Жданов - Алексей Волынец 26 стр.


47-летний председатель Оренбургского облисполкома Константин Ефимович Васильев родился в крестьянской семье в Тверской губернии, воевал в Первую мировую, заслужил Георгиевский крест, перенёс две контузии и отравление газами. В Гражданскую войну он - командир продотряда, губернский комиссар продовольствия, затем работал в различных советских учреждениях. В 1937 году его карьера закончилась.

3-й пленум Оренбургского обкома ВКП(б) проходил с 29 сентября по 1 октября 1937 года под фактическим председательством секретаря ЦК Жданова. Недавно назначенный начальником Управления НКВД по Оренбургской области Александр Успенский прочёл доклад "О подрывной работе врагов народа в Оренбургской организации".

По итогам пленума все члены бюро обкома были объявлены "матёрыми бандитами, врагами народа". Исключением стал только Александр Фёдорович Горкин, первый секретарь обкома. Именно он был инициатором дела Васильева. Примечательно, что сорокалетний Горкин тоже был уроженцем Тверской губернии, тоже из крестьян. Учился в тверской гимназии и был знаком со Ждановым по местной нелегальной организации РСДРП. Александр Горкин проживёт очень долгую жизнь - 90 лет. Начиная с 1938 года он два десятилетия проработает секретарём президиума Верховного Совета СССР, а в 1957-1972 годах будет главным судьёй страны - председателем Верховного суда СССР

Васильев и Горкин были хорошо знакомы ещё с 1920-х годов. В ходе следствия "переродившегося" Васильева обвинят в связях с группой Бухарина и Рыкова и в конце 1938 года расстреляют.

На пленуме в Оренбурге под руководством двух бывших тверских социал-демократов Жданова и Горкина из 65 членов Оренбургского обкома 31 будет объявлен "врагом народа", из 55 секретарей "врагами народа" станут 28. Председатель Оренбургского горсовета В.И. Степанов, не дожидаясь ареста, застрелится. Всего по итогам командировки Жданова в Оренбурге будут арестованы и подвергнутся различным видам репрессий 232 человека. Из Оренбурга он сразу же отправится в столицу Башкирской АССР, где был также намечен пленум обкома партии.

Разгром Башкирской парторганизации подготовила Мария Сахъянова, работник Комиссии партийного контроля ЦК ВКП(б). Летом 1937 года она занималась проверкой местной организации и представила большую докладную записку о том, что "руководство почти всех республиканских, советских, хозяйственных органов Башкирии засорено социально чуждыми и враждебными элементами, новые растущие работники не выдвигаются, в росте кадров застой".

Вскоре после этого в центральной прессе, в нескольких сентябрьских номерах "Правды" и "Известий", вышла серия статей под названиями, не требующими комментариев: "Кучка буржуазных националистов", "Башкирские буржуазные националисты и их покровители", "Буржуазные националисты из Башкирского Наркомпроса". Публикации о положении в республике завершила 24 сентября 1937 года газета "Правда" статьёй "Политические банкроты".

Через неделю на городской вокзал Уфы прибыл поезд со спецвагоном нашего героя. Рабочие материалы для секретаря ЦК Жданова готовила Мария Михайловна Сахъянова - вот только отца её в действительности звали Шаруу, сын Пасаба из рода Хогоя - она была буряткой из бедняцкой семьи, чей род, однако, восходил к бурятским шаманам и князькам-тайшам времён Чингисидов. Когда-то её предки разили стрелами врагов Чингисхана, теперь Мария Михайловна так же безжалостно разоблачала реальных и мнимых врагов Сталина.

