Знаменитый дневник Марии Башкирцевой – уникальное свидетельство взросления, становления и формирования характера весьма неординарной девушки, талантливой художницы (ее работы хранятся и в Русском музее, и в Музее Орсэ)… Жизнь ее оборвалась очень рано, в двадцать пять лет, – чахотка. Дневник на французском языке барышня вела с двенадцати лет: сто шесть толстых тетрадей, ежедневные откровенные записи. Она хотела, чтобы дневник после ее смерти был опубликован, ведь "не может быть, чтобы это было неинтересно".
В новом варианте перевода, тщательно выверенном по авторитетным французским изданиям и рукописям, удалось сохранить авторскую интонацию, с которой Мария фиксировала все: первые влюбленности и первый поцелуй, разочарования и неурядицы в семье, болезнь в ее неумолимом, неостановимом развитии, страсть к искусству, желание славы и желание жить, надежды юности…
Содержание:
-
Дневник Марии Башкирцевой: - от переводчика 1
-
Если бы я была королевой… - Дневник 3
-
Мария Башкирцева: - хронология жизни 67
-
Картины Марии Башкирцевой 67
-
-
Примечания 68
Мария Башкирцева
Если бы я была королевой…
Дневник
Дневник Марии Башкирцевой:
от переводчика
А говорили, я почти что гений,
Башкирцева почти что я.
Кто говорил? Московские друзья…
Наталья Крандиевская
Вконце девятнадцатого и начале двадцатого века имя Марии Башкирцевой было известно многим. Родом из Российской империи, точнее – из Украины, из-под Полтавы, она почти всю жизнь прожила за границей, преимущественно во Франции, принадлежа одновременно и французской, и русской культуре. Высокоодаренная художница, она создала не так много произведений – помешала ранняя смерть, но ее картины хранятся в украинских картинных галереях (в Сумах, Харькове, Полтаве, Днепропетровске), в России (Третьяковка, Русский музей), в парижском Орсэ, в Ницце – там в Музее изобразительных искусств есть целый зал работ Марии Башкирцевой. Одно из ее лучших полотен, "Жан и Жак", находится в частной коллекции в Чикаго. Но прославила ее неживопись. Сильная, не склонная к компромиссам личность, наделенная явными литературными способностями, она выразила себя в дневнике, благодаря которому миф Марии Башкирцевой прочно вошел в сознание современников и в эстетику Серебряного века.
Судить о воздействии этого мифа на умы эпохи мы можем по сонету, открывающему в 1910 году – спустя двадцать шесть лет после смерти Башкирцевой, которая и сама-то прожила неполных двадцать шесть лет, – "Вечерний альбом", первую книжку стихов Марины Цветаевой, посвященную именно Башкирцевой. Стихотворение называется "Встреча".
Вечерний дым над городом возник,
Куда-то вдаль покорно шли вагоны,
Вдруг промелькнул, прозрачней анемоны,
В одном из окон полудетский лик.На веках тень. Подобием короны
Лежали кудри… Я сдержала крик:
Мне стало ясно в этот краткий миг,
Что пробуждают мертвых наши стоны.С той девушкой у темного окна
– Виденьем рая в сутолке вокзальной -
Не раз встречалась я в долинах сна.Но почему была она печальной?
Чего искал прозрачный силуэт?
Быть может ей – и в небе счастья нет?
За четыре года до выхода книжки Цветаева потеряла мать, которую унесла та же болезнь, что и Башкирцеву: чахотка. Идея прекрасной, но краткой жизни манит Марину; в том же сборнике, в стихотворении "Молитва", сказано: "О, дай мне умереть, покуда / Вся жизнь как книга для меня". Жизнь как книга. Такой книгой, равной жизни, был для читателей дневник Марии Башкирцевой.
Другой русский поэт, Велимир Хлебников, формулируя в предисловии к несостоявшемуся изданию "Все сочиненное Хлебниковым" свое отношение к миру, пишет:
"Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа: смотреть на себя как на небо и вести точные записи восхода и захода звезд своего духа. В этой области у человечества есть лишь один дневник Марии Башкирцевой – и больше ничего. Эта духовная нищета знаний о небе внутреннем – самая яркая черная Фраунгоферова черта современного человечества".
Фраунгоферовы линии – это линии поглощения в спектрах Солнца и звезд. По мысли Хлебникова, беда современного человечества – это неисследованность внутреннего неба. Возможно, он первый понял важность и уникальность дерзкого эксперимента по самопротоколированию, предпринятого Башкирцевой.
Вряд ли И. А. Бунин придавал дневнику Башкирцевой такое же значение, как Цветаева и Хлебников, во всяком случае, никаких свидетельств об этом нам разыскать не удалось. Но у героини его рассказа "Легкое дыхание" Оли Мещерской обнаруживается много общего с Марией Башкирцевой: она тоже не признавала общепринятых правил, и погибла безвременно, и дневник вела… Фабула рассказа похожа на историю из жизни, вымышленный персонаж – на живого человека. Сравним эти два дневника.
Мещерская:
"Я утром гуляла в саду, в поле, была в лесу, мне казалось, что я одна во всем мире, и я думала так хорошо, как никогда в жизни. Я и обедала одна, потом целый час играла, под музыку у меня было такое чувство, что я буду жить без конца и буду так счастлива, как никто. Потом заснула у папы в кабинете, а в четыре часа меня разбудила Катя, сказала, что приехал Алексей Михайлович. Я ему очень обрадовалась, мне было так приятно принять его и занимать. Когда мы гуляли перед чаем по саду, была опять прелестная погода, солнце блестело через весь мокрый сад, хотя стало совсем холодно…"
Но до Оли Мещерской вот что пишет Башкирцева:
"В семь часов после вчерашнего дождя стало так хорошо, так свежо, и деревья, освещенные солнцем, были такие зеленые, что я просто не могла заниматься уроками… Я пошла в сад, поставила стул у фонтана… Видишь ручеек, и скалы, покрытые мхом, и повсюду деревья разных пород, освещенные солнцем. Зеленая трава, зеленая и мягкая, мне даже захотелось поваляться на ней. <…> Если вилла и сад не изменятся, я приведу его сюда и покажу то место, где столько о нем передумала" (запись от 7 мая 1873 года).
Муся хочет поваляться на траве – Оля валяется на папином диване в кабинете. Муся мечтает привести в свой сад "взрослого" герцога Гамильтона, в которого влюбилась издали, – Оля приходит в сад со "взрослым" Алексеем Михайловичем… Башкирцева, Мещерская: несходство их между собою – перефразируем Белинского – куда меньше, чем расстояние между Башкирией и Мещерою.
Мещерская:
"Я закрыла лицо шелковым платком, и он поцеловал меня в губы через платок…"
Башкирцева:
"В четверть первого он поднялся… и стал прощаться, сильно сжимая мне руку. <…> Потом я уселась на первую ступеньку узенькой лестницы в конце коридора. <…> Вместо ответа я обхватила его голову руками и поцеловала его в лоб, в глаза, в волосы. Я это сделала больше для него, чем для себя" (19 мая 1876 года).
Мещерская:
"Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая!.. Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!.."
Башкирцева:
"Господи! Как я могла поцеловать его в губы? Сама, первая! Сумасбродная дрянь! Теперь плачу и дрожу от ярости! Turpis, execrabilis . Он решил, что для меня это совсем просто, что я уже не в первый раз, что я так привыкла!" (10 августа 1876 года).
Замысел этого рассказа пришел к Бунину не в России: "…вспомнилось, что забрел я однажды зимой совсем случайно на одно маленькое кладбище на Капри и наткнулся на могильный крест с фотографическим портретом на выпуклом фарфоровом медальоне какой-то молоденькой девушки с необыкновенно живыми, радостными глазами. Девушку эту я тотчас же сделал мысленно русской, Олей Мещерской, и, обмакнув перо в чернильницу, стал выдумывать рассказ с той восхитительной быстротой, которая бывала в некоторые счастливейшие минуты моего писательства". Возможно, путь к той таинственной могиле на Капри лежал от другой могилы – на парижском кладбище Пасси, где была похоронена другая, уж точно из Российской империи приехавшая девушка – Мария Башкирцева. Так вокруг этой судьбы перемешались, переплелись реальность и литература, стихи и проза, жизнь и книга.
