- К вам просится на приём капитан первого ранга Кузнецов.
- Какой Кузнецов? Подводник? - с изумлением спросил я.
- Он самый.
Меня это так заинтересовало, что я прервал разговор и, даже не спросив разрешения А.А. Жданова, сказал:
- Немедленно пустите!
Константин Матвеевич тут же вошёл в кабинет. За год он сильно изменился, выглядел бледным, осунувшимся. Но я ведь знал, откуда он.
- Разрешите доложить, освобождённый и реабилитированный капитан первого ранга Кузнецов явился, - отрапортовал он.
Андрей Александрович с недоумением посмотрел на него, потом на меня. "К чему такая спешка?" - прочитал я в его глазах.
- Вы подписывали показание, что являетесь врагом народа? - спросил я Кузнецова.
- Да, там подпишешь. - Кузнецов показал свой рот, в котором почти не осталось зубов.
- Вот что творится, - обратился я к Жданову. В моей памяти разом ожило всё, связанное с этим делом.
- Да, действительно, обнаружилось много безобразий, - сухо отозвался Жданов и не стал продолжать этот разговор".
После Находки наш герой планировал посетить и Комсомольск-на-Амуре, где в начале 1930-х годов на месте нанайского стойбища начали строить авиационный и судостроительный заводы. Но Сталин неожиданно срочно вызвал секретаря ЦК в Москву. Как вспоминал Кузнецов, "пришлось вызвать людей из Комсомольска в Хабаровск, чтобы там буквально на ходу, в поезде, встретиться с ними.
Возвращались мы с Андреем Александровичем вдвоём. Времени для бесед было больше, чем по дороге во Владивосток. Говорили об Испании и наших товарищах, побывавших там в качестве волонтёров. Жданов расспрашивал о К.А. Мерецкове, Я.В. Смушкевиче, Н.Н. Воронове, Д.Г. Павлове, П.В. Рычагове, И.И. Проскурове и других. Многие из них уже вернулись и занимали ответственные посты. Он интересовался, кого из руководящих работников наркомата я знаю хорошо. Положение там было всё ещё неясно: Фриновского освободили, но на его место пока никого не назначили.
Прежде всего я рассказал о Льве Михайловиче Галлере, которого хорошо знал как человека с огромным опытом, пользующегося среди моряков большим авторитетом, честного и неутомимого работника. Мне было приятно, что Жданов согласился с этой характеристикой…
Несколько раз Андрей Александрович принимался расспрашивать меня об И.С. Исакове, которого он должен был знать лучше меня: они ведь были знакомы ещё по Балтике…
- Почему вы предложили именно Юмашева? - поинтересовался Жданов…
- На Тихом океане командующему предоставлена большая самостоятельность. Там нужен человек с опытом. У Юмашева такой опыт есть, а все остальные командующие - ещё новички, - пояснил я свою мысль…
Говорили мы и о Г.И. Левченко, и о В.Ф. Трибуце. Последнего хорошо знали оба. Жданов - как начальника штаба Балтийского флота, я же с Трибуцем сидел на одной скамье в училище и академии. Когда Левченко перевели на работу в Москву, Трибуцу предстояло занять его место, то есть стать командующим Балтийским флотом. О многих руководителях флота говорили мы тогда.
- Вот уж никогда не думал, что врагом народа окажется Викторов, - сказал Андрей Александрович.
В его голосе я не слышал сомнения, только удивление. Викторова - бывшего комфлота на Балтике и Тихом океане, а затем начальника Морских сил - я знал мало. Всплывали в разговоре и другие фамилии - В.М. Орлова, И.К. Кожанова, Э.С. Панцержанского, Р.А. Муклевича… О них говорили как о людях, безвозвратно ушедших. Причины не обсуждались".
Как видим, Жданов с Кузнецовым обсуждает как живых, так и уже мёртвых. Некоторым, кто на момент разговора был ещё жив, предстоит очень скоро умереть - они, будучи выдвинуты наверх, не справились с непосильными задачами. В отрывке из мемуаров Кузнецова, который мы процитировали, упомянуты 17 человек, из них пять расстреляны на момент разговора, пять будут расстреляны в ближайшие несколько лет, один умрёт в заключении, двое будут под следствием и удачно избегут самого страшного. Лишь четверых не затронут репрессии…
Более чем неделю, проведённую в поезде, они говорили о многом. Через три десятилетия Кузнецов вспоминал:
"- А вы, Андрей Александрович, не думаете принять участие в учениях и походах кораблей? - спросил я.
Флотские дела во многом зависели от Жданова, и мне хотелось, чтобы он знал их по возможности лучше.
- С большим удовольствием, - живо отозвался он. - Охотно поеду. Вот только вырваться бывает не всегда легко…
О себе Жданов говорил мало, хотя был интересным рассказчиком. Во время выступлений на собраниях и митингах он обычно зажигался, речи его отличались страстностью, горячностью, большим темпераментом.
