И вот пришло время сказать ему: "Гейдар Алиевич, женюсь!" Он обещал принять нас с Тамарой, поздравить. Жили мы с ней тогда в гостинице постпредства. Собрались с друзьями у нас за столом, но ждали приглашения к Гейдару Алиевичу. Наступил вечер, а его все не было. Я знал, что на следующий день Алиев должен был уезжать, и решил, что для встречи с нами у него просто не хватило времени. Потому мы позволили себе погулять до четырех утра. Мой помощник, администратор нашего оркестра Феликс в пять утра принес хаш, и мы стали его есть, чтобы обрести новые силы. Вдруг часов в девять раздался звонок. Слышу строгий голос дяди Джамала:
- Подготовься, Гейдар Алиевич ждет вас с Тамарой в своем кабинете… Днем он уезжает.
- Дядя, я сейчас не очень готов. То есть я, конечно, готов…
Дядя Джамал сразу все понял, но одернул меня, приказал немедленно принять душ, пожевать чаю, чтобы отбить запах чеснока, лука и прочих приправ, и выглядеть "как огурчик".
Естественно, я смог исполнить только первые два указания строгого дяди. Что же касается огурчика, то… В лучшем случае я был похож на маринованный…
Пришли мы в здание постпредства. Тамара осталась в приемной, а я по возможности бодро пошел первым в кабинет к Алиеву. Он посмотрел на меня с удивлением:
- Что это у тебя с лицом?
- Я, Гейдар Алиевич, жену к хашу приучал…
- Ну что ж… Поздравляю вас от всего сердца. А посидеть, если хотите, можем в поезде - прокатитесь со мной до Тулы. Тогда уж и тосты будут, и "горько". А водитель за вами поедет туда…
Проехались мы тогда с ветерком. Это был настоящий свадебный поезд: хороший стол, необычная, но очень милая обстановка… Так с легкой руки Гейдара Алиевича мы с Тамарой и мчимся по жизни на своем поезде вот уже четверть века…
Намечался визит Брежнева в Баку. Гейдар Алиевич позвонил мне из Болгарии, где отдыхал. Сказал о приезде генсека.
- У меня в связи с этим возникла идея. Надо чем-то Леонида Ильича порадовать. Я тут в Болгарии, на Золотых песках, слышал, что их популярный певец Эмил Димитров написал песню и посвятил ее Тодору Живкову. Ты не смог бы написать хорошую песню в честь приезда Леонида Ильича?
- Гейдар Алиевич, со мной такого еще не было. У меня масса поклонников. Они меня уважают за то, что я в жизни не спел ни одного слова, где славится партия, - а уж тем более кто-то лично из наших вождей. Не сочтут ли, что я опустился до подхалимажа к Брежневу? Лучше я вам, близкому мне человеку, посвящу песню "Азербайджан".
- Нет, мне неудобно принимать твой подарок, а вот Брежнева надо встретить песней.
Я понимал, что не смогу ни отговорить, ни переспорить Гейдара Алиевича. Он, может, чуть-чуть и уступит, но в общем и целом никогда. Что мне оставалось? Обещал подумать.
Позвонил в Москву Роберту Рождественскому, рассказал ему все, спросил:
- Что будем делать? Задача для меня непосильная…Может, просто написать песню вроде нашей "Торжественной"? Там ни слова нет о правительстве - просто широкая песня о родине…
А Роберт так спокойно:
- Хорошо, старик, подумаю…
Сел за рояль, тема вроде бы появилась. Обычно я не могу долго корпеть над музыкой - или сразу получается, или никак. А тут вроде бы получилось. Звоню снова в Москву, наиграл Роберту. Сказал:
- Можно показывать Алиеву. Конечно, песня еще не готова, но уже есть о чем говорить.
