Тщательно, до мельчайших подробностей, изучал он оборону противника: ни одного ее метра не должно остаться неизученным! "Видеть все, оставаясь незамеченным" - такова была его заповедь.
Будучи уже опытным истребителем, он знал: враг хитер, умен и коварен. Он тоже наблюдает! И, чтобы сохранить свою жизнь, надо быть умнее, хитрее и проворнее - сильнее врага. И Володя зимой поливал водой снег перед амбразурой, чтобы при выстреле он не взлетал, не демаскировал стрелка. Амбразуру завешивал марлей, маскируя ее под снег: самому все видно, а противнику - нет.
Из газет Володя знал, что рядом работают и другие снайперы, у которых свой счет мести, свой опыт. Он стал переписываться с ними; снайперы устроили настоящую боевую перекличку, стали соревноваться.
Радостным и памятным для Володи был минувший день. Он тоже получил именную снайперскую винтовку, на ложе которой поблескивала металлическая пластинка с надписью: "Истребителю фашистов снайперу В. Пчелинцеву от Политуправления Ленфронта". 102 фашистов уничтожил к этому времени мой земляк.
Так, разговаривая, мы засиделись допоздна. И никто из нас не знал тогда, что ровно через полгода Володя Пчелинцев поедет вместе с Героем Советского Союза, севастопольским снайпером Людмилой Павлюченко и Николаем Красавченко - участниками делегации советской молодежи - на международный студенческий конгресс в Соединенные Штаты Америки. Вместе с этими товарищами он посетит Ирак, Египет, Центральную Африку, Англию. Будет любоваться джунглями и пустынями, синевой незнакомого южного моря, наблюдать знаменитые лондонские туманы…
Снова в полку
Всего только три дня прошло после окончания фронтового слета, а призыв товарища Жданова: "Добиться, чтобы истребление фашистской нечисти стало делом чести каждого бойца и командира нашего Ленинградского фронта!" - судя по газетам, уже был подхвачен всеми частями фронта. Чувствовалось это и в нашей дивизии.
Истребление фашистов стало массовым делом. Оно с каждым днем принимало все большие размеры. Все больше появлялось подразделений, называвшихся снайперскими.
В землянке командира полка, теперь уже полковника, Родионова находился и его заместитель по политической части, старший батальонный комиссар Агашин.
- Товарищ полковник! - войдя в землянку, обратился я к Родионову. - Разрешите доложить: старший сержант Николаев явился из госпиталя для прохождения дальнейшей службы!
- Наконец-то! Ну, здравствуй! - протянул мне руку полковник. - Вовремя ты вернулся - работы сейчас у нас много, а людей не хватает.
- Ну, рассказывай, - сказал Агашин, - заштопали тебя? Как здоровье?
- Спасибо, товарищ старший батальонный комиссар, самочувствие отличное, на здоровье не жалуюсь.
- А ну-ка покажи нам с полковником документы - справки госпитальные. Есть у тебя такие?
- Так мне, товарищ комиссар, их просто не дали! Зачем они мне, здоровому-то?! Ну а если они очень нужны, перешлют, я думаю? На словах мне сказали: "Ну, ты теперь совсем здоров, Николаев, можешь возвращаться в полк". Я и пришел…
- Эх, заврался ты, братец! И не здоров ты совсем, и из госпиталя сбежал, явился без документов - все знаю! - улыбаясь, сказал Агашин. - А вот что полк свой любишь, к своим, а не в тыл рвался - за это тебе спасибо. Ну, куда мы его определим, товарищ полковник?
- Как куда? Куда положено! Нам ведь с тобой живой солдат нужен, здоровый! - подчеркнул Родионов. - Приказываю: немедленно в медсанбат, на поправку, к Поликарпову. Три недели отдыха и лечения при медсанбате. Ну а потом видно будет!
- Ну а сам-то ты куда хотел бы? На политработу или на строевую? - спросил Агашин.
- Я, товарищ комиссар, солдат. Куда прикажете, там и буду. Но мне немцев бить надо - я слово дал! Обещал на слете товарищу Жданову.