Когда мы проехали Каму и Пермь, Жданов заметил, что воевал в тех краях, потом несколько лет работал секретарём крайкома в Горьком.
- Вообще я больше речник, чем моряк, но корабли люблю, - признался как-то Андрей Александрович".
Назвав себя "речником", Жданов не шутил и не лукавил - как показывают сохранившиеся рабочие документы, за долгие годы руководства огромным Нижегородским краем он на профессиональном уровне изучил судоходство Волги и Камы.
В столицу СССР секретарь ЦК и первый заместитель наркома ВМФ вернулись в 20-х числах апреля. 27 апреля 1939 года в Кремле состоялось совещание, о котором Кузнецов позднее вспоминал: "Разговор шёл о результатах поездки на Дальний Восток. Присутствовали все члены Политбюро. Жданов рассказывал о своих впечатлениях от Находки:
- Это действительно находка для нас.
Тут же было принято решение о создании там нового торгового порта.
Жданов рассказал о делах Приморского края, о Тихоокеанском флоте. Когда я уже собирался уходить, Сталин обратился к присутствующим:
- Так что, может быть, решим морской вопрос? Все согласились с ним.
Хотелось спросить, что это за морской вопрос, но показалось неудобным.
Из Кремля заехал домой. Когда вернулся на службу, на столе обнаружил красный пакет с Указом Президиума Верховного Совета СССР о моём назначении Народным комиссаром Военно-Морского Флота СССР".
Вот так Сталин и Жданов "решили морской вопрос", назначив высшим руководителем флота 34-летнего моряка. Оглядываясь на историю, признаем, что в этом выборе они не ошиблись. Нельзя сказать, что Кузнецов воспринял своё назначение спокойно: "Быстрый подъём опасен не только для водолазов". Четыре его предшественника были расстреляны на этом посту. И новый нарком начал работать с нечеловеческим усердием.
Трудился он под непосредственным кураторством Жданова, оставил немало воспоминаний о специфике труда в верхних эшелонах: "В московских учреждениях тогда было принято работать допоздна. Приём у наркома в два часа ночи считался обычным делом… Сидишь, бывало, в приёмной и с трудом пересиливаешь дремоту… Но нет худа без добра! В такое время особенно удобно говорить по телефону: в Москве спят, линия не занята, а во Владивостоке люди на местах". Отметил Кузнецов и такую особенность (опытный капитан царских времён Лев Галлер назвал её "медовым месяцем") - первое время молодому назначенцу на ответственный пост в сталинской системе власти давался фактически "карт-бланш" на принятие решений и доступ к высшему руководству, дальнейшее зависело от результатов его труда.
Помимо практических мер по повышению боеспособности флота, не забыли и моральную составляющую - 22 июня 1939 года Совнарком и ЦК ВКП(б) приняли постановление о ежегодном праздновании Дня Военно-морского флота в каждое последнее воскресенье июля - дата устанавливалась от первой победы русского флота Петра I в сражении у мыса Гангут. Полуостров Гангут (Ханко) расположен совсем недалеко от Ленинграда, и нашему флоту буквально через несколько месяцев вновь придётся сражаться именно здесь…
На конец июля были запланированы и первые большие манёвры КБФ - Краснознамённого Балтийского флота. "В конце июля, - вспоминает Кузнецов, - вместе с А.А. Ждановым выбрались на Балтику, где проходило большое учение.
Два дня мы пробыли в Ленинграде. А.А. Жданов показывал места нового жилищного строительства на Охте и Международном проспекте.
- Обсуждали возможность строительства города по берегам Финского залива. Места там хорошие, но слишком близко от границы, - сказал Жданов…"
Осматривая город вместе с наркомом флота, наш герой принял решение о создании в центре Ленинграда в здании Биржи на стрелке Васильевского острова объединённого Военно-морского музея.
"Из Ленинграда мы выехали в Кронштадт, - вспоминал Кузнецов. - Едва поднялись на борт линкора, как эскадра снялась с якоря. Корабли по узкому фарватеру вытянулись на морские просторы. Впрочем, о просторе можно было говорить тогда очень условно: залив у Кронштадта совсем не широк, и оба берега хорошо видны с борта корабля. Не успели мы пройти несколько десятков миль, как оказались среди чужих островов. Эскадра шла мимо Сескара, Лавенсари, Готланда под недружелюбными взглядами направленных на нас дальномеров…"
Жданов вместе с наркомом флота, командующим КБФ и другим флотским начальством находился на борту линкора "Октябрьская революция", до революции - "Гангут". В море вышла вся недавно сформированная боевая эскадра Балтфлота - старые линкоры "Марат" и "Октябрьская революция", первый крейсер советской постройки "Киров", эсминцы, включая новейшие, подводные лодки, вспомогательные суда.
