Пришлось обратиться за помощью в правительство. Наша просьба была удовлетворена. Работали мы в подземном бомбоубежище Московского метрополитена, ночами.
Частицы космических лучей оставляли в рентгеновской пленке следы. Молоденькие девушки - лаборантки, дипломницы просматривали пленку, находили и измеряли следы, чтобы потом можно было установить характеристики потока излучения. От моих сотрудниц требовалась особая аккуратность, точность.
И снова женский коллектив, как в полку.
Потом мы поднимали наши установки на баллонах в стратосферу на высоту 30 км. Запускали их с Камчатки, они летели через всю страну и спускались в центре России. Кстати, их не раз принимали за НЛО. Организовывали эти полеты ВВС.
Опять ВВС, опять полеты…
Защитила я докторскую. Имею более 200 публикаций, в том числе книги про науку и про войну.
Люблю свое дело. 60 лет связана с МГУ, не представляю себе жизни вне его. Твердо знаю: пока живу - работаю, пока работаю - живу.
Люблю свою семью: мужа, двух сыновей, пять внуков; люблю печь пироги и принимать друзей.
Но оглядываясь на длинную и все же такую короткую жизнь, могу сказать: самыми значительными, самыми яркими в моей жизни были годы в нашем полку.
И до сих пор живу под знаком первой заповеди женского полка: "Гордись, ты женщина!"
* * *
В последнее время вдруг проснулся небывалый интерес к нашему полку в разных странах. Долгие годы там считали наш полк выдумкой, сказкой, агиткой или хотя бы полуправдой.
Из Англии, из Германии приезжали за интервью и выпустили документальные фильмы про нас.
Аспирантки в Канаде и Америке защитили диссертации. За рубежом вышло шесть книг с нашей историей и нашими фотографиями.
Из австралийского университета в Сиднее приехал ученый, и долго я объясняла ему, а он все не мог понять: "Почему вы пошли на войну?" Такое вот он проводил исследование…
А американский летчик Джеффри Томас создал в г. Сиэтле авиационный музей, и в нем есть экспозиция, посвященная нашему полку. Сначала он привез подбитый в горах Югославии самолет По-2, восстановил его, оборудовал и покрасил, "как было у вас".
Мы встречались с Джеффри в Стэнфорде, когда я прилетала к сыну, и его интересовало многое, например: "А где приделывались бомбодержатели, в каком месте под плоскостями?"
Сам летчик говорил мне: "Неплохая машина, на ней можно летать, я пробовал, но ночью я бы не посмел"…
Потом он со своими компаньонами бывал в Москве, встречался с однополчанками. Они пригласили их со всей страны, устроили в гостиницу, набрали интервью и фотографий, поглядели на наше знамя…
Однажды летом мы с мужем гостили в Стэнфорде по приглашению их университета. Наш внук Дима, еще студент, вдруг предложил "покатать" нас на самолете. Его родители немного нервничали: "Это, мама, все твои рассказы про то, что полет ощущаешь по-настоящему только на легком, не скоростном самолете, когда земля и небо около тебя. Вот он и окончил местный "аэроклуб", получил права"…
Дима взял трехместную легкую машину, усадил нас, и мы поднялись в воздух над невысокими горами, океаном, а потом над Сан-Франциско, прямо над небоскребами, над знаменитым мостом. Я была поражена, слышала, что он говорил что-то диспетчеру… Но все же летать над городом…
Когда сели, объяснил: "Сначала мне диспетчер не разрешил лететь над Сан-Франциско, а я сказал, что у меня в кабине два русских летчика, воевали в ту войну". И он ответил: "Лети, как хочешь".
* * *
Осталось нас уже не очень много - меньше половины.
Из университета в нашем полку воевало десять девочек. Двое погибли. В университет вернулось трое: Катя Рябова, Дуся Пасько и я. Девочки окончили механико-математический факультет, аспирантуру и ушли преподавать в другие вузы.
Руфа Гашева и Полина Гельман окончили Военный институт иностранных языков, Руфа сначала преподавала в Военной академии бронетанковых войск, а потом работала редактором в Воентехиздате, Полина защитила диссертацию и преподавала в Институте общественных наук. Аня Еленина работала над диафильмами. Из нашего полка пять бывших студенток университета стали Героями Советского Союза.
Женя Руднева живет в памяти своего любимого ГАИШа, не только сотрудники, но и студенты знают ее имя и гордятся им.
