Штаб полка разместился на лесной поляне, посередине которой стоял хороший особняк. А немцы долбят и долбят из артиллерии прямо по штабу. Решили, что кто-то сидит рядом с нами на рации и корректирует огонь. Четверых разведчиков послали, прочесать окрестности. Нашли землянку, и я, дурак, первый в нее полез. И немец мне рукояткой "парабеллума" по голове… "Парабеллум" же тяжелый… Самый лучший пистолет, не сравнить с тэтэшником! Четко, хорошо стреляет. В изолятор на столбе всегда попадешь!.. У меня из глаз искры посыпались! Потом выянилось, что у меня бороздчатый перелом черепа. Сознание я не потерял, кричу: "Очередь давайте!" Ребята дали очередь, и под эту очередь я выскочил наверх. Начали бросать в трубу гранаты, но он так и не вышел. Кое-как мы его взяли. Действительно, там была рация, он корректировал огонь. Пришли вместе с этим радистом. Те, кто оставался, говорят: "Мы тебе кофейку заварим". Вскипятили воды и туда махнули порошок кофе. Поболтали. А помощник начальника штаба по разведке говорит: "Дай-ка я первым попробую, а то губы обожжешь". Он хватил глоток, а это нюхательный табак! Ох он плевался! Прошло, может, часа полтора, мне забинтовали голову, и я уже было собрался ехать в санбат на кобыле, как немцы пошли в атаку. Шло на нас около двух взводов автоматчиков. Слышно, кричат: "Форвартс!" В окно посмотрел, они идут, а у них на поясе куры висят. Мелова послали, чтобы он позвал танки, которые стояли недалеко. Он стал пробегать, и его убило. Стали отстреливаться, одного убило, второго, третьего… Петьку Трезвого, бывало, он на ногах не стоит, скажешь: "Ты пьяный!" - "Нет, я Трезвый!" - фамилия такая была. Я наверх поднялся. Крыша черепичная, колется, гремит кошмарно. Дострелялись до того, что все - конец, решили оставить по последнему патрону… А тут как даст наша самоходка, елки зеленые! Немцы побежали. Вот тут потери были очень большие, а до этого взвод практически никого не терял…
Но это я вперед забежал.
- Как вам переход от флотской жизни к пехотной?
- Первое время ходил во всем флотском. Обмотками не пользовался - брюки и ботинки. Только на пятачке перешел на сапоги.
26 сентября полк высаживался на Невский пятачок. Был пасмурный день, низкая облачность. Короткий огневой налет - и вперед на всем, что может плавать: шлюпках, баркасах, плотах. Немцы нас не ждали. Мы быстро захватили первую и вторую траншеи - они метрах в четырехстах друг от друга. Завязался рукопашный бой. Выбили немцев, закрепились. Бои там были страшные. Траншеи были забиты трупами. Плотность войск была такая, что если снаряд взрывался, то кого-то точно задевало. Из винтовки никто не стрелял, там дрались саперными лопатами, гранатами. Жизнь солдата сутки, ну двое. Как мне удалось уцелеть? Я не знаю. Я не думал о смерти.
Вот там, на пятачке, я первый раз сходил в "поиск".
Командир полка вызвал Леньку, приказал взять "языка". Пошли. Нас было человек семь-восемь. Нейтральная полоса шириной всего метров семьдесят. Торф. Все равно как перина. Поползли. А тут ракета! Мы уже почти у немецкой траншеи, хоть прыгай в нее. Нас заметили, и немцы отсекли огнем от своей траншеи. Огонь-то в этот миг погас. И мы, наверное, в три или четыре прыжка опять оказались в своей траншее. А одного разведчика нет. Ленька приказал всем идти отдыхать, а мы с ним остались до рассвета посмотреть, может, он на нейтралке лежит. Рассвет наступил. Посмотрели - никого нет. Тут немцы в контратаку пошли. Вроде наших потеснили, а потом пехота их выбила обратно.
Мне Ленька и говорит: "Слушай, снайпер стреляет по нашим". - "Где?" Бой идет, ни черта не слышно. "Да вот". И показывает: метрах в десяти в нашем тылу немец стреляет из винтовки в спину нашим пехотинцам. Видимо, когда немцев выбили, он остался. А у меня только нож, у Леньки тэтэшник. Я ему говорю: "Стреляй!" Он стрельнул, и гильза осталась в патроннике. Остались мы совсем без оружия. Я к солдатам в траншею: "Дайте мне гранату". Гранаты были немецкие, маленькие, как игрушки. Увидел у одного, схватил, а он плачет и не отдает. Отнял гранату, даю Леньке, говорю: "Бросай". Он бросил, а я за ней. Выждал, пока взорвалась, и бросился на немца. Руки за спину скрутил, ножиком в задницу, чтобы не дергался. Ленька ко мне подползает, смотрю, у него кровь изо рта идет от такого переживания. Немца спустили в траншею. Я нанял какого-то солдата помочь дотащить немца до штаба за сапоги - они же в обмотках. Сняли с немца один сапог, с солдата - ботинок, чтобы он не убежал. И так мы потащили этого немца.