У выхода из Финского залива, на траверзе Таллина и Хельсинки офицеры, служившие ещё во времена царского флота, показывали Жданову расположение минно-артиллерийской позиции, надёжно прикрывавшей Петроград в годы Первой мировой войны. Для создания подобной защиты Ленинграду необходим был контроль над побережьем Финляндии и Эстонии. Член политбюро товарищ Жданов хорошо знал о ближайших политических планах сталинского руководства по поводу этих земель…
Учения продолжались трое суток. Флот вышел в центральную Балтику, обогнул шведский остров Готланд. Корабли проводили артиллерийские стрельбы, отрабатывали иные задачи. "Учение такого масштаба в предвоенный период проводилось на Балтике впервые и было насыщено решением огневых и тактических задач", - сообщает официальная история Балтфлота. Как это ни покажется странным, но Жданов с тех пор остаётся единственным государственным руководителем столь высокого ранга, кто лично принимал участие в военно-морских манёврах такого масштаба и продолжительности.
На борту линкора "Октябрьская революция" вместе со Ждановым и командованием флота находился и корреспондент газеты "Правда" Николай Михайловский. Он оставил воспоминания о тех днях:
"Старые моряки и по сию пору вспоминают поход балтийской эскадры летом 1939 года с участием члена Главного военного совета Военно-морского флота СССР А.А. Жданова и наркома Военно-морского флота адмирала Н.Г. Кузнецова. Это был не только экзамен для моряков, но и своеобразная демонстрация боевой мощи нашего растущего флота…
Поход продолжался трое суток. Вернулись в Кронштадт утром. На Большом рейде состоялся митинг. Выступил Андрей Александрович Жданов. Я его речь записал почти слово в слово, а потом сфотографировал его в кругу краснофлотцев".
Чтобы завизировать подготовленный материал, молодого корреспондента направили тогда в Смольный к личному секретарю нашего героя - Александру Кузнецову. "Взяв мои листки, - вспоминает Михайловский, - Александр Николаевич скрылся за дубовой дверью. Вернулся он не скоро. Показал на несколько мелких поправок и заключил:
- Остальное в порядке. Можете печатать.
Так, 20 июля 1939 года обширная корреспонденция о походе Балтийской эскадры появилась на первой полосе "Правды" вместе со сделанной мною фотографией на четыре колонки, изображающей А.А. Жданова среди моряков линкора "Октябрьская революция"".
Июльские учения Балтфлота закончились практическими выводами. Уже 5 августа 1939 года нарком ВМФ Кузнецов представил Жданову расчёты по выполнению "10-летнего плана строительства РК ВМФ". Кузнецов и Жданов разбили план на два этапа - текущий пятилетний план судостроения на 1938-1942 годы и перспективную пятилетнюю программу на 1943-1947 годы. К концу 1940-х годов СССР должен был получить серьёзный океанский флот с линкорами и тяжёлыми крейсерами собственной постройки.
"Большой флот" во все времена и у всех народов был тесно связан с большой политикой. После состоявшихся в 1937 году выборов, 17 января 1938 года, Жданов был избран председателем Комиссии по иностранным делам при Верховном Совете СССР. Примечательно, что предложение избрать его на этот пост официально внёс другой такой же депутат - Лаврентий Берия, ещё один сталинский фаворит 1930-х годов. На этой должности Жданов должен был дополнить официальную политику Наркомата иностранных дел. С одной стороны, "комитет Жданова" не был связан жёстким дипломатическим протоколом и мог позволить себе нечто большее, чем официальные дипломаты. При этом наш герой уже был слишком сильной и известной фигурой в высшем руководстве СССР, чтобы иностранные государства и их представители могли игнорировать его неофициальные шаги и заявления на этом сугубо "парламентском" посту.
Работу Комиссии по иностранным делам Верховного Совета СССР Жданов начал весьма решительно. На первом её заседании, состоявшемся в августе 1938 года, он наметил в качестве приоритета изучение всех существующих договоров с соседними странами с целью обнаружения выгодных или, напротив, дискриминационных для СССР положений. Жданов настаивал на необходимости обращаться к местным источникам в поисках информации о пограничных инцидентах. В качестве объектов изучения были выбраны на востоке Иран и Афганистан, на западе - страны Прибалтики, Польша и Румыния. По итогам индустриализации СССР уже не был слабой страной и мог позволить себе надавить на ближайших соседей в собственных интересах. "Парламентская" комиссия Жданова стала трибуной, с которой озвучивались те новые послания СССР миру, которые не могла сразу выдвинуть официальная дипломатия.
