Конечно, они в какой-то степени обременяли нас. В долгие зимние ночи, когда темнеет в пятом часу, а рассветает только в девять, полетаешь двенадцать-четырнадцать часов подряд, а утром, забросив ногу за борт, приподнимешься и вываливаешься как мешок из кабины. А тут еще парашют с собой тащить…
И все же парашюты брали с собой не зря.
* * *
Вспоминает Руфина Гашева:
"Это было в Польше, за рекой Нарев. К тому времени мы с Лелей Санфировой сделали уже около восьмисот вылетов. На этот раз мы получили задание разбомбить немецкий штаб в одном из населенных пунктов.
…Подлетаем к цели. Отлично видно белое здание, сверху похожее на букву "Г", где находится штаб.
- Давай заходи. Курс триста десять. Буду бомбить, - говорю я.
Леля ложится на заданный курс, и самолет идет по идеальной прямой. Прицеливаюсь. Самолет вздрогнул, освободившись от груза. Хорошо видно - бомбы попали в цель. И тут же - беспорядочный огонь с земли, но мы уходим бесшумно, со снижением. Я все оглядываюсь. Но что это Леля вдруг забеспокоилась?
- Руфа, ты посмотри, что у нас с мотором делается…
Вижу - пламя лижет капот двигателя и судорожно тянется к фюзеляжу. Отвалился патрубок. Вот-вот огонь охватит всю машину. Неотрывно смотрю на ярко-желтое с красными язычками пламя. Идем на малом газу, высота все теряется. Как же медленно тянется время! Чуть не на бреющем прошли линию фронта.
- Руфа, снимай парашют, прыгать уже невозможно. Как только сяду, сразу выскакивай - и подальше от самолета. Быстро отстегиваю парашют.
- Сняла? А теперь ты поведи, я сниму.
Летим низко, продолжаем до боли в глазах смотреть на пламя. Показался наш аэродром. Даю красную ракету и заходим на посадку с прямой. Леля идет докладывать.
- Товарищ командир, задание выполнено. Бомбы легли в цель. Самолет неисправен. Разрешите лететь на вашем самолете?
- Хорошо, берите мой, - сказала Бершанская.
- Спасибо! - Леля ни словом не обмолвилась о том, что пришлось пережить за эти страшные сорок минут".
После этого случая прошло совсем немного времени, когда немцы снова подожгли их самолет. В ту ночь, 13 декабря, летчики полка бомбили станцию Насельск севернее Варшавы…
* * *
Вспоминает Руфина Гашева:
"Мы с Лелей Санфировой, уже сделав два вылета, летели в третий. Это был мой 813-й вылет… Леля взяла курс домой, когда я вдруг увидела, что загорелось правое крыло. Несколько секунд летели молча. Огонь быстро расползался в стороны, приближаясь к кабине. Леля тянула время: хотела подлететь ближе к линии фронта. Но вот больше медлить нельзя, и я слышу ее голос: "Руфа, быстрей вылезай, прыгай!.."
Обеими ногами я встала на крыло, и меня сдуло струей воздуха. Падая, дернула за кольцо. Парашют почему-то не раскрылся, я камнем понеслась в черную пропасть. Ужас охватил меня. Собрав последние силы, я еще раз рванула трос. Меня сильно тряхнуло, и надо мной раскрылся белый купол. Приземлилась благополучно. Я высвободилась из парашюта и, отбежав в сторону, поползла. На земле стоял сильный грохот - казалось, стреляли сразу со всех сторон…
Мысль о Леле не покидала меня. Что с ней? Может быть, она ушиблась, сломала ногу и лежит одна, беспомощная? А может быть, ее схватили немцы?… Вдруг рука моя наткнулась на что-то холодное, металлическое: "Мина!" Что же делать? Здесь минное поле… Нужно ползти, ничего другого не придумаешь. Я снова двинулась в путь, шаря перед собой рукой, а потом и палкой, как будто это могло спасти от внезапного взрыва. Вдруг передо мной возникла стена из колючей проволоки… Долго возилась, исцарапала руки и лицо, порвала комбинезон. Наконец мне удалось преодолеть ее… Почти сразу услышала русскую речь. Свои! Я встала и громко крикнула: "Послушайте!" В ответ закричали: "Давай сюда, родная!"
