Мы могли это точно определить по сфере, которую корпус танкера заполнил в окулярах бинокля, когда мы проходили на расстоянии в 1250 ярдов, как раз перед тем, как он ушел под воду.
В то время как Маш, стоя на мостике, безжалостно преследовал свою добычу, команда управления огнем в боевой рубке получала все больше и больше информации. Мы слишком долго находились на боевых позициях, чтобы поступать иначе. В спокойные минуты мы погружаемся, чтобы выпить кофе. Пока с мостика вниз выкрикивали пеленги, Роджер вносил небольшие коррективы в данные вычислительного устройства, но мы занимались немножко другим. Расчеты возлагались на механический мозг, встроенный в вычислительное устройство. Кормовые торпеды были готовы к залпу уже так давно, что никто в команде управления огнем не был уверен, находится ли кто-нибудь в кормовом торпедном отсеке. Нужные рубильники были включены, и в целом мы знали, что расстояние до поврежденного судна достаточно большое. Помимо этого, мы не хотели вмешиваться в дуэль, Маша с капитаном судна.
У нашего командира был достойный противник, побывавший во многих сражениях. Уходя от преследования, он вел огонь, и то, что снаряды ложились теперь рядом с нами в условиях темноты, не оставляло сомнений - действовал блестящий орудийный расчет. Маш с мостика изрыгал проклятия в темноту ночи, пока падали снаряды. Наконец один из них поразил нашу лодку.
Это сбивало с толку. У них был беспламенный порох, превосходивший тот, который в то время был у нас; первым признаком того, что они пристрелялись, было попадание снаряда почти по мостику. Мы услышали, как он срикошетил от боевой рубки и пролетел над головой Маша. Командир нырнул в люк в восхищении действиями команды грузового судна, и мы погрузились. То, что подбитое судно смогло устроить охоту на подводную лодку, притом подлодку Маша, да еще среди безлунной ночи, стало еще одним свидетельством того, до какой степени отважным оно было.
В вооруженном столкновении нет места сантиментам. Геройски вел себя противник или нет, но он был врагом, и наша задача состояла в том, чтобы его потопить. В последующие годы мы, может быть, вспомнили бы этого капитана и пожелали, почти беспристрастно, чтобы ему удалось спастись. Но в эту ночь нашей задачей было выследить его и выждать, пока он совершит роковую ошибку. И наконец он ее совершил.
Это произошло из-за того, что неожиданное обещание подмоги сбило его с толку. Все это время он в отчаянии шел зигзагами по слишком переменчивой схеме для того, чтобы мы могли ее понять, когда вдруг луч прожектора пронзил темноту неба. Он пришел издалека, от самого горизонта, но даже с такого расстояния был мощным и ярким и осветил водное пространство с уверенностью верховного владыки. Эсминец, в этом не было никакого сомнения, шел на помощь. И при виде этого светлого луча надежды в небе капитан грузового корабля совершил первую за весь этот длинный день, но смертельную ошибку. Он прекратил зигзагообразные маневрирования и двинулся прямо навстречу прожектору.
Как бы быстро он ни поворачивал, Маш оказался проворнее. Увидев свет, он мгновенно направил "Уаху" прямо на него, надеясь на опрометчивость покалеченного судна. И в результате этих двух решений, принятых быстро и бесповоротно двумя людьми, не видевшими друг друга в темноте океана, гибель одного из них была предрешена.
"Уаху" выиграла гонку, оказавшись между светом прожектора и целью, затем отвернув от курса, направляя свои кормовые аппараты прямо на трассу, на которую должен выйти грузовой корабль. Через три минуты после того, как мы остановились, Маш дал команду выстрелить нашими последними торпедами.
Финал застал команду управления огнем врасплох. Боевая рубка была пуста, если не считать меня и Роджера, когда Маш выкрикнул команду: "Пли!" Мы удивленно переглянулись. Роджер вскочил, ударил по кнопке выстрела, произвел манипуляции рубильниками, выждал и вновь ударил по кнопке. К некоторому нашему удивлению, мы почувствовали, что лодка вздрогнула, и поняли, что вышли две торпеды.
