15 августа 1934 года под руководством Жданова состоялось собрание партгруппы оргкомитета будущего Союза писателей, посвященное решению последних нюансов в подготовке съезда. Именно Жданов определил в общих чертах персональный состав президиума, мандатной комиссии и прочих органов съезда. Стенограмма сохранила его слова: "Съезд, очевидно, открывает Алексей Максимович".
Максим Горький и Андрей Жданов, как мы помним, были знакомы ещё с 1928 года, когда знаменитый писатель посещал свою родину и молодой руководитель края был гидом у знаменитого нижегородца. Именно при Жданове переименовали Нижний Новгород в Горький. Так что хорошие личные отношения с весьма непростым и знавшим себе цену человеком были ещё одной причиной назначения Жданова ответственным за успешное проведение Первого съезда писателей СССР.
Одной из задач Жданова было не допустить превращения съезда в демонстрацию и противостояние писательских амбиций и групп. Жданов потребовал, например, от рапповцев, чтобы литературные дискуссии на съезде не переходили, как у них повелось, в область политических обвинений. Были на съезде и формально аполитичные, по словам самого Жданова, "неисправимые скептики и иронизёры, которых так немало в писательской среде".
Набрасывая программу съезда, Жданов особо оговорил "поэтические" моменты: "Два доклада о поэзии. Этому вопросу мы отводим один день. Между прочим, драки по вопросам поэзии будет, вероятно, не мало…"
Наш герой настойчиво советовал писателям обсуждать творческие вопросы "со страстью и жаром" и не погрязнуть в вопросах организационных, вопросах склочных… По мнению Жданова, съезд даст "чёткий анализ советской литературы во всех её отраслях", задачей же будущего союза станет воспитание многих тысяч новых писателей. По прикидкам Жданова, Союз писателей должен насчитывать 30-40 тысяч членов.
Открывая мероприятие 17 августа 1934 года, Жданов обратился к собравшимся с приветствием от ЦК ВКП(б) и СНК СССР. Через три дня его речь будет опубликована в "Правде" под заголовком "Советская литература - самая идейная, самая передовая литература в мире".
На фоне последовавших рассуждений о поэтике и романтике речь Жданова была весьма деловой и откровенной: "Наша советская литература не боится обвинений в тенденциозности. Да, советская литература тенденциозна, ибо нет и не может быть в эпоху классовой борьбы литературы не классовой, не тенденциозной, якобы аполитичной…"
По сути, это была квинтэссенция советского подхода к литературе и по форме, и по содержанию: "В нашей стране главные герои литературного произведения - это активные строители новой жизни: рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, партийцы, хозяйственники, инженеры, комсомольцы, пионеры. Наша литература насыщена энтузиазмом и героикой. Она оптимистична, так как она является литературой восходящего класса - пролетариата. Наша советская литература сильна тем, что служит новому делу - делу социалистического строительства".
В своем докладе Жданов от имени партии и правительства разъяснил суть одного из главных вопросов съезда: "…Правдивость и историческая конкретность художественного изображения должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся людей в духе социализма. Такой метод художественной литературы и литературной критики есть то, что мы называем метод социалистического реализма".
По озвученному Ждановым мнению ЦК партии, советская литература должна соединять "самую трезвую практическую работу с величайшей героикой и грандиозными перспективами".
Заранее опровергая возможные возражения о несовместимости литературной романтики с реализмом, тем более социалистическим, ЦК и Совнарком вещали устами Жданова: "…Романтика нового типа, романтика революционная - вся жизнь нашей партии, вся жизнь рабочего класса и его борьба заключаются в сочетании самой суровой практической работы с величайшей героикой и грандиозными перспективами. Это не будет утопией, ибо наше завтра подготовляется планомерной сознательной работой уже сегодня".
Как бы дополняя известное выражение Сталина, товарищ Жданов пояснил: "Быть инженерами человеческих душ - это значит активно бороться за культуру языка, за качество произведений. Вот почему неустанная работа над собой и над своим идейным вооружением в духе социализма является тем непременным условием, без которого советские литераторы не могут переделывать сознания своих читателей и тем самым быть инженерами человеческих душ". Надо "знать жизнь, уметь её правдиво изобразить в художественных произведениях, изобразить не схоластически, не мёртво, не просто как объективную реальность, а изобразить действительность в её революционном развитии".
Не обошлось и без характерных для стиля эпохи оборотов: "Товарищ Сталин до конца вскрыл корни наших трудностей и недостатков. Они вытекают из отставания организационно-практической работы от требований политической линии партии и запросов, выдвигаемых осуществлением второй пятилетки".
