* * *
Рассказывает Калерия Рыльская:
"…Перед наступлением на Крым в апреле 1944 года мы полгода летали на Керченский полуостров из Пересыпи. Крутой морской берег по соседству с поселком был уставлен рядами наших По-2.
Осев на неопределенное время на одном месте, мы, стеснив хозяев, расположились в домиках, спали на чистых простынях, которые стирали и гладили сами. Набитые сухим сеном мешки на нарах служили нам матрацами. Наши шелковые подшлемники были всегда выстиранными, выглаженными и даже выкрашенными у кого в синий, у кого в голубой, а то и в красивый солнечный цвет. Разноцветные подшлемники стали для девушек единственным украшением.
В поселке не было хорошей воды. Ее привозили издалека, с Кубани, и только для питья. Такую воду жители поселка называли сладкой. Местная солоноватая вода была отвратительна на вкус, мыло в ней совершенно не мылилось.
Выручал нас дождь. Объявляли общий аврал, на улицу выставлялась вся имеющаяся посуда. Дождевую воду берегли пуще глаза.
Когда она кончалась, отправлялись на промысел, вооружившись пустым ведром и кружкой. Осторожно, чтобы не взбаламутить, черпали воду из ям, овражков.
Таков был наш незамысловатый быт, который нас мало смущал: все мы жили одним - поскорее разгромить врага".
* * *
Штурман эскадрильи Катя Рябова прилетела в станицу Ахтанизовскую, чтобы в штабе дивизии оформить путевку в санаторий на 10 дней. Привезла ее летчица Августина Артемьева, недавно прибывшая в полк. Здесь же, в Ахтанизовской, стоял полк штурмовиков. Не успели девушки осмотреться, как к ним подошли два летчика.
- Разрешите, девушки, с вами познакомиться. Что-нибудь вам помочь? Мы слышали о женском полку. Ночью вы пролетаете прямо над нами.
Это были два неразлучных друга Сивков и Есауленко. Завязался разговор. Узнав, что Катя едет в Кисловодск, Гриша Сивков обрадовался.
- Да ведь и я там скоро буду! Обязательно вырвусь на пару дней…
…В Кисловодске они встретились, познакомились ближе. Два дня гуляли вместе по парку, по окрестностям. Оказалось, оба любят математику. Катя, бывшая студентка мехмата МГУ, сразу решила задачу, над которой долго и безуспешно бился Гриша. Спустя два дня он улетел, пообещал Кате:
- Буду писать тебе. Каждый день. Станешь отвечать?
- Посмотрим, - уклончиво ответила она, но, увидев на лице его разочарование, добавила: - Буду. Изредка…
…В одном из писем Гриша попросил Катю как-нибудь пролететь над его аэродромом после первого вылета на задание. Он будет сигналить ей карманным фонариком. Смущаясь, Катя рассказала об этой его просьбе своему командиру Марине Чечневой. Марина ответила:
- Пиши своему штурмовику, что пролетим над ним в следующий понедельник, если будет летная погода.
Но в следующий понедельник боевая работа началась позже обычного, и Катя волновалась, будет ли ждать ее Гриша в три часа ночи… Вот и аэродром впереди. Снизившись, Марина перешла на бреющий полет. Обе искали огонек фонарика. И вот - увидели.
- Ну, Катя, сейчас мы испортим колесами его прическу!
Марина помигала бортовыми огнями, снизилась до нескольких метров, и Катя увидела мигающий огонек совсем близко. Почти у самого самолета промелькнула темная фигура.
- Гриша! Здравствуй! - крикнула Катя.
…После войны Гриша Сивков нашел Катю. На его груди были две Золотые Звезды Героя Советского Союза и одна у Кати. С авиацией он не расстался. И с Катей Рябовой тоже.
* * *
Вспоминает Руфина Гашева:
"…Тонкая талия плотно перетянута широким армейским ремнем. Белоснежный подворотничок, как ожерелье, охватывает девичью шею. Мягкие каштановые волосы, нежное лицо, будто тронутое легким загаром… Красивая она была, наша Ольга, командир эскадрильи гвардии капитан Санфирова.