15 июля 1938 года Жданов получил ещё одну представительскую должность - он был избран председателем Верховного Совета РСФСР. Его заместителями на этом посту стали глава правительства советского Татарстана Амин Тынчеров и симпатичная блондинка из ждановского Ленинграда ткачиха Прасковья Макарова, возглавлявшая профессиональный союз рабочих хлопчатобумажной промышленности Московской и Ленинградской областей. Молодая женщина в "парламенте", конечно, играла и сугубо представительскую роль - в 1938 году женщин-парламентариев в мире можно было сосчитать по пальцам, а тут большевики показали миру первую на планете женщину, занявшую пост "вице-спикера"…
Специфика революционного происхождения и официальной идеологии привела к тому, что у нашей страны тогда был ещё один весьма нетрадиционный "внешнеполитический" орган - Коминтерн. Уже летом 1935 года на 7-м Конгрессе Коммунистического интернационала Жданов по предложению Сталина был официально избран представителем ВКП(б) в Исполкоме Коминтерна. Генеральным секретарём Исполкома Коминтерна выдвинули Георгия Димитрова. Дневники Георгия Димитрова сохранят упоминания о его многочисленных встречах со Ждановым в 1939-1941 годах, когда ими совместно со Сталиным вырабатывалась политика Коминтерна и решалась судьба этой организации накануне и в начале мировой войны.
В тот напряжённый период сталинское руководство рассматривало сложнейшую и судьбоносную дилемму - как из списка старых врагов выбрать союзников в будущей мировой войне. Что таковая более чем вероятна, тогда уже мало кто сомневался. Не станем углубляться в перипетии переговоров с англо-французской коалицией и за кулисы знаменитого пакта Молотова-Риббентропа, отметим лишь следы деятельности нашего героя на этой ниве. Накануне мировой войны Андрей Жданов принимает самое деятельное участие в обсуждении членами политбюро отношений с Англией, Францией и Германией. Ему же Сталин зачастую поручает соответствующие выступления в советской печати - как глава "парламентской" комиссии иностранных дел, Жданов мог дать неформальные, но вполне авторитетные сигналы для западных руководящих элит.
Особенно ярко это проявилось в июне 1939 года, когда в Кремле стало понятно, что трёхсторонние советско-франко-британские переговоры о заключении договора взаимопомощи фактически саботированы западной стороной. После срыва этой единственной возможности предотвратить начало большой войны советское руководство решительно меняет вектор усилий. И 29 июня 1939 года в "Правде" появляется статья Жданова под говорящим названием "Английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР".
Констатировав, что переговоры с французами и англичанами зашли в тупик, автор в самом начале пишет: "Я позволю себе высказать по этому поводу моё личное мнение, хотя мои друзья и не согласны с ним". Статья - сплошной и прозрачный намёк всем великим державам Европы - Англии, Франции и Германии. "Друзья" Жданова тут для каждого более чем прозрачны - Сталин и Молотов. "Они, - пишет об этих "друзьях" Жданов, - продолжают считать, что английское и французское правительства, начиная переговоры с СССР о пакте взаимопомощи, имели серьёзные намерения создать мощный барьер против агрессии в Европе. Я думаю и попытаюсь доказать фактами, что английское и французское правительства не хотят равного договора с СССР, то есть такого договора, на который только и может пойти уважающее себя государство, и что именно это обстоятельство является причиной застойного состояния, в которое попали переговоры".
Далее в "личном мнении" Жданова следует весьма лаконичный и логичный для читателя перечень претензий к партнёрам по переговорам, прежде всего к Англии. "Мне кажется, - завершает свою статью Андрей Жданов, - что англичане и французы хотят не настоящего договора, приемлемого для СССР, а только лишь разговоров о договоре, для того чтобы, спекулируя на мнимой неуступчивости СССР перед общественным мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с агрессорами. Ближайшие дни должны показать, так это или не так".
Подписана статья тоже показательно: "Депутат Верховного Совета СССР А. Жданов".
В форме изложения "личного" мнения "парламентария" Жданова руководители СССР сумели веско и доходчиво высказать всё то, что невозможно было сделать официальными дипломатическими путями. Фактически это был ультиматум Англии и Франции: либо они идут на уступки интересам СССР, либо Союз будет искать средства обеспечения своей безопасности на других путях - а это уже был более чем понятный намёк для Германии.
Посол Германии в СССР Шуленбург тут же сигнализирует в Берлин о самом серьёзном значении данной публикации - поясняя Адольфу Гитлеру, что Жданов - "доверенное лицо Сталина", а "статья написана по приказу сверху". С этого момента и отсчитывается начало недолгого советско-германского сближения.
В записной книжке Жданова за 1939 год присутствуют отдельные обрывочные фразы, хорошо отражающие уже не газетный, а по-настоящему личный взгляд нашего героя на хищный мир внешней политики: