И Хрущев обратился к Меркулову, который служил вместе с Берией в Закавказье в 20-е годы. Никита Сергеевич вспоминал: "Когда Руденко стал допрашивать Берию, перед нами раскрылся ужасный человек, зверь, который не имел ничего святого. У него не было не только коммунистического, а и вообще человеческого морального облика. А уж о его преступлениях и говорить нечего, сколько он загубил честных людей!" Ну, положим, сам-то Хрущев загубил народу побольше, чем Берия, но не писать же об этом в мемуарах.
Хрущев утверждал: "Спустя какое-то время после ареста Берии встал вопрос о Меркулове, который в то время был министром Госконтроля СССР. Я, признаюсь, раньше с уважением относился к Меркулову и считал его партийным человеком. Он был культурным человеком и вообще нравился мне. Поэтому я сказал товарищам: "Тот факт, что Меркулов являлся помощником Берии в Грузии, еще не свидетельствует о том, что он его сообщник. Может быть, все-таки это не так? Ведь Берия занимал очень высокое положение и сам подбирал себе людей, а не наоборот. Люди верили ему, работали с ним. Поэтому нельзя рассматривать всех, кто у него работал, как его соучастников по преступлениям. Вызовем Меркулова, поговорим с ним. Возможно, он нам даже поможет лучше разобраться с Берией". И мы условились, что я его вызову в ЦК партии. Вызвал я Меркулова, сообщил, что нами задержан Берия, что ведется следствие. "Вы много лет с ним проработали, могли бы помочь ЦК". "Я с удовольствием, – говорит, – сделаю все, что смогу". И я ему предложил: "Изложите письменно все, что сочтете нужным".
Прошло сколько-то дней, и он написал большой текст, который, конечно, остался в архиве. Но эта записка ничем нам не помогла. Там были общие впечатления, умозаключения, вроде некоего сочинения. Меркулов пописывал кое-что, включая пьесы, и привык к сочинительству. Когда я послал его материал Руденко, тот прямо сказал, что Меркулова надо арестовать, потому что следствие по делу Берии без ареста Меркулова затруднится и окажется неполным. ЦК партии разрешил арестовать Меркулова. К моему огорчению, выяснилось, что зря я ему доверял. Меркулов был связан с Берией в таких преступлениях, что сам сел на скамью подсудимых и понес одинаковую с ним ответственность. В своем последнем слове, когда приговор был уже объявлен судом, Меркулов проклинал тот день и час, когда встретился с Берией. Он говорил, что это Берия довел его до суда".
Но хотя Хрущев и пообещал Меркулову, что прошлая близость к Берия не будет поставлена ему в вину, Всеволод Николаевич, много лет проработавший в высших эшелонах власти, прекрасно знал, чего стоят обещания такого рода. И стремился заранее оправдаться и доказать членам Президиума ЦК КПСС, что был вовсе не так близок к Берии, особенно в последние годы, как это было принято считать. Но Хрущев, как и следовало ожидать, обещания не сдержал, объявив Меркулова одним из главных пособников Берии. В сентябре 1953 года Меркулов был освобожден от должности министра госконтроля. 18 сентября его арестовали. Его судили вместе с другими соратниками Берии и приговорили к высшей мере наказания. 23 декабря 1953 года Меркулова расстреляли.
Очевидно, что Меркулова в данном случае погубила совсем не недостаточная откровенность в отношении Берии, а характер его близости с Лаврентием Павловичем. Ведь Всеволод Николаевич был связан с Берией прежде всего совместной работой в органах госбезопасности. Следовательно, его очень убедительно можно было представить одним из главных участников бериевского заговора и вывести на процесс, пусть и закрытый.