При разговоре с Гейдаром Алиевичем я рассказал, что мы договорились с Робертом Рождественским написать песню о стране, о людях, то есть не о ком-то лично, а обобщенно. Напомнил про "Торжественную песню":
- Вот, если бы в таком стиле и духе…
- А я, Муслим, и не просил, чтобы песня была лично о товарище Брежневе. Более того, ее поднесут Леониду Ильичу коллективно наши деятели культуры. Когда ты ее - споешь, то Ниязи, Рашид Бейбутов, Люфтияр Иманов и ты торжественно вручите песню. Мы и оформим все соответственно - бумага с глянцем, кожаная папка… Старику будет приятно…
Гейдар Алиевич пригласил Роберта Рождественского приехать с семьей в Баку. Мы встретились, хорошо посидели. Я планировал, что у нас с Робертом будет время и отдохнуть, и поработать. Какое там! Уже утром неожиданно раздался звонок помощника Алиева:
- Гейдар Алиевич ждет вас на даче.
- У меня язва разыгралась, болит… - Язва моя действительно иногда давала себя знать. Но тогда я думал о другом: негоже второй раз являться пред светлые очи - Гейдара Алиевича с таким помятым лицом. Но помощник делал вид, словно он не слышал ничего:
- Будьте любезны во столько-то пожаловать вместе с Робертом Ивановичем и его супругой.
Я еще раз попытался выпросить у помощника отсрочку хотя бы на день, чтобы войти в форму. Помощник обещал передать все Алиеву, потом перезвонил:
- Гейдар Алиевич сказал: "Пусть приезжает, мы ему вылечим его язву".
Дело в том, что вместе с нами на дачу был приглашен и Ниязи, который должен был дирижировать во время исполнения нашей песни, так что откладывать поездку гуда было нельзя.
Роберт с Аллой поехали в одной машине, а мы с Ниязи в другой. По пути я стал говорить ему о своем скверном самочувствии: накануне засиделись заполночь, спали мало, отдохнуть не успели, вид соответствующий… И сердце чего-то защемило… У Ниязи на все случаи был ответ: "Ты носом вдыхай, а ртом выдыхай". То есть дыши правильно, как советуют врачи…
Гейдар Алиевич как гостеприимный хозяин встретил нас у входа:
- Ну, как твоя язва?
- Ничего…
- Сейчас вылечим.
Перед обедом Гейдар Алиевич всегда предлагал аперитив, в основном виски. Это ему порекомендовали в какой-то жаркой стране: виски от жары помогает не хуже зеленого чая, поры открывает, есть чем дышать.
Сели за стол. А я не то что пить, я видеть это не могу после вчерашнего нашего застолья. Мне не хотелось, чтобы все заметили на моем лице эту мину отвращения, - тогда станет ясно, что дело не в язве, а совсем в другом. Я улучил момент, когда все были заняты разговором и вроде бы не обращали на меня внимания, и под шумок поддержал компанию. Мне казалось, что я сделал это незаметно для других. Гейдар Алиевич в это время разговаривал с Робертом, повернувшись к нему. Но оказалось, что он все видел боковым зрением, и спросил с хитрющей усмешкой:
- Ну как, полегчало?
- Полегчало.
- Вот видишь. Виски от всего на свете лечит. И от язвы тоже…
Заговорили о нашей будущей песне. Роберт прочел стихи, написанные еще в Москве, когда я по телефону наиграл ему мою мелодию. Алиев внимательно слушал, а потом сказал:
- Что же это вы, ребята, делаете? Да, не надо лично про товарища Брежнева, но вы даже страну не указываете! Где вся эта красота и приволье? В какой стране?
Роберт, не моргнув глазом, тут же заменил "весеннюю страну" на "Советскую страну". Гейдар Алиевич согласно кивнул:
- Ну вот, теперь совсем другое дело…
Ниязи взялся оркестровать наше детище. У него были свои аранжировщики, которых он ценил и партитуры которых любил.
И вот в Баку приехал Леонид Ильич Брежнев. На концерте я, естественно, пел "Малую Землю" Александры Пахмутовой. Эта песня мне всегда нравилась, как бы ее сейчас ни критиковали. Там нет ничего про Брежнева, там про солдатский подвиг, который был и который вошел в историю Великой Отечественной войны. Что бы там ни говорили, но подвиг не перестал быть подвигом, а погибшие герои не перестали быть героями.