Это был момент, которого я никогда не забуду. Мы слишком устали для того, чтобы обращать внимание на то, что произошло, дистанция была велика, и расчеты не слишком точны. Кроме того, нам и так все время везло в этот день. Пока мы ждали, я достал пачку сигарет и предложил Роджеру. Он взял одну. Секунды шли одна за другой, и никакого звука не было слышно снаружи на воде. Я взял сигарету, достал спичку и зажег сигарету Роджера и свою. Затем я выпустил дым и заговорил с формальной серьезностью.
- Лейтенант Пейн, - сказал я, - если хотя бы одна из этих торпед попадет в цель, я поцелую вам руку.
Бу-ум!
Бу-ум!
На мостике, возбужденный своей окончательной победой над врагом, в которого нужно было попасть четыре раза, три раза выходя в атаку, Маш пропустил самую необычную церемонию, когда-либо разыгрывавшуюся в боевой рубке могучей "Уаху".
Глава 7
Здравствуй и прощай
Эскорт, чье опоздание повлекло за собой уничтожение покалеченного судна, шел к нам, вспенивая волны за горизонтом. Если бы даже одна торпеда оставалась на борту "Уаху", Маш, несомненно, "передернул бы затвор" и стал маневрировать для выстрела. Но теперь мы фактически были безвредны, без вооружения, если не считать палубных пушек и стрелкового оружия, и даже наш задира капитан был удовлетворен - по крайней мере, в то время нам так казалось. Мы оставались на месте достаточно долго для того, чтобы наблюдать, как прожектор эсминца обшаривает чистый горизонт, а потом Маш произнес магические слова:
- Давайте двигать на базу, парни.
У подводной лодки несколько скоростей. Есть ход вперед в одну треть полной скорости, ход вперед в две трети полной скорости, ход вперед со средней скоростью, ход вперед с полной скоростью и самый полный вперед. Но самой высокой из всех скоростей была все-таки еще одна - полная скорость, с которой идут в Пёрл-Харбор, - такую скорость мы взяли теперь. У нас было много топлива, но ни одной торпеды и некуда было идти, кроме как домой. Мы потопили миноносец, два грузовых судна, войсковой транспорт и танкер, даже не достигнув еще своей военной базы. Среди общего оживления, Маш направился в кают-компанию сочинять донесение, достойное такого случая.
Оно было шедевром.
"В течение десятичасового боя с применением орудий и торпед уничтожен целый конвой из трех грузовых судов, одного транспорта и одного танкера, израсходованы все торпеды".
Маш пустил его по кругу, и мы все были согласны, что выражение "бой с применением орудий и торпед" звучало особенно красиво. Он направил донесение вице-адмиралу К. А. Локвуду, главнокомандующему силами Тихоокеанского подводного флота, и адмирал Локвуд ответил памятным посланием. Как мне помнится, оно звучало так:
"Давай домой, Маш. Твои фотографии на фортепьяно".
В течение нескольких часов, которые были у меня до начала вахты в четыре утра, я спал сном ребенка после того, как безуспешно пытался бодрствовать достаточно долго для того, чтобы сочинить несколько собственных фраз с героическим пафосом для письма, которое напишу Энн.
А на следующее утро история повторилась. Опять Симонетти и я несли ходовую вахту на мостике, перекидываясь шутками относительно нашей способности сигнальщиков, и вновь заря наступила как гром среди ясного неба, и вновь клуб черного дыма появился на горизонте.
- На этот раз мы ничего не сможем с ним сделать, - сказал я Симонетти, - но я позову командира. Не помешает сообщить ему о том, что происходит.
Маш поднялся на мостик, и мы стали следить за дымом, меняющим направление, с тем чтобы, установив контакт с другими подлодками, находящимися в этом районе, передать им полезные сведения. На этот раз мачты трех кораблей появились из-за горизонта, прежде чем мы погрузились.
