широких масс людей, для всего человечества, является самой большой и горькой ошибкой", - утверждал Ганди.
Победа Антанты в Первой мировой войне породила в Индии надежды на скорое освобождение. Усилились разговоры о конституционных реформах, которые предоставили бы Индии широкое самоуправление. И как раз в этот момент, в 1919 году, Ганди вернулся к активной политической деятельности, почувствовав, что настает его час.
В годы Первой мировой войны сблизились две враждебные индийские общины - индусская и мусульманская. Их главные политические организации, Индийский национальный конгресс и Мусульманская лига, позднее ставшие непримиримыми врагами, подписали соглашение о совместной борьбе против Англии с целью добиться от нее статуса доминиона для Индии. Дело в том, что индийские мусульмане чтили турецкого султана как халифа, своего духовного главу, а Османская империя воевала с Британской империей.
После победы Лондон в оплату своих векселей, выданных Индии во время войны, пригласил ее представителей присутствовать в составе английской делегации на Версальской мирной конференции. Индийский национальный конгресс решил направить в Версаль Ганди. Однако он не проявил к этой конференции никакого интереса и отказался от поездки. Махатма понимал, что в Версале он будет играть чисто декоративную роль, так как Индия не имеет возможности проводить самостоятельную внешнюю политику и влиять на решения конференции.
Пользуясь положением державы-победительницы, Англия настояла на том, чтобы Индия вошла в число первоначальных полноправных членов - учредителей Лиги Наций. Решение это было принято вопреки Уставу Лиги, согласно которому ее членами могли быть только независимые государства. Но это был чисто демонстративный, пропагандистский жест, ни на йоту не прибавивший Индии самостоятельности.
Министр по делам Индии Монтегю и вице-король Челмсфорд подготовили доклад о британской политике в Индии, на основании которого в 1919 году был принят закон об управлении Индией. Этим законом предусматривалось небольшое увеличение числа избирателей в центральную и провинциальные законодательные ассамблеи Индии с 1 до 3 % взрослого населения. Индийцам предоставлялись места в исполнительных советах при вице-короле и губернаторах провинций для занятия постов министров здравоохранения, просвещения и некоторых других второстепенных должностей колониальной администрации. Англичане полностью контролировали финансы, армию и полицию. Новый закон вводил избирательную систему по религиозным куриям и, таким образом, способствовал противопоставлению индусов и мусульман. Правда, в то же время это был единственный способ обеспечить представительство мусульман, которые в подавляющем большинстве провинций Индии составляли меньшинство, а также представительство индусов в тех провинциях, где преобладали мусульмане. Закон, расширяя права богатых, был рассчитан на их отрыв от освободительного движения.
В том же 1919 году вступил в силу закон Роулетта, названный так по имени его автора - британского судьи. Он предусматривал усиление уголовного наказания за антиправительственную деятельность. Полиция наделялась правом подвергать аресту и тюремному заключению и судить за закрытыми дверями всех подозреваемых в революционной деятельности.
Перед тем как начались баталии вокруг законопроекта Роулетта, Ганди тяжело болел дизентерией и был при смерти, даже приготовил последнее послание членам ашрама. Но его спас доктор, обложивший его льдом и заставивший в нарушение обета пить козье молоко. А окончательно вернула его к жизни возможность участвовать в борьбе против очередного дискриминационного закона. "Если бы я не был прикован к постели, то один вышел бы на бой, ожидая, что другие вскоре последуют моему примеру", - признавался Ганди. Он созвал собрание в ашраме и составил клятву сатьяграхи.
Еще до вступления закона Роулетта в силу Ганди писал письма вице-королю, призывая его не давать своего согласия на несправедливый законопроект. Но вице-король так и не внял призывам Ганди.
И тот решил: раз уговоры не помогают, нужны активные и организованные действия. Ганди основал "Сатьяграха сабху" ("Союз сатьяграхов"), члены которого поклялись, несмотря на угрозу тюремного заключения, не повиноваться несправедливому закону.
Ганди, еще не оправившийся после болезни, начал поездки по стране. Он находился в Мадрасе, когда закон Роулетта вступил в силу. Он долго думал, как отменить закон, пока не заснул. А утром его осенило. Надо призвать всю Индию к харталу (всеобщей забастовке) в знак протеста против дискриминационного закона. Должна быть прекращена любая экономическая деятельность. Все время должно посвящаться посты и молитвам. Ганди считал, что "борьба наша - священна, и нужно начать борьбу с акта самоочищения".
Ганди сам удивился, насколько массово откликнулись индийцы на его призыв. "Кто может сказать, как все это произошло? Вся Индия - от края до края, все города и села - все провели в назначенный день полный хартал. Это было великолепное зрелище!" В Дели хартал провели 30 марта, в Бомбее - 6 апреля.
Ганди вспоминал, что в Дели "полиция преградила путь процессии хартала, направлявшейся к железнодорожной станции, и открыла по ней огонь. Были раненые и убитые. По Дели прокатилась волна репрессий". Он сам участвовал в хартале в Бомбее. Задолго до восхода солнца толпа собралась на пляже в Чоупати, где каждый совершил ритуальное омовение. Ганди объяснил, что ошибка, из-за которой события в Дели приняли трагический оборот, заключалась в том, что участники хартала отказались разойтись и оказывали сопротивление при аресте, тогда как арест и был целью акции. Ганди призвал участников сатьяграхи к дисциплине и самоконтролю, чтобы ни в коем случае не отвечать насилием на насилие.