В 1976 году по представлению Института теоретической астрономии АН СССР Центр по малым планетам (обсерватория Цинциннати, США) утвердил название вновь открытой советскими астрономами малой планеты № 1907 в честь Евгении Максимовны Рудневой. Отныне она называется "Малая планета (1907) Руднева".
И как хорошо сказал поэт:
Когда вы песни на земле поете,
Тихонечко вам небо подпоет.
Погибшие за Родину в полете,
Мы вечно продолжаем свой полет.
Мы стали небом, стали облаками
И, наблюдая ваш двадцатый век,
К вам тихо прикасаемся руками,
И думаете вы, что это снег.
Мы согреваем сверху птичьи гнезда,
Баюкаем детей в полночный час,
Вам кажется, что в небе светят звезды,
А это мы с небес глядим на вас.
Мы вовсе не тени безмолвные,
Мы ветер и крик журавлей,
Погибшие в небе за Родину
Становятся небом над ней.
Е. Евтушенко
Песня из фильма "В небе ночные ведьмы", поставленного Евгенией Жигуленко
Да, я знаю, женщина может все! Но и сейчас, когда ночами во сне мы снова видим огненный столб от догорающего самолета, нас особенно остро пронизывает чувство: этого не должно больше быть! Мы хотим, чтобы наши дети и внуки никогда не видели, как горят их друзья в самолетах и танках, никогда не задыхались в горящих городах, чтобы земля для них оставалась зеленой, прекрасной, мирной… Но для этого нельзя забывать о том, что было!
Часть II
Наталья Кравцова (Меклин)
Три года под зенитным огнем
Пустынными улицами Москвы мы идем колонной к Казанскому вокзалу. Серое октябрьское утро. Бьет в лицо колючий снежок. Зима 1941-го наступила рано.
Нас много, девушек в больших не по росту шинелях и огромных кирзовых сапогах. В такт шагу позвякивают котелки, привязанные к рюкзакам. Сбоку у каждой - пустая кобура для пистолета, фляга и еще какие-то ненужные вещи, которые почему-то непременно должны входить в комплект "снаряжения".
Москва военная провожает нас. Из скверов торчат стволы зениток, стоят трамваи, брошенные, полузанесенные снегом. Метро не работает. На станциях и в тоннелях люди прячутся от бомбежки.
Но мы не унываем. Потому что мы уже солдаты: на нас новенькая военная форма со скрипучим кожаным ремнем. Теперь все позади: и отборочная комиссия во главе с Мариной Расковой, и медицинская комиссия, и две шумных недели в здании академии Жуковского, где находился сборный пункт. Сюда съезжались из разных городов девушки - пилоты и техники, здесь мы постигали азы военной дисциплины и сущность субординации.
…Подковки сапог стучат по булыжнику. Мы идем на войну. Правда, сначала предстоит учеба в летной школе, в городе Энгельсе на Волге, где мы будем изучать теорию и практику летного дела.
Идем по утреннему городу, поем бодрые песни. Редкие прохожие останавливаются, глядя на нас, а пожилые женщины подходят к самому краю тротуара, молча стоят и крестят нас, провожая колонну грустным взглядом.
На вокзале грузим в теплушки матрацы, мешки, продовольствие. Только к вечеру эшелон трогается. В потемневшем небе первые вспышки разрывов. Воздушная тревога: гудят паровозы, заводы, грохочут зенитки. Двери в теплушках раздвинуты, тихо звучит песня:
Прощай, прощай, Москва моя родная,
На бой с врагами уезжаю я…
Мы смотрим в московское небо. Многие - в последний раз.
* * *
Семь месяцев мы провели в летной школе в городе Энгельсе под Саратовом. Здесь собралось много женщин-авиаторов, приехавших по приглашению известного штурмана, Героя Советского Союза Марины Расковой, которая активно взялась за формирование трех женских авиационных полков.
Сначала всех разделили по группам: летчики, штурманы и техники. Каждая группа изучала необходимые для данной профессии предметы. Раскова привлекала к преподавательской работе известных специалистов и сама преподавала штурманские дисциплины.
Когда теоретический курс был завершен, из всего личного состава были сформированы три отдельных авиаполка: 586-й истребительный полк на самолетах Як-1, 587-й полк пикирующих бомбардировщиков на самолетах Пе-2 и 588-й полк ночных легких бомбардировщиков на самолетах По-2. Начались практические занятия, тренировочные полеты, стрельбы, воздушный бой, бомбометание…
Все три полка участвовали в боевых действиях до последнего дня войны. Но чисто женским (ни одного мужчины) оставался только наш полк ночных бомбардировщиков.