Многим в полку Леля казалась слишком уж требовательной, даже придирчивой. Но это потому, что она любила порядок во всем - в полетах, во внешнем виде, даже в мыслях. С подчиненными была всегда ровной, вежливой и внимательной. Я не помню, чтобы она накричала на кого-нибудь, позволили себе грубость. Правда, один раз она меня здорово отругала…
В одном из полетов на Новороссийск у нас зависла кассета с зажигательными ампулами. Как мы ни старались, кассета не срывалась. Тогда я решила вылезть на крыло и вытолкнуть ее руками. "Не смей!", - сказала Ольга. Но я не послушалась, вылезла. Ведь при посадке кассета могла сорваться и самолет загорелся бы. Леле ничего не оставалось делать, как держать самолет в горизонтальном полете. Я подползла к передней кромке крыла, одной рукой ухватилась за расчалку, а другой стала толкать кассету. Она никак не поддавалась, сидела в замке намертво. Устала я, руки онемели. Пеняла, что не сбросить ее. Нужно перебираться в кабину, а сил нет. Еще немного и я соскользну с крыла. Леля начала уговаривать меня ласково-ласково: "Руфочка, милая, подтянись немного". Кое-как я добралась до ее кабины и повисла - не могу дальше. "Ну-ну, дорогая, еще чуть-чуть", - уговаривает Леля. Докарабкалась я до своей кабины, перевалилась на сиденье. И вот тут Леля обрушилась на меня: "Бестолковая! Сумасшедшая! Ты же могла упасть! Как бы я объяснила, где мой штурман?" На земле она доложила обо всем Бершанской, и мне опять попало…
А кассету вооруженцам пришлось молотком выколачивать из замка - ушко погнулось".
* * *
Погода - штормовая. Гудит Азовское море. Сильный северо-восточный ветер гонит наши По-2 на цель с такой скоростью, что они мчатся как истребители. Зато назад ползут целую вечность.
Клава Рыжкова за шесть вылетов порядком вымоталась. Из-за нависшей над целью облачности приходилось бомбить с высоты 500 метров, и зенитки не жалели снарядов. К тому же штурман Хиваз Доспанова, видно, нервничала, потому что в переговорном устройстве беспрерывно звучал ее высокий голос. После госпиталя Хиваз каким-то образом сумела уговорить командира полка и получить разрешение на полеты. Теперь ей бывает очень трудно: после переломов обе ноги стали короче. Но она крепится, по-прежнему хохочет и поет.
- Ветер усилился, - говорит она Клаве. - Ты видишь, какой тут цирк! Весь полк собрался! Целое представление…
На земле непрерывно горит посадочный прожектор. С зажженными навигационными огнями По-2 ходят по кругу. На последней прямой снижающийся самолет летит так медленно, что, кажется, можно идти с ним рядом и он не обгонит тебя. Дождавшись своей очереди, Клава зашла на посадку. Едва колеса коснулись земли, как самолет окружили техники и, удерживая его за крылья и стабилизатор, стали сопровождать к стоянке.
- Полеты запретили! - крикнули Клаве.
Наконец, самолет в безопасности, весь опутан тросами, закреплен на месте. От стоянки до обрывистого берега всего несколько шагов. Клава спохватилась: нет Хиваз.
- Хиваз, где ты?
Она нашла ее в сторонке. Согнувшись, Хиваз сидела на пустом ящике из-под бомб и плакала.
- Очень ноги болят… Не выдержала… Сейчас пройдет…
Вместе они отправились домой. Порывы ветра сбивали с ног.
Рядом стонало, бушевало море. И казалось, что это на высоком берегу стонут бедные По-2…
* * *
Катерлез - один из укрепленных районов немцев под Керчью. Отбомбившись по цели, штурман Саша Акимова перенесла свое внимание на прожекторы, пытаясь подсказать летчице Кате Пискаревой, куда от них уйти. Но Катя действовала по своей схеме: применила излюбленный свой прием - скольжение. Однако на этот раз самолет держали пять прожекторов и скольжение не помогло: По-2 так и остался в лучах.
- Возьми курс 50, с попутным ветром быстрее выйдем.
В этот момент трасса пуль крупнокалиберного пулемета полоснула по самолету, задев мотор, который захлебнулся, чихнул два раза и затих. Катя перешла на планирование. Саша напомнила:
- Высота 700 метров. Больше не скользи, а то и эту потеряем.
Прожекторы один за другим оставили самолет и переключились на другой По-2, который приближался к цели и еще не успел сбросить бомбы.
- Сколько минут до Жуковки? Дай точный курс, - попросила Катя.
У поселка Жуковка на побережье Керченского пролива была оборудована небольшая площадка, куда садились подбитые в Крыму самолеты. Там же дежурили два техника, которые могли произвести несложный ремонт.
- Держи 40. Лететь восемь минут или меньше: ветер попутный, сильный.
Самолет снижался. Попутный ветер помогал быстрее долететь до площадки. Обе всматривались в темные очертания берега.
- Дай красную ракету. Придется садиться с попутно-боковым.