В траншее меня окружили бойцы, дали горячего чаю, кто-то снял с себя сапоги и предложил мне - мои унты были потеряны. Потом меня повели на КП… Я отвечала на вопросы, а сама все думала: "Почему они ничего не говорят о Леле?" Словно угадав мои мысли, кто-то произнес: "А подружке вашей не повезло - подорвалась на минах". Когда смысл этих слов дошел до моего сознания, внутри меня как будто что-то оборвалось… "Она тоже шла через минное поле. Но там были мины противопехотные. А вы наткнулись на противотанковые, потому и прошли"…
Я ни о чем больше не могла думать. Меня куда-то повезли на машине, привезли в землянку. Передо мной оказался генерал, о чем-то расспрашивал. Я что-то односложно отвечала ему, ничего не понимая… Генерал протянул мне стакан: "Пей!" Это был спирт. Я отказалась. Тогда он решительно приказал: "Пей, тебе говорят!.." Я выпила его, как воду, но ничего не почувствовала. Пришла медсестра, дала мне снотворное, но я не уснула…
Наступило утро. Лелю нашли, принесли. Я вышла из землянки посмотреть на нее. Казалось, она спит, склонив голову на плечо… Ничто не шевельнулось во мне, как будто это была не она… Потом приехали девушки из полка. Меня обнимали, утешали… Когда подъехали к дому, где мы жили, я сразу встрепенулась, заспешила и, выпрыгнув из машины, босиком побежала в свою комнату. Мне казалось, что Леля там, настоящая, живая…
Лелю решили похоронить в Гродно. Узнав, что ее увозят, я ночью пошла с ней попрощаться. Подошла к гробу… И дальше ничего не помню, очнулась опять у себя в комнате.
После всего происшедшего я как-то перестала ощущать жизнь. Ни на что не реагировала, не могла ни есть, ни спать. Меня отправили в санаторий. Все дни я проводила у камина, глядя на огонь, не говоря ни слова…
Вернувшись в полк, я первое время очень боялась - вдруг мне страшно будет летать? Ведь бывает так… Но все обошлось, и я снова летала, как и прежде. Только летчик у меня был другой - Надя Попова. Летала она блестяще, а я иногда ошибалась и называла ее Лелей".
* * *
Из письма Руфине Гашевой пехотного разведчика В. П. Силкина:
"Уважаемая Руфина Сергеевна!
…Я тоже участник Отечественной войны, но не летчик, а обыкновенный пехотный разведчик. У меня в памяти остался эпизод, когда ночью над передним краем летел горящий самолет и из него выпрыгнули на парашютах два человека. Они приземлились между немецкой и нашей обороной. Вскоре раздался взрыв и крик женщины: "Помогите!" Мы бросились на зов. Но весь тот участок был заминирован, и прежде чем успели подползти к летчице, раздался второй сильный взрыв. Мне на лицо падает воротник от комбинезона и часть тела летчицы. Самолет горит, сильно освещая местность. Немцы беспрерывно стреляют, но нам все-таки удалось вынести летчицу. Тут же бросились за второй. Другая оказалась счастливее, она приземлилась на противотанковых минах.
Кто были те летчицы, мы не знали. Да и живую не удалось как следует рассмотреть, тогда было не до этого.
И вот теперь, прочитав очерк, я решил, что это именно тот случай. Если мне не изменяет память, это было в Польше, недалеко от населенных пунктов Буда, Обремб и Пашковица. Был небольшой мороз…
…Помню я, Руфина Сергеевна, того солдата, который дал вам свои сапоги. Вы ведь были тогда босые, унты-то еще в воздухе свалились с ног. Его фамилия Мороз. Но он погиб спустя полтора месяца после того случая с Вами…
…Руфина Сергеевна, о Вашем героизме, о героизме советских летчиц, я теперь всем своим товарищам по работе рассказываю. Они молодые и не видели, не пережили того, что испытали мы в войну. Им это нужно знать…"
* * *
Нам дали необычную задачу: освещать ночью местность, где будут наступать наземные войска. Им предстояло расширить уже имеющийся небольшой плацдарм в районе реки Нарев для будущих наступательных действий.
Точно в назначенный час первые самолеты уже были в районе плацдарма. Бросать светящиеся авиабомбы так, чтобы они загорались на определенной высоте, не сложно. Мы и раньше часто освещали цель с помощью САБов, которые, загоревшись, медленно опускались и долго висели над целью, позволяя летчику видеть на земле детали, трудно различимые при обычном ночном освещении.
На этот раз все было не так просто. Бершанская предупредила нас:
- Будьте внимательны, в районе Нарева сплошная облачность. Соблюдайте все правила слепого полета.