* * *
Один из первых приказов: всем - короткая стрижка. Никаких кос, никаких локонов.
…Пожилой парикмахер, последний раз щелкнув ножницами, отступил от зеркала, и я увидела коротковолосого мальчишку, который смотрел прямо на меня. Неужели это я? Ну да, это мой вздернутый нос, мои глаза, брови… И все же - нет, не я. Кто-то совсем другой, ухватившись за ручки кресла, испуганно и удивленно таращил на меня глаза…
У мальчишки на самой макушке смешно торчал хохолок. Я попробовала пригладить прямые, как иголки, волосы, но они не поддавались. Растерянно я оглянулась на мастера, и он скороговоркой сказал:
- Ничего-ничего, это с непривычки. Потом улягутся. Следующий!
Женя Руднева спокойно улыбнулась мне и села. Тонкая шея в широком вырезе гимнастерки. Строгий взгляд серо-голубых глаз. Тугая светлая коса. Глядя на себя в зеркало, Женя стала неторопливо расплетать косу. Наконец, она тряхнула головой, и по плечам ее рассыпались золотистые волосы. Все кругом застыли: неужели они сейчас упадут на пол, эти чудные волосы?…
Поглядывая на Женю, мастер стал молча выдвигать и задвигать ящики, ворошил там что-то, перекладывал щетки, гребенки… Потом тяжело вздохнул:
- Стричь? - спросил негромко.
Женя удивленно подняла глаза и утвердительно кивнула. И он сразу нахмурился, сердито проворчал, обернувшись к нам:
- Тут и так тесно, а вы все столпились… Работать мешаете!
И снова защелкали ножницы, неумолимо, решительно. Даже слишком решительно.
Повернувшись, я пошла к выходу. Справа и слева от меня неслышно, как снег, падали кольца и пряди, светлые и темные. И мягко ступали сапоги по этому ковру из девичьих волос.
* * *
…Долго девушки не могли привыкнуть к тому, чтобы обращаться к подруге, с которой спала рядом, которую называла "Ира" или "Ириша", официально: "Товарищ начальник штаба" или "товарищ лейтенант". Строгости воинской дисциплины казались ненужными.
Вот как об этом вспоминает авиатехник Мария Щелканова:
"С первых же дней организации полка к нам прибыла инженер старший лейтенант Озеркова - строгая, по-военному подтянутая, физически закаленная. Прибыла она из Иркутского военного училища, где вела педагогическую работу.
Весь коллектив механиков и техников невзлюбил ее. За что? За то, что она начала с муштры, выправки, строгого соблюдения уставных правил. Требовала, чтобы мы дословно повторяли ее приказания, докладывали об исполнении, подходили и отходили по форме. А мы, люди, пришедшие с гражданской службы, считали соблюдение внешней дисциплины ненужной формальностью. Мы были убеждены, что и без следования букве устава честно и самоотверженно выполняем свой долг.
А Озеркова была неумолима и не шла ни на какие уступки. В любое время - и днем и ночью, в мороз и в бурю - она поднимала нас "по тревоге" и с часами в руках следила за точным выполнением своих приказаний.
Только позже, на фронте, мы изменили свое отношение к Озерковой. Мы поняли, что своей требовательностью и строгостью она закаляла нас, готовила к преодолению трудностей, с которыми мы встретились в боевой обстановке. Только на фронте мы поняли свою ошибку: Озеркова не сухой бездушный формалист, за которого мы ее принимали, а живой, прямой, отзывчивый человек. Мы полюбили Соню Озеркову, оценили ее как талантливого руководителя, старшего товарища и друга".
* * *
Из дневника штурмана Гали Докутович (летная школа, Энгельс):
"6.1.1942…Утром не пошли на зарядку, сидели дома, изучали карту. После завтрака пришли сдавать район старшему лейтенанту. Почти половину группы она отправила на аэродром. Первый раз в жизни поднялись в воздух Надя Комогорцева, Катя Рябова и другие. Катя отморозила щеку, но все вернулись радостные, возбужденные, рассказывали друг другу о своих первых ощущениях в воздухе.