Письма Меркулова, имевшие гриф "секретно", Хрущев разослал всем членам Политбюро. Первое из них датировано 21 июля 1953 года. А в нем Всеволод Николаевич писал:
"Прошло уже немало дней после Пленума ЦК КПСС, на котором были оглашены в докладе товарища Маленкова и в выступлениях товарищей Хрущева, Молотова, Булганина и других членов Президиума ЦК убедительные факты преступных, антипартийных и антигосударственных действий Берия.
Но каждый день, чем больше вдумываешься в это дело, тем с большим возмущением и негодованием вспоминаешь само имя Берия, возмущаешься тем, как низко пал этот стоявший так высоко человек. Докатиться до такой низости и подлости мог только человек, не имеющий ничего святого в душе. Правильно говорили на Пленуме ЦК, что Берия не коммунист, что в нем нет ничего партийного.
Естественно задаешь вопрос, как это могло произойти, когда началось перерождение Берия, превращение его в авантюриста худшего пошиба, врага нашей партии и народа. Не бывает так, чтобы такие вещи происходили внезапно в один день. Очевидно, в нем шел какой-то внутренний процесс, более или менее длительный.
Так как мне пришлось довольно близко соприкасаться с Берия по совместной работе в Тбилиси в годы 1923–1938, то я в соответствии с вашим предложением задаюсь целью проанализировать, где находятся корни нынешних преступных действий Берия с тем, чтобы помочь до конца разоблачить его.
Мне думается, они кроются в характере Берия.
Анализируя в свете того, что ныне мне стало известно о Берия, его поступки и поведение в прошлом, придаешь им сейчас уже другое значение и по-иному воспринимаешь и оцениваешь их.
То, что раньше казалось просто отрицательными сторонами в характере Берия, недостатками, которые свойственны многим людям, теперь приобретает иной смысл и иное значение. Даже так называемые "положительные" стороны в характере и работе Берия сейчас выглядят в другом свете.
У Берия был сильный, властный характер. Он органически не мог делить власть с кем-нибудь.
Я знаю его с 1923 года, когда он был зам. председателя ЧК Грузии. Было ему тогда всего 24 года, но эта должность его и тогда уже не удовлетворяла. Он стремился выше.
Вообще он считал всех людей ниже себя, особенно тех, которым он был подчинен по работе. Обычно он старался осторожно дискредитировать их в разговорах с подчиненными ему работниками, делал о них колкие замечания, а то и просто нецензурно ругал. Он никогда не упускал случая какой-либо фразой умалить человека, принизить его. Причем иногда он это делал ловко, придавая своим словам оттенок сожаления: жаль, мол, человека, но ничего не поделаешь!
А дело сделано – человек в какой-то мере уже дискредитирован в глазах присутствующих.
Я не могу сейчас конкретно вспомнить, про кого и что именно он говорил, но его выражения, вроде: "Что он понимает в этом деле! Вот дурак! Он, бедняга, мало к чему способен!" и т. д. – я хорошо помню. Эти выражения часто срывались у него с уст, буквально как только после любезного приема затворялась дверь за вышедшим из его кабинета человеком.
Так он вел себя в отношении вышестоящих его работников в нашем присутствии, в присутствии его подчиненных. По всей вероятности, такой же тактики держался он и в других местах, где нас не было.
Но так он поступал не всегда и не со всеми. Пока человек был силен, он держался с ним подобострастно и даже приниженно. Я помню, как-то в моем присутствии ему позвонил по телефону бывший тогда секретарем Заккрайкома ВКП(б) Мамия Орахелашвили – тогда еще он был в силе и ничем не скомпрометирован. Надо было видеть, как даже внешне изменился Берия, говоря с ним по телефону, как часто он повторял: "Слушаю, товарищ Мамия, хорошо, товарищ Мамия" и т. д. Можно было подумать, что Мамия присутствует в кабинете и Берия видит его перед собой, и фигура, и лицо, и поза его изменились, выражая последнюю степень подобострастия. Эта картина меня страшно поразила в свое время.