Притащили немца. В штабе на столе лежит куча денег - зарплату офицерскому составу всегда во время боя почему-то давали. Командир полка говорит: "Дам тебе три дня отпуска в Ленинград". - "У меня денег нет". - "На, возьми". И так в пригоршню, не считая, сгреб и дает. "Я Ленинград не знаю". - "Возьми Кострикова - он ленинградец". Действительно, недели через две нас вывели с плацдарма, и мне дали три дня отпуска. Приехали в Ленинград. Я пошел на знаменитый Ситный рынок в Ленинграде. На нем все, что угодно, можно было продать и купить - хоть бриллианты… Ну мы бутылку на выданные деньги купили и пошли к родственнице этого Кострикова. За этого немца Леньке дали Красную Звезду, а мне медаль "За отвагу". Вторая награда тоже за пленного, и тоже медаль "За отвагу". Устроили засаду на просеке. Мы посчитали, что по ней ездят на санях, поскольку были следы полозьев. Сидели мы долго. Курить нельзя - запах махорки далеко разносится. Только под утро слышим, скрипит. На нашу беду, у тех, кто ехал на санях, была маленькая собачка. Она бежала впереди, остановилась и начала тявкать в нашу сторону. Гусев Сашка выскочил и из автомата по лошади. Лошадь рванулась на дыбы! Мы давай стрелять. В общем, взяли одного пленного, но могло все кончиться гораздо хуже.
В январе нас ввели на Невский пятачок, и мы пошли в наступление.
- Какое у вас звание?
- Сначала краснофлотец, а потом рядовой. Почему-то в истории болезни перед демобилизацией написали старший сержант. Но это не мое дело.
Меня пытались отправить на курсы младших лейтенантов, но я не пошел. Мне же сразу генерала-то не дадут, а дадут младшего лейтенанта и взвод 18–20 человек солдат, да еще вдобавок узбеков или туркменов, и что с ними делать?! Зачем мне это нужно? Тут я сам себе хозяин. Я сам за себя отвечаю. К Таллину я во взводе уже был как все равно пахан, хозяин. Как хочу, так и ворочу. Я не только был старше всех во взводе, но у меня был авторитет - к этому времени у меня было 25 пленных. И к тому же мне сопутствовала удача. И вообще я был более развитый, чем остальные. Все же курсы прошел, а там и борьбу нам преподавал инструктор из института Лесгафта, и немецкое оружие изучали. Я, например, в синявинских болотах стрелял из немецкой зенитной пушки.
- Как вы относились к немцам?
- С ненавистью. Все читали заметки Ильи Эренбурга. Скажу тебе, что ни до, ни после ничего сильней не читал, не слышал и не видел. Мне кажется, эти статьи много злости вселили в наших. Он разжег огромную ненависть к немцам. А вот показывали нам в синявинских болотах фильм про Зою Космодемьянскую. Ей: "Хенде хох!" А она - ни рыба ни мясо. Сдалась без всякого сопротивления. Было полнейшее осуждение.
- Уголовники у вас были?
- Нет. После прорыва блокады в 1944 году из лагерей прибыли бывшие заключенные. Мы взяли Николая Евлентьева. Где-то под Нарвой он попал на мину и к нам больше не вернулся.
- Как организовывался "поиск"?
- Впереди идет группа разграждения. Там саперы. За ней группа захвата. В нее входили три человека. Вооружены пистолетами, ножами. За группой захвата идет группа прикрытия. Перед броском в траншею группа прикрытия делится на две. Одна слева от группы захвата, другая - справа.
- Чем вооружены были?
- Автоматы брали только немецкие - легкие, надежные, удобные. В наш чуть-чуть пыль или грязь попала - все, отказал. С нашего надо стрелять короткими очередями, чтобы не нагревался. Чуть нагрелся, и пули рядом начинают ложиться.
До лета 1944 года у нас были наши ножи, а уже из-под Выборга мы привезли финские, с красивыми ручечками, с лезвиями гравированными.
Гранаты группа захвата не брала. Все время в группе захвата - был крепким парнем. Коленкой в поясницу упрешься, голову назад - все хрустит. Мое дело, чтобы голова не оторвалась.
- Часто приходилось офицеров захватывать?
- Не то два, не то три раза. Не часто…
- Специально ставили задачу взять офицера?