Но это – отражение дневника Башкирцевой в русской литературе. Между тем, изданный сначала во Франции, этот дневник наложил отпечаток на литературу французскую. Не будем перечислять факты, многократно упоминавшиеся в предисловиях и критической литературе; остановимся на одной подробности, возможно ускользнувшей от внимания читателей. Во Франции дневник Башкирцевой был опубликован в тот год, когда начал публиковаться другой знаменитый дневник – братьев Гонкур. Это вызвало взрыв читательского интереса к самому жанру, а дневник Башкирцевой оказался в поле зрения читающей молодежи благодаря тому, что им увлекались популярные писатели той эпохи. Вот что пишет об этом в мемуарах Даниэль Алеви, французский историк и эссеист, сын популярного драматурга и романиста Людовика Алеви и соученик Марселя Пруста по лицею Кондорсе: "Поль Бурже, а вскоре и Баррес вдохновляли нас на чтение дневников Амьеля, Бенжамена Констана, Стендаля, Марии Башкирцевой". Годы спустя писатель Анри Бордо свидетельствует: "Я познакомился с ним [Марселем Прустом] у мадам Бартолони, когда мы оба были еще в расцвете молодости. <…> Оказалось, что наши литературные вкусы во многом совпадают: оба мы любили "Замогильные записки" <…> "Дневник" Марии Башкирцевой, в котором он ценил ее своеобразное самонаблюдение…" Но не только ценил! Рискнем утверждать, что последние, по-человечески, быть может, самые яркие страницы "Дневника" явственно отразились на страницах романа Пруста "В поисках потерянного времени", в самом, вероятно, трагическом его эпизоде.
2
Между тем, в сущности, до сих пор этой книги почти никто еще не читал.
Мария Башкирцева писала дневник на французском языке с 1872 года до последних недель жизни, иногда очень подробно, по многу страниц в день, иногда записи оказывались короче. Как правило, если она пропускала день, то все равно вписывала в дневник дату, а на другой день поясняла, почему накануне записи не было.
Башкирцева сознавала, что не успела раскрыться в полную силу как живописец, и верила, что от забвения ее спасет дневник. Она просила, чтобы после ее смерти дневник был опубликован полностью и без комментариев. Изданный в полном виде текст, считала она, не нуждается в пояснениях: в нем и так все ясно и понятно. Но она опасалась, что семья не допустит, чтобы после ее смерти дневник был опубликован в его истинном виде. Поэтому она пыталась доверить дневник какому-нибудь уважаемому ею писателю, который сумеет правильно им распорядиться, и обратилась к нескольким знаменитым современникам, которых знала только как читательница. Однако Александр Дюма-сын уклонился от встречи, о которой она просила, Эдмон Гонкур и Золя не удостоили ее ответа. Мопассан откликнулся и с удовольствием вступил с ней в переписку, но его легкомысленный тон не внушил ей должного доверия. Так дневник остался в семье.
После смерти Марии дневник был не просто сокращен: из него вычеркнуто все, что бросало тень на ее семью, окружение, осложняло и омрачало ее жизнь. Из текста изъяли именно его существенную часть: многие причины и побудительные мотивы, которыми были обусловлены поступки автора и сами записи. Печаль, тоска, вызванные раненой гордостью, обидой, бессилием, в результате пропусков часто выглядят как беспричинная меланхолия, борьба за достоинство и независимость – как суетность и тщеславие.
Были исправлены и записи, разрушающие образ романтической жрицы искусства; на основе негладкой и противоречивой судьбы художницы создана история, призванная импонировать вкусам эпохи.
Удалению подверглось много самокритичных замечаний. Сама Башкирцева считала, что ее дневник тем и интересен, что она не старается выставить себя в выгодном свете. Изгнание этого мотива заметно меняет интонацию дневника, отсюда разговоры о "самолюбовании" девушки.