И надо было видеть, как Берия обращался с тем же Мамия Орахелашвили, когда положение того пошатнулось. Берия стал тогда совсем другим человеком, властно, грубо и нахально обрывавшим Орахелашвили на заседаниях крайкома.
Умело действуя и прикрываясь интересами партии и Советской власти, Берия сумел постепенно одного за другим выжить или арестовать всех тех, кто стоял у него на пути к власти в Грузии и Закавказье. Каждую ошибку, каждый промах своих противников Берия ловко использовал в своих интересах. Он предусмотрительно писал систематически в ЦК Грузии информационные записки о недостатках в районах, что позволило ему впоследствии доказать, что он-де "своевременно предупреждал".
Восстание крестьян-аджарцев в Хулинском районе Аджаристана в феврале 1929 года, вызванное ошибочными действиями местных властей по вопросу о снятии чадры, было хорошо использовано Берия против тогдашнего руководства ЦК КП(б) Грузии (то восстание вспыхнуло в марте 1929 г. из-за попытки властей закрыть медресе и обязать всех местных мусульманских женщин снять чадру. Берия был категорически против столь радикальных мер в кампании по борьбе с религией. Но руководство Аджарии его не послушало, и восстание предотвратить не удалось. Берия руководил его подавлением. Было убито около 30 повстанцев и 8 солдат ГПУ. Около 200 повстанцев ушло в Турцию. Власти вынуждены были разрешить ношение чадры, открыть медресе и не принуждать женщин и девушек посещать школы. Было сменено руководство Аджарии. 6 апреля 1929 г. он представил доклад о событиях в Аджарии, на котором полпред ОГПУ в Закавказье С.Ф. Реденс оставил резолюцию: "Настоящий доклад, объясняющий с точки зрения ГПУ Грузии причину событий в Аджаристане, а также и выводы, настолько исчерпывающий, что специального доклада по этому вопросу ЗакГПУ давать не будет, вполне солидаризуясь с этим докладом". Вину за восстание Берия возлагал прежде всего на руководство Хулинского уезда, а не на руководство ЦК КП(б) Грузии. – Б. С.).
Когда думаешь теперь об этом, напрашивается вывод, что действия Берия, направленные якобы на исправление ошибок в районах Грузии, проводились Берия не потому, что того требовали интересы партии и народа, а для того, чтобы продвинуться выше. На тот период личные интересы Берия совпадали с интересами государственными, и ему, как говорится, идти было до поры до времени по пути.
Он в тот период, работая в Грузии и Закавказье, и не мог действовать иначе, так как был бы разоблачен давно.
Скрывать до поры до времени свои планы и намерения, выжидать удобного случая – вот тактика, которой, как теперь мне ясно, придерживался Берия все годы до смерти товарища Сталина.
Нет никакого сомнения в том, что Берия, постоянно демонстративно проявлявший преданность и любовь к товарищу Сталину, делал это не потому, что действительно любил товарища Сталина как вождя, учителя и друга, а для того, чтобы приблизиться к товарищу Сталину и тем самым приблизиться к власти. Этот вывод я делаю на основе следующего. Накануне похорон товарища Сталина, в воскресенье, Берия вызвал меня к себе в кабинет и предложил принять участие в редактировании его речи на предстоящих похоронах товарища Сталина. В кабинете Берия, когда я туда приехал, были уже Мамулов, Людвигов, Ордынцев, а позднее Берия вызвал Поспелова П.Н. Я обратил тогда внимание на поведение Берия. Он был весел, шутил и смеялся, казался окрыленным чем-то. Я был подавлен неожиданной смертью товарища Сталина и не мог себе представить, что в эти дни можно вести себя так весело и непринужденно.
Это и дает мне основание теперь в свете уже известного сделать вывод о том, что Берия не только по-настоящему не любил товарища Сталина, но, вероятно, даже желал его смерти, чтобы развернуть свою преступную деятельность.
Берия шел к власти твердо и определенно, и это было его основною целью, целью всей его работы в Грузии и Закавказье.