- Нет, никогда не ставили… Мы всегда боялись, как бы нас не отправили брать контрольного пленного. Второй раз в одно и то же место не пойдешь…
- Кто назначался начальником "поиска"?
- Кто покрепче, поопытнее. Я был физически крепкий. Психика у меня была устойчивая. Я абсолютно реально на все смотрел. Все мы живые. Свинью выращивают, чтобы она пригодилась нам на мясо. Человек ничем не лучше.
- Разведвзвод как простую пехоту не использовали?
- Нет. И в разведку боем ни разу не ходили. Только один раз в районе Песочная на Карельском перешейке… Рота автоматчиков пошла. Я по своей воле к ним присоединился. Чуть приотстал, думаю, не буду рисковать, на всякий случай. Ну и удачно получилось - прихватил немца. Привел его не в штаб, а в землянку, в которой мы расположились. В землянке никого не было. Мы с немцем сидим. Помню, заходит Витька… и оторопел: немец сидит! Чуть ли не за автомат схватился. Но тут меня увидел.
Как-то приходит к нам замполит полка Штырев: "Ну, рассказывайте, как же это вы финна проворонили?!" - "Мы ничего не воронили". - "Финн-то ваш, у которого вы сапоги меняли, пришел и сдался"… А получилось вот что. Мы когда на Карельский перешеек пришли, там мирная жизнь была. Караульную службу несли девчата. На своей территории они играли в мячик, тишина была, спокойствие. Наши спрашивают: "Какие части против вас стоят, какая глубина обороны, огневые средства?" А они ничего не знают. Они жили спокойненько на протяжении всей блокады. Марингейм не проявлял ни инициативы, ни жестокости, как он дошел до реки, так и остановился. Все-таки он русский генерал.
Пришлось нам идти за "языком". Ходили, ходили. Вышли к какому-то дому. Дым из трубы идет, значит, кто-то есть. Сделали засаду у туалета. Пошел в уборную финн. Прихватили его и ушли. Витька Мучников говорит: "У финна хорошие сапоги, а у меня оторвалась подошва. Давай с него снимем". В лесу решили снять с него. Витька оба сапога снял. Финн - один. У финских и немецких сапог маленький подъем, поэтому русскому надевать немецкий сапог тяжело. Пока Витька пытался один сапог надеть, финн этот прыгнул и побежал. Мы вдогонку постреляли, но он убежал. Как потом выяснилось, задели его. Вернулись в полк, доложили, что ничего не получилось, и все. Так этот финн на четвертый или пятый день вышел к нашим позициям на запах кухни.
- Некоторые разведчики говорят, что выжить не надеялись. Как вы смотрели в будущее?
- У меня никогда не было такого настроя. Что такое "не надеялись"?! Ну не идите в этом месте, если чувствуете, что не получится. Пойдите в другом. Нужно искать, где можно пройти, оголенные фланги. Задача же не ставится "взять пленного к 17.00". Задача-то ставится "взять"! Конечно, желательно побыстрее, но это не значит, что ты ограничен временем. Поэтому такой безнадежности не было… Были срывы. Ленька ходил, докладывал, говорил: "Живые дороже".
- Страх перед "поиском" был?
- Когда ты идешь в группе брать пленного, то хоть стакан водки выпей, зубы стучать будут от страха. А как на нейтралку лег - все прошло, никакого волнения, все абсолютно четко, ясно. Все слышишь: как веточка треснула, птица вспорхнула, снег с ветки упал. Вот этот озноб, он тобой поборим.
- Насколько жесткой была дисциплина во взводе?
- Дисциплина была на высоком уровне. У нас никто не пил, никаких нарушений не было.
- Тренировались?
- Были занятия. Помню - в синявинских болотах отрабатывали захват "языка". Внезапно выскочить, повалить. Других занятий не помню.
- Какие-то трофеи были?
- Часы собирали. Бритва "Золлинген" у меня была трофейная… бумажник из настоящей кожи. Да и все, пожалуй.
- В поиск ходили с документами?
- Нет, мы ничего не брали. Все оставляли.
- Суеверия у разведчиков были?
- Я всегда думал, что наверняка выживу, меня не заденет, но, однако, три раза задело. Потом меня стали звать Счастливчиком. А в чем я счастливчик?! Просто у меня была мгновенная реакция.
- Мог разведчик отказаться от выхода на задание?
- Это исключается. Задание есть задание… Ты можешь протянуть… но отказаться не можешь.
- Вы говорили, что ранений у вас больше, чем у других, но и, наверное, наград у вас тоже больше всех?
- У меня много наград. Во взводе единственный такой.
- Какие взаимоотношения были с дивизионной разведкой?