- Знаю. Наслышан. Дал слово уничтожить триста фашистов - сдержи его. А мы тут тебе новое звание присвоили - замполитрука роты. Так что вешай звезду на рукав и четвертый треугольник на петлицы.
Тепло меня встретили в медсанбате мои земляки и друзья. Они прежде всего накормили меня, а поздно ночью, когда все было переговорено, улеглись рядком спать на полумягких нарах, растянувшихся по всей стене бывшего школьного подвала.
Днем медсанбат пустовал. Тут оставались только дежурные врачи и сестры. Ребята расходились по полкам. Каждый делал свое доброе дело. Один я бездельничал: отсыпался, отъедался и запоем читал. Читал все, что попадало под руку, - от различных медицинских справочников до школьных учебников. Кроме меня, в медсанбате лежало в то время всего несколько человек: боевых активных действий дивизия в то время не вела.
По вечерам, когда наша "семья" снова собиралась в просторном помещении, мы пели песни, вели задушевные разговоры и даже танцевали. Особенно все любили слушать военфельдшера Ивана Михайловича Васильева. Голос у него был замечательный. Васильев знал очень много хороших песен, но особой популярностью пользовались песни, рожденные войной. Кто мог, ему подтягивал. А обычно он солировал под аккомпанемент баяна, на котором виртуозно играл военфельдшер Иван Матузко.
Но как бы хорошо ни было с друзьями в медсанбате, душа рвалась на передний край, звала к работе. Через неделю, не выдержав предписанного срока, я уговорил начальника медсанбата майора Поликарпова отпустить меня в полк.
В тот же день я уже был в расположении первой роты и принимал свое новое "хозяйство" - стрелковый взвод.
Командир роты оказался тамбовцем. Старший лейтенант Петр Андреевич Шишов был призван из запаса еще в советско-финляндскую войну, да так и остался в войсках НКВД. Гарнизон, которым он командовал, охранял железнодорожный мост через реку Сестру на Карельском перешейке. Там и застала Петра Андреевича Великая Отечественная война.
Человек необычайной храбрости, справедливый, беспокойный в службе, Шишов нравился бойцам, был на хорошем счету и у командования.
Политруком в роте был старший лейтенант Лапко - из политбойцов, посланник Кировского завода, толковый и отчаянный командир. Помкомвзвода у меня оказался парень из Ленинакана Серго Казарян, тоже снайпер и хороший воспитатель.
Свой второй взвод мы с Серго Казаряном общими усилиями быстро привели в порядок. Начали с того, что углубили и укрепили траншеи, переоборудовали все стрелковые ячейки и землянки. Вырыли запасные "лисьи норы", склады для боеприпасов, санузлы и даже свою баню устроили. Одним словом, застоявшихся в обороне бойцов я расшевелил и начал исподволь готовить к наступательным боям.
А для этого нужно было начать с внешнего вида каждого. Как только мы закончили земляные работы, я приказал всем постирать свое обмундирование, отмыться, ходить только с чистыми подворотничками. Эти меры взбодрили моих подчиненных, им стало приятно смотреть друг на друга: подстриженные, аккуратные, туго затянутые в талии ремнем, они походили теперь на бойцов довоенного времени.
Взвод и занимаемую им оборону стали ставить в пример сначала в роте, а затем и в батальоне. Наши порядки хвалило и командование полка, часто посещавшее передний край.
И только пережив эту "реформу" и почувствовав ее результат на самих себе, бойцы поняли, что не ради похвалы начальства была она проделана. Представители девяти братских республик Советского Союза сдружились, сплотились еще крепче, хорошо узнали друг друга и были готовы выполнить любое задание командования. Я был уверен в своих бойцах, уверовали и они в своего молодого командира.
Так началась моя новая жизнь в полку.
Трудно мне было, но я выбирал время выходить на "охоту" за фашистами со своей снайперской винтовкой, и все больше и больше звездочек появлялось на ее ложе, увеличивался счет уничтоженным фашистам. Обучил я и многих своих бойцов искусству снайперской стрельбы. Помогали мне в этом мой боевой помкомвзвода Серго Казарян и сержант Иван Карпов, командир пулеметного взвода.