8.1.1942…В воздух как штурман я поднялась впервые. Теперь я понимаю, как может захватить штурманское дело! Немного полетаешь и ходишь как зачарованная, скорей хочется опять в воздух… Группа сейчас на занятиях… В классе сидят девять человек. Остальные на аэродроме, летают. А небо такое зовущее, голубое, солнечное…
5.2.1942…Теперь летаем на восстановление ориентировки. Очень интересно… Чудные какие мы вчера в столовую пришли после ночных полетов! Лица красные, волосы лохматые, глаза воспаленные. Пришли в час ночи прямо в комбинезонах, унтах. Сидим, едим, а Женя Жигуленко клонит и клонит голову Вере Белик на плечо, глаза совсем закрываются. Мороз не особенно сильный - 24 градуса, у нас это считается тепло…
31.1.1942…По сигналу тревоги мы оделись и вышли на аэродром. Погода была ужасная: ураганный ветер поднимал в воздух сугробы снега, залепляя глаза, нос; снег на лице таял, лицо становилось мокрым, от ветра сразу покрывалось коркой льда. Ресницы сразу превращались в ледяные сосульки, в пяти шагах уже ничего не было видно. И мы шли по аэродрому, навстречу ветру, спешили на поле держать самолеты. Шли по компасу через снежные сугробы, ураган буквально валил с ног. Но вышли точно на самолеты. Часов пять стояли у машин, оберегая их от урагана. Потом ветер немного утих… А сегодня опять ярко светит солнце… Вчера в ангаре дверь погнуло и сорвало…"
* * *
Как ослепительно блестит на солнце снег! Я иду по белому полю, под ногами легкий хруст, надо мной голубеет небо. Мороз приятно холодит лицо. Сегодня мы летаем по неизвестному маршруту. Вдали стоит тяжелый четырехмоторный бомбардировщик ТБ-3. Фигурки людей под его большими крыльями кажутся крошечными…
Вот и самолет. По высокой лесенке мы забираемся в кабину. Дружок остается внизу, преданными глазами смотрит в открытую дверцу, готовый по первому зову прыгнуть в нее.
В кабине почти все уже в сборе. Сидят, слушают Раскову. Марина Михайловна рассказывает, как, вынужденно прыгнув с парашютом, она встретилась в тайге с медведем.
- Я притворилась спящей. Он подошел, стал обнюхивать мое лицо и вдруг лизнул в нос. Язык шершавый, мне захотелось чихнуть.
В это время в кабину заглядывает летчик, вопросительно смотрит на Раскову.
- Запускайте моторы! - командует она, все еще улыбаясь.
- Есть запускать моторы!
- Ну, теперь за работу, - говорит она уже серьезно. - Сегодня летим по новому маршруту. Следите по своим картам, делайте расчеты. Я в любой момент могу спросить о местонахождении самолета.
Мы вынимаем из планшетов карты, готовим навигационные линейки, ветрочеты. Самолет, тяжело разбегаясь, взлетает. Под рифленым крылом медленно проплывают ангары, здания, Волга…
* * *
Контрольный полет прошел хорошо. Женя Руднева медленно пошла от самолета, увязая в снегу меховыми унтами. Комбинезон был ей велик, сидел на ней мешковато. На комбинезоне болтались веревочки с привязанными к ним предметами штурманского снаряжения. Ветрочет, навигационную линейку, карандаш и резинку Женя специально привязывала, чтобы не растерять в полете и всегда иметь их под рукой.
Женя была не очень расторопна. Раньше она мало занималась спортом, и теперь, в армии, это мешало ей. В университете она изучала астрономию, увлекалась математикой, философией, литературой. Уже на третьем курсе она писала научные статьи по астрономии, и ей предсказывали будущее ученого. Но Женя ушла воевать…
На занятиях Женя всегда задавала вопросы. Человеку, не знавшему ее, могло показаться, что она не понимает самых простых вещей. На самом деле все было не так.
…Идут занятия по аэродинамике. В аудитории тишина. Преподаватель чертит на доске схемы, пишет формулы. Мы записываем. Все кажется простым и понятным. Но вот он кончил, отряхнул от мела руки и повернулся:
- Все ясно?
Кто-то поднял руку. Ну, конечно, это Женя. Раздается ее нежный голосок:
- Разрешите? А почему вы написали эту формулу? Как она выводится?
Преподаватель задумывается: в самом деле, как ее вывести? Женя смотрит на него серьезно и выжидающе. И он начинает объяснять, углубляясь в высшую математику.
- Больше вопросов нет?
Не проходит и дня, чтобы Женя не спросила: "А почему?" Ей хочется знать все. Знать глубоко. Ее интересуют и причины явлений и следствия. Так она привыкла учиться в университете.