Внизу немедленно включили посадочные огни. Катя заходила с явным промазом: сильный ветер мешал точно рассчитать посадку… Слева промчалось посадочное "Т", а высота еще есть. Она слегка подскользнула, наконец колеса коснулись земли - толчок… и самолет резко клюнул носом, уткнувшись мотором в какую-то траншею или яму. Обе сильно стукнулись лицом о приборную доску.
- Долетались, - почему-то радостно сказала Катя, трогая рассеченный лоб. - Ты как, а? Штурман!
В ответ Саша выплюнула на ладонь передний зуб. С трудом ворочая языком, произнесла:
- Н-ничего…
К ним уже бежали со старта…
* * *
Ночью немцы бомбили аэродром "братцев". Саша Громов был дежурным по полетам. Все, кто был на старте, бросились рассредотачивать самолеты. Бомбы падали, и дрожала земля от взрывов. После короткого перерыва - снова бомбежка. Ребята прятались в воронках.
Спасая самолеты, Саша бегал по полю и прыгнул в воронку слишком поздно: его ранило осколками. Ранило тяжело…
Всех пострадавших увезли в Краснодар, в госпиталь. На следующий день я полетела туда. На большом Краснодарском аэродроме я порулила в ту сторону, где стояли брезентовые палатки с красным крестом. Оказалось, раненые были еще здесь, в палатках.
У Саши было самое тяжелое ранение - в руку и поясницу. Он лежал на животе и не мог ни поворачиваться, ни даже шевелиться. Бледный, с огромными глазами, глубоко запавшими, он приподнял с подушки голову и попытался улыбнуться.
- Саша, как ты себя чувствуешь?… Тебе очень больно?…
Я опустилась на колени, чтобы ему не нужно было поднимать голову.
- Ничего… Все будет в порядке.
Вопросы были глупые. И так было видно, что ему очень плохо. На лбу у него бисером выступили капельки пота. Мне хотелось плакать. Еще недавно мы с ним ходили по обрывистому берегу, радовались, что освобожден наш Киев. И вот он лежит неподвижно, сильный, большой Сашка, лежит с глубокой раной, совсем беспомощный… Я проглотила слезы, но губы мои задрожали, когда я хотела что-то произнести…
- Ты не смотри на меня… так… Сашка еще летать будет…
- Ну конечно будешь. Только выздоравливай…
Он прикрыл глаза. Я поцеловала его в холодный лоб.
- Я прилечу к тебе, Саша… Держись… До скорой встречи.
А через несколько дней он умер. От гангрены. Рана оказалась слишком глубокой: были повреждены внутренние органы.
- Был Сашка, и нет его… - повторял он, лежа на животе и глядя в окно на кусочек синего неба, где, он знал, ему уже никогда не бывать…
* * *
Первый морской десант на Керченский полуостров оказался неудачным. Поднялся шторм, и в открытое море унесло катера, тендеры, мотоботы, на которых плыли десантники. Мы получили задание - искать их в море. Азовское море разбито на квадраты. Воображаемые, конечно. И наши По-2 летают по квадратам.
Штурман Нина Реуцкая внимательно всматривается в море. Летим над самой водой - высота не больше тридцати метров. Для хорошего обзора надо бы повыше, но сверху, как огромный пресс, давят на самолет низкие свинцовые тучи, прижимая его к воде.
- Пора разворачиваться, - говорит штурман.
Теперь мы летим параллельно берегу, километров в сорока от него. Сыро. Моросит мелкий дождь. Мы продрогли. А кругом бескрайнее серое море в мелких волнах, от которых рябит в глазах и кружится голова.
Я смотрю на однообразную поверхность моря и теряю представление о высоте. Мне вдруг кажется, что обычные небольшие волны - это огромные валы и что лечу я слишком высоко. Нужно бы спуститься ниже, но я знаю: ниже нельзя, потому что на самом деле мы летим низко. Стрелка высотомера колеблется где-то между цифрами 20 и 30.
В голову лезут глупые мысли: чуть отдать от себя ручку управления - и самолет нырнет в воду… Слышу неуверенный голос штурмана:
- Наташа, вон слева, похоже, что-то темнеет, видишь?
Мы летим к тому месту, где Нине что-то померещилось - ничего. Волны, волны. Серое море, серое небо… А где-то они ведь есть, пропавшие тендеры. И там люди, без пищи, возможно, раненные.
Ищем упорно, настойчиво, день, два… Потом оказалось, что их прибило к берегу где-то далеко от того района, в котором мы искали. На тендерах было перебито управление. Среди десантников многие еще были живы.
* * *
Ноябрьскими ночами 1943 года летчицы полка бомбили вражеский укрепленный район под Керчью, помогая нашим десантникам удерживать небольшой плацдарм в Крыму.