Во время исполнения песни "Малая Земля" на экране в глубине сцены шли документальные кадры военной кинохроники. Показали и молодого Брежнева на каком-то военном катере… Конечно, воспоминания о военных годах и звучавшая песня растрогали немолодого уже генерального секретаря и его соратников. Первым заплакал Черненко, за ним сам Брежнев. Потом стали вытирать слезы другие…
Понятно, что после такого сильного переживания наше с Робертом творение было воспринято в зале просто как хорошая патриотическая песня: оно не вписалось в тот эмоциональный настрой, в котором находились Брежнев и его окружение. Генсек даже не понял, что песня посвящена ему, когда наша четверка деятелей культуры ее преподносила. Я подал Леониду Ильичу роскошно сделанный клавир - на веленевой бумаге с золотым тиснением, в кожаной папке. Брежнев подумал, что у него хотят взять автограф и полез за ручкой. Алиев понял этот жест, кивнул, и часть стола тут же освободили. Брежнев сел и поставил свою подпись…
Я шепотом спросил Гейдара Алиевича:
- Что же делать?
- А ничего. Тебе подписали - ты и бери на добрую память. Не каждый же день такое бывает. А Леониду Ильичу мы вручим точно такой же дубликат, мы его - предусмотрели на всякий случай. В самолете я его ему и передам.
Брежнев слушал меня и раньше, в Германии, где я оказался в тот раз потому, что он должен был приехать туда с визитом. Сначала я не понял, зачем меня неожиданно включили в большую (кстати, очень сильную) группу артистов, которые выезжали, чтобы обслуживать наши войска в ГДР. Потом уже стало ясно, что меня отправили туда, чтобы я на всякий случай был поближе к Берлину: а вдруг Брежнев и Алиев, который сопровождал его в той поездке, захотят на концерте услышать Магомаева, а он тут, под рукой.
Наша группа дала концерты в трех городах. На заработанные деньги я решил купить большой столовый сервиз. Это фарфоровое чудо под названием "Мадонна" мне упаковали в громадных размеров коробку. И вот теперь, когда меня вызвали в Берлин, что со всем этим делать? Не тащить же с собой? Выручила Ольга Воронец, которая взяла на себя мою проблему: "Муслим, я для тебя сделаю это". Такой мужественный поступок красивой женщины я не забуду никогда…
В Берлине уже готовили небольшой концерт. Кто-то из артистов приехал специально из Москвы, кого-то взяли из нашей группы… Что именно я пел тогда, уже не помню, но одну песню я должен был исполнить обязательно - это итальянская партизанская песня "Белла, чао", о которой меня заранее попросили. Эта песня очень нравилась Брежневу.
Впервые он услышал ее в Кремлевском Дворце съездов на концерте, который устраивался по поводу очередного выдвижения его кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Я пел, а весь огромный зал стал мне подхлопывать, потому что именно это с непосредственностью делал Леонид Ильич. Потом это стало у него чуть ли не привычкой. В Берлине, когда объявили "Белла, чао", я увидел, как сидевший в первом ряду Брежнев наклонился к Алиеву и показывает ему: мол, сейчас будем работать, хлопать. И действительно, Леонид Ильич отхлопывал громче всех. Так и повелось: если в зале оказывался Брежнев, то при исполнении "Белла, чао" мне уже было не обойтись без обязательных прихлопов…
Кстати, если бы не расположение ко мне Леонида Ильича Брежнева и Гейдара Алиевича Алиева, я бы в свои тридцать с небольшим не получил звания народного артиста СССР. Представил меня к званию Азербайджан, но года два-три дело не продвигалось: у меня оказалось много недоброжелателей, в основном среди чиновников среднего уровня. Простые слушатели меня любили, в "верхах" мне тоже симпатизировали, а вот в Министерстве культуры среди чиновников любовью я не пользовался. Может быть, и зависть здесь сказывалась, и независимость моего характера (и по сей день меня напрасно держат за гордеца), и моя тогдашняя молодость была многим, более солидным артистам поперек горла. Они считали, что у них больше заслуг для получения высокого звания… Так что чиновники встали стеной.