И действительно, низкая облачность большой толщины потребовала от летчика максимум внимания и напряжения. До Нарева мы летели ниже облаков, а потом лезли вверх в холодную сырую мглу, чтобы набрать необходимую высоту и сбросить наши "фонари". В облаках приходится лететь по-настоящему вслепую, когда не видишь даже конца крыла и не знаешь, где верх, а где низ. Ориентируешься исключительно по приборам. Причем летчик изо всех сил старается верить прибору и не верить собственным ощущениям: по прибору ты летишь прямо, без отклонений, а тебе кажется, что самолет разворачивается. И невольно хочется исправить крен…
Наши "фонари" зажигались точно под облаками и медленно опускались, освещая землю, которую мы не видели. А утром мы узнали, что операция по расширению плацдарма прошла успешно.
* * *
Вспоминает Калерия Рыльская:
"…Задача в эту ночь была - подавить огневые точки в районе города Нойенбург, к которому подходили наши наземные части. Мы склонились над картами, изучая район. Линия боевого соприкосновения близко подходила к городу с севера и юга, а с востока нас отделяла широкая Висла. За этим водным рубежом располагался передний край обороны противника, который нам предстояло "обработать".
Ночь была темная. Облачность ниже 400 метров. Шел снег. Тяжело нагруженные машины с трудом отрывались от деревянного помоста и шли на цель. Город горел. На десятки километров было видно отраженное в облаках зарево. С высоты триста-четыреста метров этот чужой город на прибрежном холме вставал явственно со всеми деталями: тонким шпилем костела, темными коробками домов и прямыми улицами. Висла была мертва. Над городом висели мы, как беспощадные жалящие осы. Справа, слева и впереди строчили голубыми трассами крупнокалиберные пулеметы, на земле рвались бомбы. Это работали наши подруги.
К исходу ночи на южной окраине Нойенбурга взвились белые ракеты - наши передовые части подошли вплотную к городу. Мы уходили домой, встречая розовый рассвет.
Днем Нойенбург был взят".
* * *
Вспоминает одна из прибывших в полк вооруженцев Катя Глазкова:
"Нам предстояло работать с запасного аэродрома. Быстро собрались, разбились на тройки. Начали подвеску бомб. Здесь я впервые узнала, что значит работать ночью. Работа происходила исключительно организованно, бомбы подвешивались быстро. Чувствовалась сработанность коллектива. Девушки как будто и не спешили, но все спорилось в их руках.
Я очень удивилась, когда так же быстро подвешивались и "сотки"…
Я старалась не отставать от своих новых подруг, присматривалась к каждому их движению, прислушивалась к их советам. Когда бомба почему-либо долго не подвешивалась, мне казалось, что в этом виновата я, что это я неумело взяла бомбу и торможу работу нашей тройки. Иногда получалось и так, что я теряла свою тройку, так как хорошо еще девушек не знала. Они в этой ночной темноте, в своих рабочих куртках и шапках, подвижные и веселые, были очень похожи друг на друга. Быстро переходили от одного самолета к другому. К концу ночи я стала привыкать и к девушкам и к своей новой работе.
Хотя бомб подвешивали очень много, я в эту ночь не чувствовала усталости. Настроение было приподнятое: ведь сегодня я впервые сама участвую в боевой жизни прославленного полка.
Уже близок рассвет, но наши боевые экипажи не обращают на это внимания - они спешат, стараются сделать как можно больше вылетов. "Бомбы! Вооруженцы!" - слышим мы голоса с разных сторон. Работаем еще быстрее, и самолеты один за другим уходят в предрассветную мглу.
Стало совсем светло. Работа закончена. Слышу команду: "Весь личный состав - на КП!" Собрались все - летчики, штурманы, механики, вооруженны. За отличную боевую работу всем объявляется благодарность. Сделано 324 боевых вылета. Чувство гордости охватило меня: ведь эти девушки ночами, день за днем, месяц за месяцем работают так, как этого требует Родина. Мне было радостно сознавать, что и я теперь участник этого замечательного коллектива…"
* * *
Последняя военная зима прочно вступила в свои права, земля покрылась снегом, и наши По-2 сменили колеса на лыжи.
В декабре 1944 года и январе 1945-го мы работали по целям севернее и северо-западнее Варшавы: Насельск, Новы-Двур, Гура, Плоньск, Плоцк, Грауденц, переправы через Вислу… Стояли мы тогда в пункте Далеке, летали "по максимуму". Ночи зимой были долгие, в воздухе приходилось быть по 10–11 часов. В одну из ночей, 21 декабря, полк сделал 324 боевых вылета. На каждый экипаж приходилось по 11–17 вылетов. Летали с двух аэродромов: основной - Далеке и "подскок" - Говорово.