Ира Себрова со штурманом Ниной Реуцкой возвращались с шестого полета. Близился рассвет и конец боевой работы. Однако на земле к самолету подошла командир полка Бершанская.
- Себрова, может быть, успеете до рассвета слетать еще раз? Армия просит нанести побольше ударов.
И снова - пролив, Крымский берег, Керчь. Зенитки обрушили огонь на одинокий самолет, видимый на фоне бледного неба. По-2 успел отбомбиться, как вдруг заглох мотор - стреляли точно.
- Будем садиться, - как можно спокойнее сказала Ира.
- А куда… садиться? - спросила Нина упавшим голосом: она знала, что земля внизу вся изрыта, искромсана - траншеи, воронки… Самолет неумолимо снижался. Ира держала курс на восток, старалась рассмотреть землю сквозь предутреннюю мглу. Последние метры… Колеса стукнулись о землю и вдруг самолет резко развернулся и встал на нос: правое колесо попало в воронку. Девушки отделались ушибами.
Они увидели рядом подбитый танк, проволочные заграждения, разбитый истребитель. Откуда-то появились два солдата, показали направление к пристани, крикнули:
- Не задерживайтесь! Скоро бомбежка!
Переполненный катер был готов к отплытию. Девушек кое-как пристроили возле раненых. Под брезентом лежали убитые. Немцы методично бомбили Керченский пролив. Не успел катер проплыть и половину пути, как раздался гул и весь пролив покрылся водяными столбами. Под грохот взрывов катер причалил, и все, кто был в состоянии, бежали, шли и даже ползли на берег, укрываясь в воронках. Пересидев бомбежку, Ира и Нина выбрались, отряхиваясь, и в ужасе замерли: на том месте, где еще недавно покачивался на воде катер, было пусто. Кто-то истерически кричал и лез в воду…
На попутной машине они добрались в полк, а вечером снова полетели на задание.
К концу войны Ира Себрова сделала 1004 боевых вылета, больше всех в полку.
* * *
Темная январская ночь, мутная и сырая, видимость отвратительная. В эту ночь наша артиллерия и авиация обеспечивают высадку морского десанта в Керчи. Задача самолетов По-2 - бомбить вражеские прожекторы и огневые точки на побережье, мешая им работать.
Едва долетаешь до Керченского пролива, как сразу попадаешь в мир огня: рвутся бомбы, бьет артиллерия, сыплют мины "катюши".
А бесстрашные десантники, ничем не защищенные, плывут через пролив на катерах, на каких-то неповоротливых лодчонках. Плывут прямо к пристани, в лоб. С берега их в упор освещали прожекторы, бьют по ним пулеметы, минометы. Катера отстреливаются и упорно плывут. Один за другим вспыхивают, выходят из строя, огонь пожирает людей. Жутко смотреть, как они горят.
Мы буквально висим над прожектерами, огневыми точками, бросая на них бомбы. А катера все ближе к берегу. Сейчас моряки будут прыгать в воду и высаживаться на берег, штурмом беря пристань. По вражеским позициям пробегает огненная волна: это дают последний залп наши "катюши".
В эту ночь морская пехота захватила часть города и соединилась с нашими войсками восточнее Керчи, где уже был небольшой плацдарм.
* * *
Моряки… Они проезжали через наш поселок, веселые, крепкие парни. Заходили к нам знакомиться.
- Сестрички, встретимся на той стороне, в Крыму, - говорили они, прощаясь, и махали бескозырками из машины.
А Володя, молодой, еще безусый паренек, весь в татуировке, никак не хотел уезжать: уж очень понравилась ему Нина, мой штурман. Он без конца говорил ей что-то, обещая написать письмо, а она только посмеивалась и торопила его:
- Иди, иди - вон машина твоя уходит! Догонять придется!
Володя шел к машине, оглядываясь, и все повторял:
- Там увидимся, на той стороне!
Сначала он говорил это убежденно, но чем ближе подходил к машине, тем неувереннее звучал его голос. Забравшись в кузов, он уже нерешительно спрашивал:
- Там, на той стороне, увидимся?
На следующий день от него пришло письмо. Передал его какой-то артиллерист проездом.
- "Братишки" шлют привет всем девчатам. Они готовятся к высадке, - сказал он.
Нина обрадовалась письму, хотела ответить, но адреса не оказалось. Да и какой там адрес, когда моряки готовились с боями высаживаться в Керчи…
Потом, спустя некоторое время, мы все-таки встретились с моряками, оставшимися в живых. На той, на Крымской, стороне. Но Володи среди них уже не было…