Мы поочередно смотрели в перископ, наблюдая, как суда прошествовали мимо. Это особое ощущение - видеть проходящий мимо конвой, особенно если он идет без охранения, и не иметь возможности ничего с этим поделать. Для всех остальных членов команды, в головах которых укрепилась мысль об обещанном возвращении в Пёрл-Харбор, сожаление военного характера сглаживалось утешением личного плана о том, что в нашем возвращении не будет задержки, но для Маша это было невыносимо. Его непоколебимая ненависть к врагу, ненависть, которая была тем более ужасной, что скрывалась под маской добродушия, не позволяла ему игнорировать такой вызов. Казалось, конвой насмехается над ним, провоцируя на какие-либо действия. И пока Маш смотрел в перископ, в мозгу Мортона созрел план.
- Слушайте, парни, - сказал он мягко. - Видите этот маленький танкер за кормой?
Он подождал, пока все мы смотрели.
- Вы заметили, что у него нет палубного орудия?
Он был прав. Этот корабль единственный из трех не имел вооружения.
- Выглядит так, будто уступает в скорости остальным, верно?
И опять, как маленькие мальчики, повторяющие свою роль в какой-то странной литании, мы согласились.
Маш вдруг оживился:
- Ладно, вот что мы сделаем. Дадим им пройти, а затем всплывем позади танкера. Это чертовски напугает их всех, и они начнут удирать, оставив позади этот маленький танкер. Тогда мы пойдем вдоль его борта и потопим нашей палубной артиллерией.
Все мы проголосовали против этой идеи, даже Дик. Но Маша невозможно было отговорить. План был принят.
Мы подождали, когда пройдут корабли, затем всплыли и угрожающе двинулись за ними, и действительно, клубы дыма стали вдвое больше, искры посыпались из труб, и все суда рванули на полной скорости в направлении дождевого шквала на горизонте. Мы пустились в погоню не на максимальной скорости, потому что хотели оставаться вне досягаемости их пушек до тех пор, пока маленький танкер не отстанет. Точно по сценарию танкер отставал все больше и больше до тех пор, пока не оказался за пределами досягаемости орудий других судов.
- Занять места у палубных орудий! - победно прогремел голос Маша. Полный вперед!
Два других судна исчезали в дождевом шквале. На палубе "Уаху" вдруг закипела бурная деятельность. И тогда, когда этого никто не ожидал, смутный силуэт появился из-за пелены дождевого шквала. Это был эскадренный миноносец, и шел он прямо на нас. Все мы, за исключением Маша, были согласны с тем, что это миноносец. Он не хотел этого признать. Настаивал на том, что это "чидори", мини-миноносец, известный тем, что не обладал скоростью, которую мы могли бы принимать во внимание.
Если Маш не ошибался, то миноносцу было за нами не угнаться. Мы могли бы даже сделать круг и все равно настигнуть танкер. "Уаху" повернула и помчалась так быстро, как могла.
От эсминца мы, конечно, вряд ли смогли бы удрать. Он устроил бы на нас охоту и забросал глубинными бомбами. Будучи большим пессимистом, чем наш командир, я спокойно спустился вниз в центральный пост, где понадобился бы для выполнения своих обязанностей как офицер погружения, когда прозвучит тревога.
На мостике есть микрофон, и все, что говорится там, слышно в центральном посту. Незабываемое впечатление - стоять и слушать, как Маш меняет свое мнение. Наш радар был неисправен, а вражеский корабль шел прямо на нас, при этом никто точно не знал, на каком он был расстоянии. Поначалу Маш был совершенно уверен в себе.
- Ну мы уходим от него, мы уходим! - твердил он. - Этот нас не настигнет!
Затем последовала пауза, и мы услышали голос Хэнка Хендерсона, палубного офицера:
- Капитан, мне кажется, что он приближается.
Лишь тень сомнения слышалась в голосе капитана, когда он ответил:
- Черт побери, Хэнк, мы идем быстрее его. Это всего лишь старый корвет на паровой тяге.