Спустя сорок с лишним лет я и сейчас ясно вижу каждого своего бойца. Вот крепкий, шустрый и старательный украинец Роман Степанович Московко. Он был моей опорой, выполняя функции коменданта взвода. Московко, с крупными ладонями шахтера, любил "пошуровать" лопатой. Так что ходы сообщения и стрелковые ячейки на обороне взвода всегда были в образцово-показательном состоянии. Роман Степанович работы не боялся, всегда сам находил себе дело и справлялся с ним отлично. Он постоянно углублял разрушавшиеся огнем противника траншеи, следил за их чистотой, усовершенствовал стрелковые ячейки, выдавая по ночам на-гора кубометры земли. Таким он был и в стычках с фашистами - расчетливый, уравновешенный, спокойный и в то же время злой.
Боец Самуил Давидович Бляхер - из ополченцев. Удивительно маленького роста, тщедушный, хиленький одесский еврей. Этот любил поговорить. В свободное время он в который уже раз показывал на фотографии свою семью, хвалился:
- Вот это, в центре, - я и моя Роза. И ребенки.
На собеседника со снимка смотрела огромнейшего роста пышнотелая, грудастая, горой возвышавшаяся над мужем Роза. А у ног родителей и по бокам разместилась уйма неухоженных детей. Сам Бляхер до сих пор не разобрался, сколько же детей осталось дома - одиннадцать или вся дюжина. По рассказам Самуила Давидовича, обладавшего общеизвестным одесским юмором, его жена Роза, властная, но добрая и веселая женщина, глядя на детей, не раз в шутку говорила мужу: "Ну, как поступим, Самуил? Этих отмоем или новых настругаем?"
Частым гостем у нас во взводе был немолодой уже, низенького роста, круглолицый, с черными, немного раскосыми глазами, боец четвертой роты Загид Калиевич Рахматуллин - известный в дивизии снайпер. Заходил он к нам по пути, идя на "охоту" или возвращаясь с нее, - пообщаться с земляками. "Крупно говорят за жизнь!" - говорил тогда наш одессит Бляхер. Загид не раз выполнял для меня роль переводчика - с казахского, татарского, узбекского на русский и обратно.
Не было в армии людей, не знавших хотя бы заочно лучших снайперов дивизии. Да и понятно: в то время их имена не сходили со страниц "дивизионки". Коммуниста со стажем, снайпера, уничтожившего более сотни фашистов, Загида Рахматуллина хорошо все знали и у меня во взводе. Пользовался он большим авторитетом.
В минуты затишья бойцы просили Загида рассказать им о себе. Тогда Рахматуллин, по-братски делясь с бойцами моршанской махоркой из расшитого кисета, рассказывал о своей семье, колхозе, мирной жизни, о фронтовых своих успехах. А рассказывать он умел.
Родился Загид в 1913 году. Родина его - село Мухомедьярово Сувандыкского района Оренбургской области. Сам он из крестьян-бедняков. Отца Загид лишился в 1921 году - тот умер от голода, оставив пацана одного с больной матерью. Пришлось парню идти в батраки к местному богатею. А когда в 1929 году была объявлена коллективизация, его, батрака, первым приняли в колхоз. И одновременно в комсомол. В 1930 году смышленый и работящий парень пошел на курсы трактористов.
До 1939 года Рахматуллин работал трактористом в своем колхозе, был стахановцем. В 1937 году его приняли в партию большевиков. Он был участником советско-финляндской войны, с первых дней Великой Отечественной воевал с фашистами.
Когда земляки провожали его на фронт, секретарь райкома партии сказал Загиду:
- Будь таким же отличным бойцом, каким ты был хлеборобом.
И Загид при всех пообещал оправдать доверие односельчан, клялся по-геройски защищать свою Отчизну.