Однако при более пристальном знакомстве Мария Сахъянова не кажется бездушным винтиком эпохи репрессий. Одна из первых большевиков в Забайкалье, она ещё в апреле 1917 года встречалась с Лениным, слушала его тезисы о социалистической революции. Как позднее шутили, Сахъянова "была первой буряткой, увидевшей Ленина". И шутка эта, похоже, является абсолютной исторической правдой. В декабре 1917 года, когда наш герой в Шадринске утихомиривал "пьяную революцию", Мария Сахъянова в составе дружины красногвардейцев сражалась в Иркутске с юнкерами. В 1920-е годы она была знакома со всеми лидерами большевиков и искренне приняла сторону Сталина. В дни, когда она разоблачала "врагов народа", её дядя, бывший председатель колхоза в Бурятии, скрывался от ареста в Саянских горах. Он будет так прятаться до самой смерти Сталина. Ровесница Жданова, Мария Сахъянова проживёт очень долгую жизнь и умрёт в 1981 году.

Главными жертвами намеченного на октябрь 1937 года пленума в Уфе стали Яков Быкин и Ахмет Исанчурин, первый и второй секретари Башкирского обкома партии.

Родившийся в Витебской губернии в еврейской семье, 49-летний Яков Борисович Быкин до революции состоял в Бунде, еврейской социалистической партии, в 1912-1918 годах жил в эмиграции в Швейцарии, там познакомился с Лениным. После возвращения в Советскую Россию работал на различных партийных должностях. Возглавил Башкирский обком ещё в 1929 году.

Местный уроженец сорокалетний Ахмет Ресмухаметович Исанчурин в годы Гражданской войны служил в Красной армии: агент по развёрстке и отгрузке хлеба, политрук, военком полка по хозчасти. В 1920-е годы учился в Коммунистическом университете трудящихся Востока им. И.В. Сталина в Москве. В 1929 году стал наркомом просвещения Башкирии. Вторым секретарём Башкирского обкома ВКП(б) работал с 1931 года.

Совсем недавно, на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б), 25 февраля 1937 года Яков Быкин с жаром обвинял Бухарина и Рыкова в "двурушничестве", причастности к убийству Кирова и покушении на убийство Сталина: "Рыков, Бухарин и вместе с ними Томский являются злейшими врагами нашей партии и рабочего класса… Вредителей, которые выступали, организовывали врагов против партии, которые хотят вернуть капитализм в Советский Союз, которые организовывали убийц для того, чтобы убить членов Политбюро и т. Сталина - этих людей надо уничтожить".

Теперь настала очередь и самого Быкина. Живые воспоминания о ходе и атмосфере октябрьского пленума в Уфе оставил человек, сидевший в зале рядом со Ждановым - Касым Азнабаев, редактор газеты "Башкортостан". Тогда он вёл стенограмму пленума.

"Вот и я, как член Башкирского обкома ВКП(б), - вспоминал спустя десятилетия Азнабаев, - получил извещение, что 3 октября 1937 года в 10 часов утра состоится пленум, который рассмотрит состояние дел в Башкирской парторганизации. Из дома вышел в 9 часов - жил тогда на улице Карла Маркса, 20. Иду не спеша, сворачиваю на улицу Пушкина. Там полно сотрудников НКВД. Тут подбегает одна актриса, хватает за руку: "Кто приехал? Говорят, Сталин". Я отмахнулся: "Не знаю". Решил, что это провокация. Вошёл в здание обкома - везде работники НКВД. Вчитываются, сверяют… Потом объявляют, что пленум будет завтра. Прошёл уже слух: приехал Жданов и со своей канцелярией живёт в спецвагоне на вокзале.

Ночью арестовали всё бюро обкома и многих членов обкома, секретарей райкомов партии.

4 октября. Утро. На улице ещё больше сотрудников НКВД. Вхожу в зал, и меня охватывает странное чувство: из более чем семидесяти членов обкома насчитываю двенадцать… Но зал, на удивление, полон, лица все незнакомые.