Кроме содержательной, в рукопись внесли композиционную и стилистическую правку, которая сделала дневник менее рыхлым, хаотичным, и в конечном счете он стал гораздо удобнее для чтения. Переменили разбивку на предложения и абзацы, убрали повторения, бесконечные описания платьев и шляпок, запись длинных и малоинтересных разговоров. В отношении занимательности дневник от этого только выиграл, и, возможно, во многом благодаря именно этой вполне профессиональной редактуре дневник Марии Башкирцевой стал настольной книгой читательниц эпохи предмодернизма и модернизма.
До сих пор неизвестно, кто именно сокращал и правил дневник, – по-видимому, первоначально этот труд взял на себя кто-то из родственников или близких к семейству Башкирцевых людей. Вероятно, Андре Терье, первый издатель дневника Башкирцевой, получил в руки не оригинал, а уже сокращенную копию. То, чего семья категорически не хотела разглашать, уничтожено навсегда: из дневника вырваны некоторые страницы.
Таким образом, до недавнего времени во всех французских публикациях дневник Марии Башкирцевой печатался в значительном сокращении и носил на себе следы огромной правки. Таково самое первое издание 1887 года, подготовленное А. Терье, это же относится и к дополненным и расширенным публикациям – "Новому неопубликованному дневнику" 1901 года, и к "Неизданным интимным тетрадям" 1925 года, и к "итоговому" двухтомнику 1955 года издательства "Фаскель". Переводы на другие языки (а их было много, особенно на русский) сделаны с этих французских изданий и, соответственно, так же, как они, отличаются от оригинального текста.
Впервые об этом сказала Колетт Конье, профессор Реннского университета, в своей книге "Мария Башкирцева. Портрет без ретуши" (Colette Cosnier. Marie Bashkirtseff. Un portrait sans retouches. Paris: Pierre Horay, 1985). К. Конье сравнила напечатанную версию дневника с рукописью и пришла к бесспорному выводу о том, что настоящая Мария Башкирцева нам все еще неизвестна. Вот как кончается эта книга:
"Я лишь набросала облик Марии Башкирцевой в самых общих чертах. Настоящий ее портрет, фотографически точный, до сих пор в тени. Какой издатель согласится полностью издать "Дневник", чтобы наши современницы услыхали ее вопль, узнали в нем себя и откликнулись?"
3
Однако, изданный без сокращений, этот дневник составит около шести тысяч книжных страниц. В рукописи он представляет собой сто шесть толстых тетрадей, исписанных торопливым почерком со множеством помарок. Расшифровка этих записей – огромный труд, без которого публикация невозможна; в наши дни два разных франкоязычных издательства бесстрашно приступили к работе по выпуску дневника Марии Башкирцевой; одному из них удалось довести ее до конца.
Во-первых, во Франции с 1991 года тетради дневника опубликованы отдельными выпусками, по нескольку тетрадей в каждом томе; издала их частная организация "Кружок друзей Марии Башкирцевой", основанная в 1986 году, а подготовку текста и научную редактуру осуществляет Жинетт Апостолеску. До 2005 года вышло 16 выпусков, охватывающих период с 11 января 1873-го по 20 октября 1884 года. Они воспроизводят содержание всех тетрадей дневника. В каждом томе около трехсот страниц, комментарии, в соответствии с пожеланием автора, отсутствуют; выпуски снабжены только алфавитным указателем имен и краткими предисловиями.
Во-вторых, в Швейцарии в издательстве L'Age d'Homme в 1999 году вышел один том издания дневника, задуманного как шеститомное; подготовку текста и работу комментатора проделала Люсиль Леруа. Этот объемный том (больше тысячи страниц) отражает период с 26 сентября 1877-го по 21 декабря 1879 года, с 75-й по 86-ю тетрадь. В нем подробнейший подстрочный комментарий, хронология жизни Башкирцевой за 1877–1879 годы, несколько указателей, библиография. К сожалению, это издание не было продолжено.