В 1930 или 1931 году (я точно не знаю, так как работал в это время в Батуми) Берия удалось побывать лично у товарища Сталина. Я не знаю, как это произошло, думаю, что с помощью тов. Серго Орджоникидзе.
Видимо, Берия, будучи у товарища Сталина, имел возможность в соответствующем свете изобразить тогдашнее партийное руководство Грузии и Закавказья. Припоминаю, Берия как-то сказал мне, что в разговоре с ним товарищ Сталин спросил его, Берия: "Ты что, секретарем ЦК хочешь быть?" – и Берия якобы ответил: "Разве это плохо?"
Из этого разговора и из других, о которых у меня не осталось конкретных воспоминаний, я знал, что Берия хочет стать секретарем ЦК Грузии и Заккрайкома ВКП(б).
Как известно, в октябре 1931-го ЦК ВКП(б) так и решил вопрос: назначил Берия первым секретарем ПК Грузии и секретарем Закавказского краевого комитета ВКП(б).
Надо сказать, что Берия действовал все время очень осторожно и умно и никогда не давал оснований подозревать его в политической нечестности. Что же касается отрицательных черт его характера, тогда они мне казались обычными человеческими недостатками. А недостатков было немало.
Так, например, он ценил людей лишь постольку, поскольку они были ему нужны в данный момент или могли быть нужны в будущем. Когда же они переставали быть ему нужными, он просто отворачивался от них, а при случае даже мог дать им пинок в спину.
Я, например, припоминаю, каким внимательным был Берия и как он ухаживал за Власиком (начальник охраны Сталина. – Б. С.), пока еще сам не стал достаточно близок к товарищу Сталину, чтобы иметь возможность пренебречь Власиком.
Берия мог иногда издеваться довольно грубо над маленькими людьми, всецело от него зависящими. Так, например, у него на даче в Гаграх работал агрономом некий Зедгенидзе. Берия часто приглашал его к себе к обеду, но целый обед над ним измывался грубо и плоско, заставляя несчастного агронома, человека уже немолодого, краснеть и потеть.
Еще один штрих. Как известно, характер человека нигде так ярко не проявляется, как в игре. Тут видишь, честен ли человек, способен ли он на самопожертвование в общих интересах команды, сливается ли он с коллективом или старается выпятить себя и т. д. Я неоднократно наблюдал Берия в игре в шахматы, в волейбол. Для Берия в игре (и я думаю, и в жизни) важно было выиграть во что бы то ни стало, любыми способами, любой ценой, даже нечестным путем. Он мог, например, как Ноздрев, стащить с шахматной доски фигуру противника, чтобы выиграть. И такая "победа" его удовлетворяла.
Иные, может быть, скажут – это мелочь, шутка. Но я считал и считаю, что это нечестно и в известной мере характеризует Берия как человека.
Я привожу эти факты для того, чтобы дать представление о Берия, как о человеке непартийном, как о человеке, поступки которого определялись в первую очередь личными интересами.
Общая культурность и грамотность Берия, особенно в период его работы в Тбилиси, была невысокой. Берия тогда буквально не мог написать стилистически грамотно несколько строк.
Я никогда или почти никогда не видел, чтобы Берия читал что-нибудь, кроме газет. Уже будучи в Москве и видя Берию в составе руководства партией и страной, я подумывал иногда: неужели он не работает над собой? Ведь он имел все возможности брать специальные уроки марксизма-ленинизма, прикрепив к себе лучших московских преподавателей. У меня даже была мысль дать ему такой совет. Ведь без марксизма-ленинизма нельзя правильно участвовать в управлении страной. Но подать такой совет я все-таки не решался: не такие были у нас в это время отношения, да и случая подходящего не было.
Может быть, Берия в Москве и занимался, я этого не знаю, но что касается Тбилиси, то там он книг в руки не брал.