Я понял одну хитрость: чиновник отказывает до тех пор, пока ему не прикажет инстанция, выше которой ничего нет. Понимал это и Гейдар Алиевич. При встрече с Брежневым он сказал: "Муслиму Магомаеву не дают звания народного артиста, тянут уже который год". На следующий день все было подписано…
Значительно позже Алиев хотел было посодействовать мне и с получением Ленинской премии, но Брежнев в это время умер. Помню, в начале ноября 1982 года я находился в Баку, когда мне позвонил заместитель министра культуры Кухарский. Он передал просьбу Брежнева выступить на праздничном концерте в честь 7 ноября. Я был нездоров и отказался, передав при этом привет Леониду Ильичу. На следующий день Кухарский снова позвонил: "Леониду Ильичу передали, что вы не сможете выступить из-за болезни. Он пожелал вам скорейшего выздоровления". А через три дня после праздничных торжеств Брежнева не стало…
Не получил я и Государственной премии. Сначала все шло по заведенному порядку. Я спел перед комиссией, все были уверены, что премия у меня в кармане. Поехал в Баку, занимался там своими делами. Вдруг звонок из Москвы: Пахмутова сообщила, что в комитете по премиям в последний момент возникли сложности, могут прокатить. У Александры Николаевны удивительная интуиция: действительно, меня прокатили. Могу, правда, удовлетвориться тем, что "пострадал" я из-за того, что премию дали Юрию Башмету, музыканту безусловно великому. Хотя, честно говоря, были в списке кандидатуры, которые могли бы и потесниться.
Когда я рассказал об этом Гейдару Алиевичу (он тогда был уже первый зампред Совмина СССР), он меня пожурил:
- Почему ты раньше не позвонил мне в Москву?
Мне хотелось, чтобы все было, как положено. Сказали заполнить документы - заполнил, сказали спеть - спел. На программу "Мои любимые мелодии" были хорошие рецензии. Иннокентий Михайлович Смоктуновский написал яркую статью… Никто не сомневался. Почему я должен был вас беспокоить? Зачем давать лишний повод для злых языков: дескать, опять его поддерживает папа.
Если честно, я даже не обиделся на жюри, на комитет по премиям. Обижаться было не на кого: обижаться на них - бесполезно, обижаться на себя - глупо. Сначала я просто по-человечески разозлился, а через неделю и это схлынуло - забыл, как и не было. А потом - были уже 80-е годы, перестроечный излом - это оказалось далеко не главным в жизни: все эти звания, регалии, премиальная суета… Распался Советский Союз, и мы, артисты, почувствовали себя плохо. Раньше все наши республики были для нас как один дом, как одна сцена. Теперь же, въезжая в свой родной Азербайджан, в гостеприимную Белоруссию или в любимую Украину, мне приходится заполнять декларацию… Я себя как народного артиста СССР прошу объявлять только сейчас - страны нет, а звание осталось. А когда страна была, я говорил ведущим программу: "Объявите просто - Муслим Магомаев".
ТАМАРА МНЕ ПОНРАВИЛАСЬ СРАЗУ
С Тамарой Синявской мы познакомились в Бакинской филармонии, носящей имя моего деда. Возможно, в этом был какой-то знак: филармония - как бы наша семейная обитель, в которой, хочется верить, живет дух предков и благословляет нас.
Тогда в Баку проходили Дни искусства России. Как я уже говорил выше, Гейдар Алиевич Алиев подобным событиям умел придавать значение праздника. Силу искусства поддерживало восточное гостеприимство, гостеприимство в алиевском стиле.
На очередном концерте в филармонии меня подозвал Роберт Рождественский и представил миловидной молодой женщине. Я назвал себя: "Муслим…" Она улыбнулась: "И вы еще представляетесь? Вас ведь знает весь Союз".
Казалось бы, обычное светское знакомство, но у меня сразу возникло приятное ощущение уюта и симпатии - никакой натянутости, как обычно бывает на такого рода мероприятиях с их дежурными полупоклонами, полуулыбками… Тамара мне понравилась сразу. Мне показалось, что и я ей…
Честно говоря, при той встрече я Тамару не узнал. До этого только раз видел ее по телевизору в 1970 году, когда шла трансляция прослушиваний Международного конкурса имени Чайковского. Тогда Тамара Синявская разделила первую премию с Еленой Образцовой. Помню, как, услышав голос Тамары, я воскликнул: "Что за меццо-сопрано! Глубокое, красивое!.."