Явившись в часть, в 21-ю дивизию войск НКВД, стоявшую под Ленинградом, Загид с первых же дней стал упорно изучать боевую технику, военное дело, овладевал снайперским искусством. У него было огромное желание уничтожить как можно больше фашистов. Как коммунист, он понимал, что его место там, на переднем крае, где труднее. И стал настоящим истребителем фашистской нечисти. Он дал слово уничтожить их не меньше ста.
Когда Загид впервые вышел на "охоту", он не растерялся: меткими снайперскими выстрелами уничтожил вражеского офицера, а заодно и четырех солдат противника. Гитлеровцы обнаружили место, с которого вел свой смертельный огонь удачливый снайпер, и обстреляли его из минометов. Но Загид оставался спокойным: он был умело замаскирован и надежно укрыт от осколков.
На Ленинградском фронте судьба свела его с такими же, как и он сам, сильными, упорными парнями. Это их большие руки когда-то привычно держали руль трактора, штурвал комбайна или хлопкоуборочной машины. Они умели бережно взять коробочку с "белым золотом", могли нежно слить с ладоней золотые зерна пшеницы. А вот науке убивать их никто не обучал. Но бойцы мужали, закалялись в боях.
В начале апреля 1943 года Загид написал своим землякам письмо, в котором сообщал: "За меня не беспокойтесь. Слово свое я сдержал: 148 гитлеровцев уничтожил из снайперской винтовки. Меня наградили орденом Красного Знамени. За мои успехи товарищ Жданов лично сам меня поблагодарил. Я же дал слово количество уничтоженных фашистов довести до двухсот и слово свое сдержу. Трудитесь, дорогие, на благо нашей Родины спокойно: мы разобьем фашистов".
И верно, когда я встретился с Рахматуллиным в 1944 году в нашем дивизионном медсанбате, он мне рассказал:
- Вот снайперские книжки завели у нас, при тебе их не было. - И показал мне "Личную книжку истребителя фашистов". На развороте - графы: количество уничтоженных за день фашистов и тут же нарастающий итог. В книжке Загида он достиг цифры 177.
Воевал Загид отменно. И что бы он ни делал, делал обстоятельно, наверняка. Помню его стычки с Иваном Добриком, который, по словам Рахматуллина, безрассудно "лез на рожон и дрался, как лев". Загид всегда старался быть рядом с другом, в перерывах между боями с досадой говорил Ивану Добрику:
- Отчаянно воюешь, Ваня. Смелость - это хорошо, а вот голову терять не стоит: она еще пригодится тебе!
В ответ Иван хмурился и нетерпеливо, перебивая Загида, говорил:
- Да не можу, друже, я иначе, ты же знаешь! Твои - уси дома, а мои - пид нимцем! Я злой на фашистов…
Как-то в бою был тяжело ранен командир четвертой роты, в которой служил Рахматуллин. Загид взвалил его себе на спину и потащил к своим траншеям. Немцы решили взять в плен и того, и другого, кинулись к ним. Тогда Загид положил командира на траву и стал отбиваться от фашистов гранатами, а потом стал бить из снайперской винтовки. А отбившись, снова продолжал свой путь, таща на себе командира. Дотащив, сдал в медсанбат и тут же вернулся в траншеи, снова кинулся в бой.
Однажды Загид конвоировал в дивизию фашистского майора, самолично захваченного им в плен. По дороге около него остановился мотоциклист.
- Куда ведешь? - настороженно стреляя туда-сюда глазами, спросил капитан, сидевший за рулем мотоцикла.
- Пленного веду в штаб дивизии, - ответил Загид.
- Ну вот, а я его ищу… Ступай, солдат, обратно, а пленного я сам отвезу - я ехал специально за ним.
- Нет, не отдам я пленного. Мне приказано его доставить, и я это сделаю сам.
- Молчать! Приказываю сдать пленного или расстреляю за невыполнение приказа! - крикнул капитан, хватаясь за кобуру.
- А я тебя не знаю! - отвечал Загид, почувствовав что-то неладное. И на всякий случай взял свою винтовку на изготовку.