Вечером началась акция гражданского неповиновения. Во время нее на улицах продавали запрещенную литературу, в частности сделанное Ганди переложение на гуджарати книги Рёскина "Последнему, что и первому" и манифест "Хинд сварадж". Также раздавали нелегальную газету "Сатьяграха". Все книги были распроданы, хотя их покупка, равно как и продажа, карались тюремным заключением.
8 апреля Ганди выехал в Дели. Больше всего его беспокоили группы радикалов среди участников сатьяграхи и репрессии властей. Однако по пути в столицу Индии Махатму арестовали и отправили обратно в Бомбей. Там его встретила толпа поклонников. Когда они шли с вокзала, то наткнулись на полицейский кордон, подкрепленный армейской кавалерией. Полицейские и военные атаковали толпу. Далее, по словам Ганди, события развивались так: "Вскоре ряды процессии смешались, возник полнейший беспорядок. Народ обратился в бегство. Некоторые были сбиты с ног и раздавлены, другие сильно изувечены. Выбраться из бурлящего скопления человеческих тел было невозможно. Уланы, не глядя, пробивались через толпу. Не думаю, что они отдавали себе отчет в своих действиях. Зрелище было страшное. Пешие и конные смешались в диком беспорядке".
В Ахмадабаде тоже вспыхнули беспорядки, хотя Ганди их там как раз не планировал. "Уверяю вас, что вам не удастся удержать народ под своим контролем, - заявил Ганди полицейский комиссар Гриффит. - Он очень быстро усвоит вашу проповедь неповиновения законам, но не поймет необходимости сохранять спокойствие. Лично я не сомневаюсь в ваших добрых намерениях, но народ вас не поймет. Он будет следовать лишь своим инстинктам".
Ганди возразил: "В этом я не согласен с вами. Наш народ по природе противник насилия, он миролюбив".
Однако миролюбие индийцев в Ахмадабаде было поставлено под вопрос. Здесь убили правительственного чиновника, начались стычки с полицией и погибли до 50 человек, по большей части индийцев. Ганди был потрясен и попросил разрешения провести собрание в ашраме Сабармати. Взяв вину на себя, он держал трехдневный пост и на время приостановил сатьяграху 18 апреля.
Ганди понял, что обратился к народу с призывом к мирному гражданскому неповиновению слишком рано, если даже люди из его ближайшего окружения не всегда строго следовали принципу ненасилия и непротивления репрессивным действиям властей. "Если даже среди тех, с которыми я работал и которых считал вполне подготовленными к ненасилию и самопожертвованию, нашлись люди, которые не смогли воздержаться от насилия, то ясно, что сатьяграха по всей Индии пока невозможна". Махатма признался, что допустил ошибку - "огромную, как Гималаи".
Многие сторонники Ганди оказались разочарованы, поскольку считали, что массовая сатьяграха никогда не осуществится, если оставить требование о неуклонном следовании принципу ненасилия. Но Ганди продолжал убеждать их, что главное - это следить за тем, чтобы народное движение не вылилось в беспорядочное насилие. Если эта цель будет достигнута, то никакие репрессии властям уже не помогут. Сейчас власти показали свою жестокость и запаниковали, продемонстрировав на самом деле не силу, а страх.
Властям же Ганди доказал, что способен организовать и в случае необходимости почти мгновенно остановить массовое движение протеста. Он опять завоевал всеиндийскую популярность.
Власти применили силу. Полиция и войска получили приказ разгонять демонстрации и митинги, не останавливаясь перед применением оружия. Они начали атаковать демонстрантов в Дели, Ахмадабаде, Амритсаре, Лахоре, Бомбее. В Пенджабе было введено военное положение, границы провинции были закрыты. Ганди пытался проникнуть туда, но его арестовали и под охраной вернули в Бомбей. Там Ганди видел, как отряды конной полиции давили лошадьми стариков, женщин, детей, и был потрясен.
Полицейский автомобиль доставил Ганди в резиденцию комиссара Бомбея Гриффита, находившуюся в плотном кольце солдат и полицейских. Ганди выразил комиссару свое возмущение жестокой расправой с демонстрантами. Тот резко ответил ему: "Увидев, что толпа не поддается на уговоры, я вынужден был отдать приказ конной полиции разогнать собравшихся".
"Но, - возразил Ганди, - вы ведь знали, какими будут последствия. Лошади топтали людей. Не было никакой необходимости высылать так много конных полицейских".
"Не вам судить об этом, - раздраженно заметил Гриффит. - Мы, полицейские офицеры, хорошо знаем, какое влияние на народ имеет ваше учение. И если вовремя не принять жестких мер, мы не останемся хозяевами положения. Вам не удастся удержать народ под своим контролем. Народ хорошо усвоит вашу проповедь неповиновения законам, но не поймет необходимости сохранять спокойствие".
Но Ганди уверял Гриффита, что индийский народ по природе миролюбив и противник насилия.
"Предположим, вы убедитесь, что народ не понимает вашего учения. Что вы тогда станете делать?" - поинтересовался комиссар.
"Если бы я в этом убедился, - ответил Ганди, - я бы приостановил кампанию гражданского неповиновения".
"Очень скоро вы поймете, что народ не воспринимает вашего учения. Знаете ли вы, что делается в Ахмадабаде? А что было в Амритсаре? Предупреждаю, что ответственность за эти беспорядки ложится на вас", - предупредил Гриффит.