- Хорошие взаимоотношения были. После удачных поисков и мы, и они иногда придерживали немцев. Держали их у себя, кормили. Если им ставили задачу взять "языка", а у нас был "лишний" немец, то мы им отдавали. Так же и они нам. Это же жизнь… Если оборона жесткая, ты поди попробуй "языка" взять! Так что выручали друг друга.
- В биографии, которую я читал, написано, что орден Славы 3-й степени вы получили в боях за населенный пункт Пружилище: "Проник во вражеский тыл, ликвидировал пулеметный расчет, захватил "языка" и доставил его в расположение части".
- Я не знаю, где это Пружилище… Я где-то читал, что будто бы был на Белорусском фронте… Чушь. Был там такой эпизод… На участке одного батальона была лощина, а на высотке - хутор, который немцы превратили в опорный пункт. Нас человек семь пошло в обход. По дороге встретили немецкий патруль, взяли его. Этот патруль нас сам вывел к хутору. Мы ворвались в дом. Помню, на столе стояла бутылка шнапса, лежали галеты и окорок в тесте… Я всю жизнь до войны и во время войны мечтал об окороке, запеченном в тесте из ржаной муки… На печи лежал немец. Мы его тоже взяли в плен. Потом открыли огонь по немцам, дали ракету, и батальон побежал в атаку, захватил этот хутор. А мы на санях, которые там стояли, с пленными поехали к себе.
- Какое было отношение к власовцам?
- Если к немцам после прочтения статей Эренбурга была ненависть, то к власовцам у меня не было определенного отношения. Я не верил в это все хозяйство. Почему? Потому что сам Власов был одаренный генерал. Не был бы он одаренным, его бы Жуков не притащил на Ленинградский фронт. Его же потом во всех газетах превратили в пьяницу, развратника. Я уже тогда в это не верил.
- Как относились к женщинам на фронте?
- Я их не видел там. У нас был медсанбат. Они были все пристроены около командиров батальонов.
- Как восполнялись потери в разведвзводе?
- У нас до Нарвы потерь практически не было. А в марте 1945 года я сам в госпиталь угодил. Там что получилось… Уперлись в Курляндскую группировку. После мощной артподготовки наши заняли то ли одну, то ли две траншеи, и все - нет продвижения. Я шел на передовую по следу танка. Смотрю, заяц бежит. Достал "парабеллум". Думаю, стрельнуть или нет?! Не стал стрелять. Тут немец стал из танка или из пушки стрелять по мне. Я полянку перебежал, а там землянка. Я в нее заскакиваю, а в ней немец! У меня пистолет в руке. Я ему: "Хенде хох!" Он руки и поднял. Хорошо, в запас, но немец нужен, потому что рано или поздно заставят за пленным идти. Тут и мои ребята из взвода подошли. Поговорили, решили, что я возвращаюсь в штаб, а они останутся наблюдать. Я немцу руки завязал, а чтобы не убежал, снял с него штаны. Вышли мы с ним на НП дивизии. Потом рассказывали: "Мы смотрим в стереотрубу: батюшки мои, идут Яганов и немец без штанов!" Пришли на НП. Немец показывает на меня, что, мол, я изверг, заморозил его, и в это время прилетела мина. Я остался живой, немец, а человека четыре было раненых.
Немца я сдал. Дали мне задание понаблюдать за стыком батальонов. Только я пришел в окопы, как немец пошел в атаку. Немцы поднялись из своей траншеи, и наши поднялись, чтобы удирать. Я думал, по кому стрелять? По нашим или по немцам? Дал очередь над головами наших. Они залегли, тут я их поднял, и побежали мы вперед на немцев. Немцы давай драпать. На плечах у них ворвались в поселок Калей. За этот бой я был представлен к ордену Славы 1-й степени.
Проходит несколько дней, и нас посылают брать немца. Мы отправились. Спустились в траншею. Нас было пятеро. Я направо несколько шагов за поворот сделал. "Хальт!" Я говорю: "Свои". Он мне автомат в грудь: "Пропуск?" Я правой рукой за ствол схватился, успел отвести его от груди, а левую занес, и в это мгновение он нажал на курок. Четыре пули в предплечье. Кто-то из парней, Мучников кажется, его по голове прикладом… А я как сжал автомат, так руку не могу разжать. Вернулись к своим. Рука у меня опухла, вся черная от пороховой гари. Мне налили одеколона, что ли, тройного… Он мутный, я пить не стал. Фельдшер Торопов мне налил спирта - я выпил. Рука ноет. Попросил особиста написать бумажку, что не самострел. Хотя как можно себе руку прострелить четыре раза, не знаю… И поехал по госпиталям до самого Молотова. Когда приехал в Молотов, меня в ванну посадили, медсестры помыли, спину потерли. Потом влили кровь. 400 кубиков. Потом еще. Доску привязали к руке, она у меня уже не ноет, все нормально, не гнется.