Открывается дверь, и в зал входят секретарь ЦК ВКП(б) Жданов, Медведев - новый руководитель НКВД республики, Заликин - будущий первый секретарь обкома партии. Жданов предлагает открыть пленум. Быкин из зала бросает реплику, что пленумом это назвать нельзя, поскольку нет членов бюро и многих членов обкома. Жданов настроен агрессивно. Он игнорирует замечание Быкина. Сам назначает президиум и сам открывает пленум. Заметьте: с Быкина никто ещё не слагал обязанностей первого секретаря Башкирского обкома ВКП(б). Стенографистов нет. Протокол пленума ведём мы - редакторы республиканских партийных газет…"

Открывая пленум, Жданов так объясняет его цель: "Главный вопрос проверки пригодности руководства - как большевик способен и на деле борется за разгром троцкистско-бухаринского блока, ликвидирует шпионаж и диверсию… ЦК постановил снять Быкина и Исанчурина с поста секретарей обкома партии, а пленуму обсудить, потребовать ответа, с пристрастием допросить, почему долго орудовали враги. Пленум должен выявить роль каждого из членов пленума, разоблачить, кто может быть членом пленума обкома. Потребовать от Быкина и Исанчурина правду, а не ссылки на "политическую беспечность". Если кто были подкуплены, завербованы из рядовых коммунистов, нужно рассказать - это облегчит дело".

Стенографировавший эти слова нашего героя Касым Азнабаев вспоминает: "Жданов даёт слово Быкину, но через 10 минут прерывает его: "Вы лучше расскажите о своей вредительской деятельности…"

Затем Жданов прочитал протокол допроса ранее арестованных - заведующего отделом промышленности Марнянского и заместителя председателя Госплана Дубенского: в Башкирской парторганизации якобы существовали две контрреволюционные организации - троцкистско-бухаринская под руководством Быкина и буржуазно-националистическая, которую возглавлял Исанчурин. Быкин с Исанчуриным создали-де политический блок.

Быкин ответил резко: "Это ложь! Клевета! Пусть те, кто бросили мне такое обвинение, скажут прямо в глаза. Здесь!"

"Вы сами рассказывайте и ведите себя пристойно, не то вас выведут из зала", - ответил Жданов.

"Членом партии я стал раньше вас, товарищ Жданов. В 1912-м".

"Знаю, какой вы деятельностью занимались - шпионили", - почти выкрикнул Жданов.

Вот так начал работу пленум обкома партии".

Помимо всего прочего, Быкина обвинили, что он вместе с женой создал в республике свою группировку приближённых из старых коллег и знакомых. Там же на пленуме всё это назвали термином, хорошо знакомым современному читателю, - "семья". Несомненно, показательное разоблачение много лет стоявшей у руля республики "семьи" было встречено значительной частью народа не без злорадства и удовлетворения.

В рабочих записях самого Жданова местная партийная элита была охарактеризована следующим образом: "С политической точки зрения - это фашисты, шпионы. С социальной стороны - паршивые, развращённые чиновники".

Вечером того же 5 октября 1937 года уже бывший первый секретарь обкома Быкин пишет письмо Сталину, начинающееся словами: "Меня тов. Жданов объявил врагом народа…" Письмо Быкину не поможет.

Продолжим воспоминания Азнабаева: "Конец второго дня. Встаёт из зала некто Галеев, инспектор рабоче-крестьянской инспекции Кировского района, и говорит: "Товарищ Жданов! А вы знаете, кто сидит рядом с вами? Азнабаев - он же близкий друг врагов. Он дал положительную характеристику шпиону, националисту Мухтару Баимову, который с августа сидит в тюрьме", - и протягивает Жданову листок. Тот прочитал и грозно посмотрел на меня.

Надо сказать, до этого Жданов довольно благожелательно обходился со мной: он часто курил, когда папиросы кончались, "стрелял" у меня… В общем, оказывал знаки внимания: посмотрит отечески, ну, дескать, давай трудись. Даже во время перекура сказал, вот, мол, нужно выдвигать молодых, таких, как ты. А тут стал грозным. От ведения протокола отстранил и велел пересесть в зал…"

Мухтар Баимов, бывший руководитель Башкирского научно-исследовательского института национальной культуры, знаток арабского и тюркских языков, действительно ранее ездил в Турцию и после ареста обвинялся в "пантюркистских" и националистических настроениях и связях с укрывшимся в Стамбуле лидером башкирских националистов Ахметзаки Валидовым. После всех перипетий недавней Гражданской войны, когда лидеры башкирских исламистов и националистов лавировали между большевиками и Колчаком, такие подозрения не выглядели фантастикой.