Характерны и слова о том, что "наш писатель черпает свой материал из героической эпопеи челюскинцев", что "для нашего писателя созданы все условия", что "только в нашей стране литература и писатель подняты на такую высоту", призыв к овладению "техникой дела" и т. д. И, конечно, слова о "знамени Маркса - Энгельса - Ленина - Сталина", победа которого и позволила созвать этот съезд. "Не было бы этой победы, не было бы и вашего съезда", - под дружные аплодисменты заявил Жданов, завершая эту партийную директиву советским писателям.
При всём "пролетарском" энтузиазме, искренне любивший русскую классическую литературу наш герой призвал писателей при создании "социалистического реализма" не забывать и литературное наследие русского прошлого. Что же касается советской литературы 1930- 1940-х годов, показателен факт - Жданова на съезде и позднее поддерживали писатели, которым не нашлось места в нынешней России, в которой история литературы той эпохи в основном представлена теми, кто сейчас воспринимается как антисоветчики. Книги и имена соратников Жданова по "литературному фронту" - например, Леонида Соболева или Петра Павленко - по сути, недоступны современным читателям.
Опять вспоминаются слова нашего героя на писательском съезде - "нет и не может быть в эпоху классовой борьбы литературы не классовой, не тенденциозной, якобы аполитичной…". Только сейчас в этой классовой борьбе у нас победил класс "эффективных собственников".
Первый Всесоюзный съезд писателей продолжался две недели. Естественно, основными его участниками и выступающими были литераторы. Но помимо Жданова на съезде выступили ещё два известных политика тех лет - Николай Бухарин и Карл Радек. Оба представляли политические группировки, находившиеся у руля в 1920-е годы. Оба были талантливыми и плодотворными публицистами, в годы своего политического взлёта пытались активно воздействовать на литераторов Советской России.
В отличие от сухого и сугубо делового, по сути, директивного выступления Жданова бывший член ЦК Бухарин на съезде прочёл обширный доклад на тему "О поэзии, поэтике и задачах поэтического творчества в СССР" с цитатами аж из Августина Блаженного, ссылками на древнекитайские трактаты и арабских мудрецов. Бухарин активно продвигал в лучшие советские поэты Пастернака, гнобил Есенина и критиковал Маяковского, которого прочил в лучшие советские поэты Сталин.
Присутствие на писательском съезде Бухарина и Радека было отголосками на "литературном фронте" той политической борьбы, которая все годы после смерти Ленина шла в верхах СССР Надзор за этой подковёрной вознёй тоже был одной из деликатных задач Жданова на съезде. Многие из делегатов не без внутреннего злорадства наблюдали за литературными экзерсисами падавшего с Олимпа Бухарина.
Накануне завершения съезда, в последнее летнее утро 1934 года, в кабинете заместителя заведующего отделом руководящих партийных органов ЦК ВКП(б) раздался телефонный звонок. Хозяин кабинета, 33-летний Александр Щербаков, подняв трубку, услышал странный голос: "Кто у телефона?"
- А кто спрашивает? - немного удивился уже привыкший к начальственной власти Щербаков.
- А всё-таки кто у телефона? - не унимался странный голос.
Наконец, хозяин кабинета услышал в трубке знакомый голос Кагановича, который весело сообщал кому-то, вероятно, рядом сидящему: "Не говорит и думает, какой это нахал так со мной дерзко разговаривает".
- Это ты, Щербаков? - продолжил уже в трубку Каганович.
- Я, Лазарь Моисеевич.
- Значит, узнал меня?
- Узнал.
- Ну, заходи сейчас ко мне.
В кабинете Кагановича Щербаков увидел смеющегося Жданова: "Что, разыграл я вас?" Именно новый секретарь ЦК, изменив голос, звонил своему старому знакомому. Все усмехнулись незамысловатой шутке и тут же перешли к деловому тону. "Вот какое дело, - обратился Жданов к Щербакову, - мы вам хотим поручить работу, крайне важную и трудную, вы, вероятно, обалдеете, когда я вам скажу, что это за работа. Мы перебрали десятки людей, прежде чем остановились на вашей кандидатуре".
В 1920-е годы Щербаков много лет проработал в Нижегородском крайкоме под руководством Жданова и теперь слушал старого знакомого, пытаясь сообразить, куда его могут отправить. Как заместитель завотделом руководящих партийных органов ЦК, он прекрасно знал, где требуется усиление кадров - Восточный Казахстан, Урал или даже Совнарком. Вступивший в ряды большевиков семнадцатилетним юношей, Щербаков был готов, не колеблясь, выполнить любой приказ партии. Но предложение стать секретарём Союза писателей показалось молодому чиновнику ЦК розыгрышем почище телефонного.
"Несколько минут соображал, что это значит, - запишет в дневнике Щербаков, - а затем разразился каскадом "против"… Сейчас же мне было предложено пойти на съезд, начать знакомиться с писательской публикой".