В Далеке мы встретили Новый Год - 1945-й. Этот год, мы не сомневались, принесет Победу. Осталось только последний раз собраться с силами и рвануть на запад…
Мы готовились к большому наступлению, решающему удару по фашистам - изучали по картам районы от Вислы до Одера и дальше. Наш 2-й Белорусский фронт держал направление на запад севернее Берлина, правым его флангом было побережье Балтийского моря.
В первых числах февраля 1945 года мы уже приблизились к границам Восточной Пруссии. Полк стоял в 10 километрах от Млавы. Следующий пункт, куда мы должны были перебазироваться, находился на исконно немецкой земле - Шарлоттенвердер. Туда была отправлена наша передовая команда, но она вынуждена была вернуться, встретив по пути большую группу немцев, прорывавшихся к своим войскам. Когда все утихло, мы перелетели на новое место.
* * *
Шарлоттенвердер. Всюду беспорядок. Дома покинуты, двери настежь, внутри все разбито, перевернуто: вчера здесь похозяйничала пехота, которая прошла вперед.
Это было время, когда советские войска, перейдя границу Восточной Пруссии, ступили на немецкую землю. Нас призывали: "Отомстим немцам за убийства и истязания советских людей". Особенно старался Илья Эренбург, статьи которого публиковала "Правда". В войсках прошли митинги, призывавшие к мести. И у нас в полку был митинг…
Вскоре, однако, где-то наверху поняли, как вредна эта пропаганда, разжигающая низменные чувства людей. Но остановить все это оказалось нелегко… Шифровками из Воздушной Армии нас предупредили о том, что запрещается ходить в одиночку и без оружия. Опасались нападений.
Шарлоттенвердер был интересен тем, что здесь находилась фашистская школа связисток-разведчиц. Мы, конечно, осмотрели помещение школы. Внутри - пусто, только низкие деревянные кровати с матрацами и вдоль стен книжные шкафы. Советская политическая литература: Ленин, Сталин, история Коммунистической партии…
Из любопытства мы зашли в только что брошенное имение. Большой зал, длинный стол, накрытый тяжелой скатертью. Здесь, может быть вчера, пировали немцы: закуски на блюдах, бутылки с винами, в бокалах недопитое вино. На стенах картины, всюду ковры… Видно, немцы неожиданно бросили все это и бежали в леса. Откуда-то издалека доносилась истошное мычание недоенных коров, похожее на предсмертный вой…
* * *
Погода нам явно не благоприятствует. Валит густой снег. Временами он прекращается, из-за туч выскальзывает тонкий месяц. Меня назначили разведчиком погоды. Я должна определить, можно ли пройти к цели. Если можно, то дойти до нее и выполнить задание: сбросить ящики с боеприпасами нашим частям, вырвавшимся вперед.
- Если через полчаса не вернетесь, буду считать, что к цели пробиться можно. Начну выпускать остальных, - сказала Бершанская.
И вот мы с Ниной Реуцкой летим. Она вертится в кабине, что-то проверяя, прилаживая. Ящики с патронами, установленные возле кабин на каждом крыле, связаны системой веревок, концы которых находятся у штурмана. Система ненадежная… Снова пошел снег. Летим вслепую - видимости никакой. Мелькает мысль: не повернуть ли назад? Но я знаю: снег - это временно, облачность не сплошная. Значит, можно пробиться.
Внезапно ровный гул мотора прерывается. Короткие хлопки… перебои… Сердце екнуло: неужели садиться… Самолет планирует, теряя высоту. Мотор фыркает и - умолкает… Снова короткое фырканье… Ну, миленький, давай, давай! Не подведи! Постепенно он "забирает"…
Вышли из полосы снега и за речкой увидели на земле треугольник из костров. Снизившись, пролетаю над кострами. Внизу нам машут руками, шапками, я в ответ мигаю огнями.
- Приготовься, Нинок, буду заходить.
Спустившись еще ниже, захожу чуть правее костров. Нина дергает за веревки - никакого результата: ящики преспокойно лежат на крыльях. Еще раз захожу - то же самое. Что же делать?
- Сделай круг побольше, - просит Нина.
На этот раз она вылезла из кабины на крыло и по одному сталкивает ящики сначала с правого крыла, потом, перебравшись на другую сторону, с левого. Ящики тяжелые и сталкивать приходится свободной рукой и ногами. Я осторожно веду самолет, делая развороты "блинчиком", чувствуя каждое движение Нины… Наконец все восемь ящиков на земле. Огни закрывает пеленой - пошел снег…