"На третий день пленума Быкин и Исанчурин, ходившие до сих пор в костюмах, пришли в обком в хлопчатобумажных гимнастёрках и в кирзовых сапогах. Быкин и Исанчурин выведены из состава бюро обкома, исключены из партии, как "двурушники и предатели партии и народа".

Исанчурин сдал свой билет молча, а Быкин просил Жданова передать Сталину: виновным себя не признаёт, всегда был и остаётся честным коммунистом. Но Жданов отворачивается, морщится, слушать не желает. А когда их увели из зала, Жданов сказал короткую речь: вот, мол, теперь можно вздохнуть с облегчением, хотя это лишь начало. Как он выразился, "пока сняли лишь головку". Произнёс ещё одну фразу, поразившую меня: "Столбы подрублены, заборы повалятся сами…"", - завершает воспоминания о том пленуме Касым Азнабаев.

"Столбы подрублены, заборы повалятся сами…" - эти брошенные Ждановым слова запомнились тогда многим. Через три месяца 33-летний Касым Кутлубердич Азнабаев, в годы Гражданской войны комсомолец в частях особого назначения, потом переводчик работ Ленина и Сталина на башкирский язык, будет арестован. После почти трёх лет следствия Особое совещание НКВД СССР приговорит его к пяти годам заключения "за контрреволюционную националистическую деятельность".

По итогам пленума в Уфе, кроме секретарей Быкина и Исанчурина, будут сняты с постов и исключены из партии ещё шесть руководителей обкома и республики. Прокурор Башкирской АССР, ровесник Жданова, бывший уральский рабочий Хазов, не дожидаясь ареста, застрелится.

Обратим внимание, что в командировках сам товарищ Жданов никого не арестовывал, не допрашивал и не приговаривал, даже не "разоблачал". Он лишь решал партийную судьбу своих жертв, карая их исключением из партии и отставкой с партийных постов, - всю подготовительную работу и репрессивные формальности за Жданова делали другие люди и органы.

Глава 14.
"КРАТКИЙ КУРС ИСТОРИИ ВКП(б)"

Разоблачённые в Уфе или Оренбурге "враги народа" были для нашего героя чужими, малознакомыми людьми - безликими чиновниками, бунтующими против партии. Куда показательнее его отношение к тем попавшим под молох репрессий, кого он знал лично, зачастую много лет.

В 1937 году был арестован Михаил Чудов, второй секретарь Ленинградского обкома при Кирове и при Жданове. Наш герой был знаком с арестованным ещё со времён работы в Тверском губкоме в годы Гражданской войны. Чудов был дружен не только с убитым Кировым, но и с семьёй Бухарина, что, вероятно,и предопределило его судьбу.

Однако Жданову представили на Чудова компромат совсем другого рода. Позднее сын, Юрий Андреевич Жданов, вспоминал: "На определённом этапе, когда начала раскручиваться эта пружина репрессий, Андрей Александрович верил материалам. Вот так было с Чудовым, когда Чудова арестовали… Он разводил руками. Он знал Чудова по Твери. И когда приносят материал, что Чудов был завербован царской охранкой… он обомлел. Проверить этого он не мог… Ведь аналогии были - Малиновский… И определённое время он относился к этим материалам с доверием. Но! До определённого времени! А потом… он пришёл к Сталину - этого никто не знает, и сказал: "В стране творится провокация. Уничтожают кадры. Партийных работников, советских… учёных, военных". Это я знаю, и знаю не от него. Мы с ним на такие темы не говорили. Он со мной не делился, потому что я молод был. Он делился с матерью - от неё я знаю".