Разумеется, доклады на пленумах Заккрайкома и ЦК КП(б) Грузии, на съездах Грузинской компартии в основном составлялись для него его помощниками, в том числе и мною. Это, конечно, было в порядке вещей.
Что касается книги "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье", то это особый вопрос. За такую книгу, вообще говоря, можно было автору дать степень кандидата исторических наук, и, конечно, подпись на книге должен был ставить подлинный ее автор. Эта книга – не отчетный доклад партийного органа, хотя и называлась она в подзаголовке докладом на партийном активе.
Относительно этой книги и о том, как она была написана, я могу сказать следующее:
Когда, как и при каких обстоятельствах пришла Берия мысль сделать доклад на тему "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье", я не знаю.
Впервые о существовании такого доклада я узнал летом 1935 года, когда как-то утром был вызван Берия к нему на дачу в Крцахисы (в нескольких километрах от Тбилиси).
Приехав на дачу, я нашел там уже ряд работников Заккрайкома и ЦК КП(б) Грузии из обычного окружения Берия. Помню Бедия – зав. агитпропом, Хоштария – тогдашнего первого помощника Берия. Было еще несколько человек, но я не могу их сейчас вспомнить. Они были заняты редактированием доклада, вернее, одной из глав доклада, который, как я тут же узнал, назывался "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье" и который Берия должен был сделать на Тбилисском партийном активе.
В душе я удивился, почему Берия раньше не привлек меня к составлению этого доклада: может быть, он считал меня некомпетентным в этой области, тем более что при составлении этого доклада необходимо было пользоваться документами на грузинском языке, которого я не знаю. Во всяком случае доклад был готов полностью и я только принял участие совместно с другими в редактировании готового текста.
Кто написал доклад? Активное участие принимал в нем, безусловно, Бедия, бывший в то время зав. агитпропом Заккрайкома.
На Пленуме ЦК КПСС в июле т. г. секретарь ЦК КП Армении т. Арутюнов кроме Бедия назвал также Павла Сакваралидзе. Фамилию эту я смутно помню, но кто такой Сакваралидзе, кем он был и что с ним стало, я не знаю.
Полагаю, что подробности составления этого доклада должны быть известны Хоштария Семену, бывшему тогда помощником Берия. Хоштария одно время занимал должность зам. министра земледелия СССР и в 1951 г. после известного мингрельского дела был направлен в Грузию.
Припоминаю такой эпизод. Свой доклад Берия делал в летнем помещении одного из тбилисских клубов. Текст доклада перед выступлением вручил Берия Хоштария. Видимо, Хоштария не проверил страниц доклада, и они оказались перепутанными. В середине доклада Берия заметил, что страницы подложены не в порядке. Произошло замешательство, пока Берия разыскал в папке нужные страницы.
Этот доклад Берия был или послан, или лично доложен (я этого не знаю) товарищу Сталину, который внес некоторые, насколько мне известно, небольшие поправки. Затем доклад вышел отдельным изданием.
Для меня было, конечно, ясно, что эта работа не могла быть и не была сделана Берия. Это не было в его возможностях. Доклад был обширный, являлся научной работой и, во всяком случае, требовал большого количества времени для розыска и отбора соответствующих исторических документов в архивных учреждениях Грузии и Закавказья.
Я не думаю также, что Берия внес в редакцию этой работы много своих мыслей и формулировок. Для этого нужно было знать историю, знать документы. Я никогда не видел, чтобы Берия сидел за этой работой.
Мне было в душе, признаюсь, немного стыдно за Берия: как можно поставить свою подпись под чужим произведением. Это даже не плагиат, а нечто большее.
Единственным извинением для Берия, которое я позже в душе придумал, было то, что подпись Берия на этом труде придавала ему большее значение, чем какая-либо иная подпись. Она позволила книге сыграть значительную роль и в конечном счете принесла большую пользу партии.
Лица, приписывающие мне авторство этой книги, просто не в курсе дела.