И все-таки отдал Загид пленного капитану - привык подчиняться командирам. А когда вернулся в полк и доложил о случившемся, то свой командир пообещал расстрелять Загида за невыполнение его приказа. Выручил снайпера полковой контрразведчик - задержал-таки и того, и другого: и "капитана", оказавшегося переодетым в нашу форму фашистом, и пленного майора.
Загид Рахматуллин жив и сейчас. Неоднократно раненный на фронте, инвалидом Отечественной войны вернулся он в свой родной колхоз, где снова принял тракторную бригаду. К его боевым наградам прибавилась медаль за мирный труд. С 1945 по 1958 год Рахматуллин избирался депутатом Зиянчуринского сельсовета, был народным заседателем. Я читал характеристику, выданную Загиду по какому-то поводу:
"Хороший семьянин, заботливый отец, добросовестный труженик, отзывчивый товарищ, скромный и всегда готовый прийти на помощь любому, в ней нуждающемуся. Дети его самые дисциплинированные, первые в учебе и труде".
Может ли быть иначе?..
Битвы выигрываются каждым воином на своем рубеже, на своем собственном направлении. Рубеж помкомвзвода Серго Казаряна - уничтоженные им за короткий срок из снайперской винтовки 89 фашистов, неоднократные вылазки в тыл противника, непрерывные бои и тяжелые ранения.
В одной из боевых схваток в районе южных скатов Пулковских высот, преграждавших фашистам путь на Ленинград, тоже оказался рубеж коммуниста Серго Казаряна.
…Второй взвод продвигался вперед. Заменивший раненого командира взвода красноармеец Серго Казарян с волнением наблюдал, как точно выполняются его команды, как хорошо бойцы, прикрывая друг друга огнем, перебегают от укрытия к укрытию, приближаясь к вражеским окопам.
Первый и третий взводы, наступавшие с флангов и чуть позади второго, отстали. Немцам удалось окружить взвод Казаряна, взять его в огненное кольцо.
- Окопаться! - приказал бойцам Казарян и первым начал действовать саперной лопаткой.
Теперь фашисты не могли вести прицельный огонь, но все-таки успели вывести из строя несколько человек.
"Что делать?" - думал Серго. Мысли быстро сменяли одна другую, и он смело решил вступить в смертельную схватку с многочисленным врагом.
- Всем укрыться получше! Бить фашистов только одиночными прицельными выстрелами и только наверняка, беречь патроны! - пошел по цепи приказ командира.
Немцы были удивлены: группа советских бойцов, оказавшихся в огневом кольце, не только не сдалась, но и вступила с ними в неравный бой!
Из траншеи высунулся немецкий снайпер. Казарян прицелился в него из автомата и выстрелил. Фашист упал. Связной Немин уничтожил второго фашиста.
Тогда гитлеровцы выскочили из траншеи и, поливая свинцом из автоматов, с криком бросились на смельчаков, намереваясь захватить их в плен или перебить всех до одного.
Но усилился автоматный огонь и с нашей стороны. В фашистов полетели гранаты. Немцы были вынуждены отступить. А потом обрушили на участок, занятый истекавшим кровью взводом, шквал минометного огня. Снова попытались атаковать рубеж смельчаков, но и на этот раз напоролись на дружный автоматный огонь наших бойцов.
- Рус, сдавайся! - кричали фашисты, уже не поднимая голов над бруствером.
- Молчите и не шевелитесь! - приказал Казарян своим бойцам, а сам настороженно продолжал следить за вражескими окопами.
Немцы предприняли другой маневр: они выставили с фронта шесть автоматчиков, а на фланги бросили снайперов.
- Лежать всем и головы не поднимать! - снова подал команду Казарян. - Будем биться до последнего патрона! Гранаты оставить про запас! Пусть пока немцы отстреляются.
Бой не прекращался ни на минуту. Фашистские снайперы и автоматчики меняли позиции, стараясь сломить сопротивление отважных воинов, но их попытки были тщетными.
Так прошел день. Наступила светлая ночь.
В полночь командир взвода приказал связному Немину во что бы то ни стало пробраться к своим и постараться привести подкрепление.