Желание сына представить своего отца в лучшем свете понятно. Но отнесёмся к его словам с вниманием, так как они частично подтверждаются и другими источниками. В методах следствия Ленинградского УНКВД тех лет действительно упоминается один из любимых приёмов Заковского - угроза подследственному с дореволюционным партийным стажем представить его как агента царской охранки. Леонид Заковский тогда активно рвался к высшей власти в органах внутренних дел - принял активное участие в смещении Ягоды и, вполне вероятно, видел себя преемником Ежова на посту наркома НКВД. Ленинградские процессы с участием заметных фигур в руководстве партии стали для него одним из способов пробить себе путь наверх, а материалы о дореволюционном сотрудничестве с "охранкой" были тогда в глазах большевиков одним из самых убойных компроматов.

Другой кировский выдвиженец, Александр Угаров, несколько дольше продержался при Жданове, занимая в 1934- 1938 годах пост второго секретаря Ленинградского горкома. В начале 1938 года Угарова, не без протекции Жданова, переведут из Ленинграда с повышением, на должность первого секретаря Московского горкома и обкома партии, а осенью того же года арестуют. В протоколе допроса Александра Ивановича Угарова от 4 ноября 1938 года зафиксированы следующие показания:

"После первых же дней приезда Жданова в Ленинград Чудов и Кадацкий повели сначала глухую, а затем и открытую борьбу как бы против Жданова… В начале 1935 года после одного из заседаний бюро в своём кабинете Кадацкий завёл со мной следующий разговор: "Ну вот, приехал Жданов. Сегодня вышибут Чудова, завтра - Кадацкого и Струппе, затем и тебя". По адресу ЦК Кадацкий сказал следующее: "Вот каково отношение ЦК и Сталина к нам. Ленинградским кадрам не доверяют. Жданова послали на спасение Ленинграда"…"

Дальнейшие показания о террористических приготовлениях, скорее всего, плоды работы следователей, оформлявших в таком духе все дела подобного рода. Но такой разговор партийных руководителей не представляется фантастикой, особенно в глазах Жданова или Сталина.

В наше куда более "травоядное" время за подобные разговоры и настроения высокопоставленных чиновников увольняют как "утративших доверие". Тогда нравы были куда жёстче. Но главное, люди тех лет на собственном опыте хорошо знали, к чему приводит подобная невинная болтовня. В недалёком прошлом подобные разговоры думских либералов и царских генералов привели к краху трёхсотлетнюю династию, ввергнув в кровавый хаос большую империю…

1937-й от 1917-го отделяли всего два десятилетия. В отличие от царских генералов и министров советские, помимо того что имели большой опыт интриг, лично участвовали в вооружённой внутренней борьбе. Вот почему основанные на "кухонных" разговорах показания о готовящихся заговорах, покушениях и переворотах не казались современникам фантастикой или злым вымыслом.

Из того же протокола допроса Угарова от 4 ноября 1938 года: "…После одного из заседаний бюро обкома Кадацкий попросил меня зайти к нему. В его кабинете после небольшого разговора по текущим хозяйственным делам он перешёл к главной цели беседы со мной. "Видишь ли, - сказал мне Кадацкий, - мы с тобой часто брюзжим, скулим, выражаем недовольство политикой партии, а какой из этого прок? Всё равно всё останется по-старому. А ЦК гнёт свою линию, и чем дальше, тем круче… Нельзя сидеть сложа руки. Надо добиваться изменения курса партийной политики. Иначе индустриализация страны и коллективизация сельского хозяйства заведут чёрт знает куда"…"

Вот такая негласная оппозиция курсу Сталина, сменившая открытую оппозицию Троцкого, Зиновьева или Бухарина, и была окончательно уничтожена в 1936-1939 годах. Впрочем, как упоминалось выше, это лишь одна составляющая сложного и противоречивого процесса политических репрессий 1930-х годов.

Назад Дальше