И вот теперь передо мной стояла милая дама, которую я видел впервые: то ли телевидение так меняет внешность, то ли Тамара так изменилась за эти два года…
А через несколько дней Алиев распорядился нагрузить яствами паром, курсировавший между Баку и Нефтяными Камнями. Ему хотелось показать гостям этот чудо-город на сваях, с домами, магазинами, кинотеатрами…
Когда паром уже отчалил, Гейдар Алиевич своим зорким взглядом обнаружил мое отсутствие. Помощники развели руками: "Магомаев почему-то не пришел… И солистки Большого театра Тамары Синявской почему-то нет…"
И этот красавец паром, и наши экзотические Нефтяные Камни тогда были нам ни к чему. Нам с Тамарой хотелось не шумного общества, а уединения: хотелось поговорить, приглядеться друг к другу. Тогда только-только был завершен фильм, снятый по заказу Центрального телевидения, - "Поет Муслим Магомаев". Я его еще не видел, и мне надо было просмотреть новую работу. Тамара согласилась составить мне компанию. Мы пошли в мой любимый Клуб моряков, где я когда-то в юности участвовал в художественной самодеятельности. Нам предоставили там для просмотра зал.
В те Дни культуры России, проходившие в Баку, когда состоялось наше с Тамарой знакомство, нас опекал бакинский Фигаро - Давуд Кадымов, колоритный, смешной, до невозможности сметливый человек, живая достопримечательность моего родного города. Об этой легендарной личности необходимо рассказать подробней.
Давуд Баламович Кадымов когда-то играл в симфоническом оркестре. По его словам, его коронным номером был "Полет шмеля", который он исполнял на своей виолончели за 54 секунды. Я, правда, не слышал, как он это делал, но сам Давуд хвалился, что именно в таком темпе "пролетал" виртуозное творение Римского-Корсакова. Нам хотелось проверить - сыграет он или не сыграет именно так, молниеносно, "Шмеля". Но его виолончель мирно почивала в футляре. Усомниться же мы, молодые, в словах старого человека не могли. Хотя старым он нам только казался - "старику" было немного за пятьдесят.
Старые посетители бакинских пляжей до сих пор помнят такую картину: по песку, перешагивая через разомлевшие от жары тела, пробирается человек с портфелем, как всегда небритый, в привычно мятом костюме. Помню, как мы, провожая его взглядом, держали пари: что сегодня в портфеле Давуда - кусок колбасы? свежая рыбина, которая неминуемо будет зажарена в ближайшей чайхане? початая бутылка для праздника души? кипа неотложных документов Министерства культуры, где товарищ Кадымов не просто работал, а был работником вездесущим и незаменимым?
Эта артистическая душа могла все. Обычно в стиле чиновника вежливо или не очень говорить "нет". Дядя Давуд не знал, что это такое. Как это "нет", когда "да"! О чем бы ты его ни попросил, он все мог сделать. И неважно как, с какими уловками и какими последствиями. Попросил - получи.
Скажем, завтра мне надо лететь на самолете. Обращаюсь к Давуду:
- Поможете с билетом?
- Конечно, дорогой.
Утром билет у меня в кармане. Мне хочется, чтобы Давуд еще и проводил меня. Но он ссылается на неотложные дела. Верю, что дел у него - не приведи Господи.
На аэродроме бортпроводница смотрит на мой билет и на ее лице вежливое недоумение:
- Муслим Магометович, вы случайно не ошиблись?
- Почему я должен ошибиться? Вот билет на рейс Баку - Москва. На мое имя.
Дальше разговор становится еще непонятнее.
- И вы не просите посадить вас в самолет просто так?.. Вы же знаете, что у вас никогда с этим не бывает проблем. Мы торговца с цветами, зеленщика-мешочника снимем с рейса, а вас возьмем в первую очередь.
- А при чем здесь мешочник? У меня свой билет! - Я уже начинаю сердиться.
- У вас, Муслим Магометович, билет на рейс через неделю.