Щербаков дисциплинированно выполнил приказание партийного начальства и отправился в Колонный зал Дома союзов. Писатели его не вдохновили, в дневнике появилась запись: "На съезде был полчаса. Ушёл. Тошно".
Расстроенного Щербакова тут же вызвали в кабинет другого всесильного члена политбюро, Молотова. "Я литературой занимаюсь только как читатель", - волновался в ответ на уговоры начальства Щербаков. Совместными усилиями Жданов, Молотов и Каганович "уломали" младшего товарища. Вечером Жданов повёз обречённого Щербакова на дачу к Горькому. Будущий номенклатурный секретарь Союза писателей СССР живому классику понравился - и прежде всего именно отсутствием литературных амбиций.
Вся эта история показывает, что отношения на самой вершине власти тогда были ещё далеки от заскорузлого бюрократизма, а молодые, даже самые амбициозные руководители тех лет не были беспринципными карьеристами, которым без разницы, где начальствовать.
Сохранилось рукописное письмо Жданова, направленное Сталину в тот же день, 31 августа 1934 года. Его наш герой готовил тщательно, фактически как неформальный отчёт о своей работе. Черновик письма, который Жданов стал набрасывать ещё 28 августа, тоже остался в архивах, поэтому интересно сравнить его с законченным вариантом письма.
"На съезде писателей сейчас идут прения по докладам о драматургии, - писал Жданов в черновике. - Вечером доклад Бухарина о поэзии. Думаем съезд кончать 31-го. Народ уже начал утомляться. Настроение у делегатов очень хорошее. Съезд хвалят все вплоть до неисправимых скептиков и иронизёров, которых так немало в писательской среде.
В первые два дня, когда читались доклады по первому вопросу, за съезд были серьёзные опасения. Народ бродил по кулуарам, съезд как-то не находил себя. Зато прения и по докладу Горького, и по докладу Радека были очень оживлённые. Колонный зал ломился от публики. Подъём был такой, что сидели без перерыва по 4 часа и делегаты не ходили почти. Битком набитая аудитория, переполненные параллельные залы, яркие приветствия, особенно пионеров, колхозницы Смирновой из Московской области здорово действовали на писателей. Общее единодушное впечатление - съезд удался".
Итоговый вариант письма от 31 августа начинался так: "Дела со съездом советских писателей закончили. Вчера очень единодушно избрали список Президиума и Секретариата правления… Горький вчера перед пленумом ещё раз пытался покапризничать и навести критику на списки, не однажды с ним согласованные… Не хотел ехать на пленум, председательствовать на пленуме. По-человечески было его жалко, так как он очень устал, говорит о поездке в Крым на отдых. Пришлось нажать на него довольно круто, и пленум провели так, что старик восхищался единодушием в руководстве.
Съезд вышел хорош. Это общий отзыв всех писателей и наших, и иностранных, и те и другие в восторге от съезда.
Самые неисправимые скептики, пророчившие неудачу съезду, теперь вынуждены признать его колоссальный успех…
Больше всего шуму было вокруг доклада Бухарина, и особенно вокруг заключительного слова. В связи с тем, что поэты-коммунисты Демьян Бедный, Безыменский и др. собрались критиковать его доклад, Бухарин в панике просил вмешаться и предотвратить политические нападки. Мы ему в этом деле пришли на помощь, собрав руководящих работников съезда и давши указания о том, чтобы тов. коммунисты не допускали в критике никаких политических обобщений против Бухарина. Критика, однако, вышла довольно крепкой. В заключительном слове Бухарин расправлялся со своими противниками просто площадным образом… Формалист сказался в Бухарине и здесь. В заключительном слове он углубил формалистические ошибки, которые были сделаны в докладе… Я посылаю Вам неправленую стенограмму заключительного слова Бухарина, где подчёркнуты отдельные выпады, которые он не имел никакого права делать на съезде. Поэтому мы обязали его сделать заявление на съезде и, кроме того, предложили переработать стенограмму, что им и было сделано".
По этому поводу сохранилась записка Бухарина Жданову, сделанная на бланке "Известий" (бывший лидер оппозиции был тогда редактором этой второй газеты в СССР). В своей записке Бухарин весьма почтителен к новому секретарю ЦК: "Дорогой А. А.! Ради бога, прочти поскорее… Я выправил все резкие места. Я очень прошу тебя прочесть noci opee, чтоб обязательно дать в газету сегодня. Иначе - прямо скандал. Привет. Твой Бухарин". По итогам этого обращения к Жданову 3 сентября 1934 года в "Правде" было напечатано заключительное слово Бухарина на съезде советских писателей "по обработанной и сокращённой автором стенограмме".
Но вернёмся к письму нашего героя Сталину от 31 августа. "Больше всего труда было с Горьким, - рассказывает старшему товарищу Жданов. - В середине съезда он ещё раз обратился с заявлением об отставке. Мне было поручено убедить его снять заявление, что я и сделал… Всё время его подзуживали, по моему глубочайшему убеждению, ко всякого рода выступлениям, вроде отставок, собственных списков руководства и т. д. Всё время он говорил о неспособности коммунистов-писателей руководить литературным движением, о неправильных отношениях к Авербаху и т. д. В конце съезда общий подъём захватил и его, сменяясь полосами упадка и скептицизма и стремлением уйти от "склочников" в литературную работу".
В письме наш герой добавил и лиричную нотку: "Дорогой тов. Сталин, извините, что Вам не писал. Съезд из меня всего душу вымотал, и всякую другую работу я забросил. Теперь, по-видимому, ясно, что дело вышло".
От литературных вопросов Жданов тут же переходит к сугубо деловому описанию проблем Наркомата торговли и Наркомата пищевой промышленности: "Мы разработали проект структуры НКТорга и НКПищепрома и предложения по составу начальников управлений. Кроме того, мы передали НКТоргу из НКСнаба Союзплодовощ, т. е. все заготовки овощей. Что касается Наркомпищепрома, то здесь основным предметом спора были вопросы о передаче в ведение Наркомпищепрома ряда предприятий кондитерской, жировой, парфюмерной и пивоваренной промышленности, которые до сих пор находились в ведении на местах…"
Примечательно, что некоторые, расцветшие в 1990-е годы исследователи культурной политики того времени пытались даже по этому поводу вставить советскому руководству очередную шпильку - "Жданов в письме к Сталину рассказывает о писателях и о торговле, не переводя дыхания". Вряд ли авторы подобных сентенций сами разговаривают о литературе исключительно стоя и в смокинге, при искреннем убеждении, что булки и овощи растут на городском рынке. Союзплодовощ, Брынзотрест и Союзвинтрест, идущие в ждановском письме сразу после Горького и прочих литераторов, отражают лишь всю сложность и напряжение того времени, когда буквально с нуля из бедной крестьянской страны во всех без исключения сферах жизни - от сельского хозяйства до литературы - форсировано создавалось развитое современное государство. Между прочим, именно Брынзотрест, то есть Союзный трест молочно-сыро-брынзоделательной промышленности, как раз в те годы впервые в нашей истории наладил массовое производство мороженого, ранее доступного лишь в дорогих ресторанах, - именно тогда большинство городских детей в нашей стране смогли впервые узнать его вкус.
В коротком постскриптуме к письму, связанном с "историческими" разговорами на даче Сталина, Жданов сообщает: "Конспекты по новой истории и истории СССР переделывают и на днях представят".
Сталин ответил Жданову короткой запиской через шесть дней: "Спасибо за письмо. Съезд в общем хорошо прошёл. Правда: 1) доклад Горького получился несколько бледный с точки зрения советской литературы; 2) Бухарин подгадил, внеся элементы истерики в дискуссию (хорошо и ядовито отбрил его Д. Бедный); а ораторы почему-то не использовали известное решение ЦК о ликвидации РАППа, чтобы вскрыть ошибки последней, - но, несмотря на эти три нежелательных явления, съезд всё же получился хороший". Во втором абзаце записки Сталин одобрил предложения Жданова по реформированию структуры наркоматов торговли и пищевой промышленности, посоветовав подчинить Наркомату внутренней торговли потребкооперацию и общественные столовые.
Таким образом, власть сочла прошедшее писательское мероприятие вполне успешным. Итогом завершившегося 1 сентября 1934 года съезда было не только организационное подчинение литературы партийной власти и формирование писательского сообщества в масштабах всей страны - Союза писателей СССР. Съезд показал внутри страны и за рубежом демократизацию Советского государства - вместо страны, расколотой Гражданской войной на непримиримые классы, представало монолитное общество, объединённое в едином порыве социалистического строительства. Апогеем этой внешней демократизации и консолидации станет сталинская Конституция 1936 года…
Союз писателей СССР заменил собой все существовавшие до того объединения и организации писателей. Во главе союза встал Максим Горький, но непосредственное политическое руководство осуществлял "человек Жданова" - сотрудник ЦК Александр Щербаков.
В своём дневнике Щербаков упоминает разговор на даче Жданова, состоявшийся 30 октября 1934 года по поводу работы в Союзе писателей и отношениях с писателями. Щербаков приводит следующие характерные фразы нашего героя: "Буржуазной культурой надо овладеть и переработать её"; "Стремление Горького стать литературным вождём, его "мужицкая" хитрость - тоже должны быть приняты во внимание".