Мы шли на максимальной скорости. В чрезвычайных обстоятельствах двигатели подлодки способны к короткому неимоверному выбросу мощности. Гидродинамический лаг - индикатор, показывавший скорость, с которой мы двигались, - остановился на отметке около восемнадцати с половиной узлов, что было хорошей скоростью для субмарины, так долго находившейся в море, как было с нами. Все же я снял телефонную трубку, опять позвонил в дизельный отсек и поговорил с помощником главного электромеханика.
- Джессер, - сказал я, - мы поддерживаем максимально возможную мощность?
Судя по тону, вопрос его несколько задел.
- Да, сэр. Думаю, вы могли бы нами гордиться. Мы тут выдаем сто процентов мощности.
- Ладно, вам нужно чертовски постараться, потому что в двух милях за кормой японский эсминец.
Звякнул телефон, и я повернулся к гидродинамическому лагу. Он поднялся до отметки двадцать один узел - рекорд, который, наверное, все еще не побит.
Тем временем на мостике Маш не прекращал свои комментарии.
- Не достанет, - продолжал твердить он. - Мы идем быстрее его.
Последовало хмыканье Хэнка, потом снова возникла пауза, и тут Маш воскликнул:
- Смотрите! Он уходит!
В действительности, как мы потом узнали от Хэнка, миноносец сократил дистанцию между нами до вполне удобной для него и поворачивал для того, чтобы задействовать сразу всю свою артиллерию. Первым признаком было то, что Маш вдруг резко оборвал свои заклинания.
- Эй! - воскликнул он, причем его голос взял самую высокую октаву. - Он по нас стреляет!
Через секунду мы услышали всплеск от падающих в воду снарядов и вой одного из них, пролетевшего прямо над мостиком. Вновь прозвучал голос Маша.
- Где же сигнал тревоги к погружению? - кричал он. - Где этот чертов сигнал тревоги?
Как командир, он, конечно, не стоял вахты и понятия не имел о том, где находится кнопка тревожного сигнала к погружению. Я крикнул ему через люк наверх:
- Спускайтесь, командир! - и открыл клапаны.
Пока он соскакивал вниз по трапу, мы пошли на погружение.
Эсминец (даже Маш согласился признать, что это был именно он) подошел и угостил нас глубинными бомбами, от которых были страшный грохот и неприятные ощущения, но никаких повреждений. Наверное, погоня заставила его так далеко оторваться от эскортируемых судов, что он решил поспешить обратно. Во всяком случае, мы оторвались от него довольно безболезненно, и через пару часов присмиревшая "Уаху" всплыла и проследовала в Пёрл-Харбор.
Маш отдавал себе отчет в нелепости ситуации, свидетелем которой он был. В ту ночь он направил второе донесение адмиралу Локвуду:
"Еще один текущий бой с применением артиллерии произошел сегодня. Миноносец обстреливал, "Уаху" удирала".
У нас была только одна вероятность попасть в переделку, прежде чем мы достигнем Пёрл-Харбора, и Маш сделал все, чтобы извлечь из этого пользу.
На следующий день мы в перископ осмотрели Фэйс-Айленд, вражеский аванпост, где располагалось несколько фосфатных заводов и пакгауз, и наш командир решил посмотреть, что с этим можно сделать. Он мог лишь подтвердить информацию об острове, указанную на наших картах, но не более того. Мы погрузились и подошли очень близко к берегу, где Дик заметил прекрасную цель, стоящую на якоре, но даже Машу не приходило в голову всплыть и обстрелять ее. Кроме того, у этой мишени было палубное орудие.
Расстроенный Маш решил оставаться поблизости до наступления ночи, а когда стемнеет, обстрелять фосфатные заводы из наших верных четырехдюймовых пушек через самый центр острова со стороны, отдаленной от города. Но осуществиться этому плану помешало появление парохода внутренних линий, имевшего на вооружении орудие. Он пришел в выбранный нами стратегический район и остался там. В конце концов мы убедили Маша, что "Уаху" выполнила свой долг и лучшим планом теперь было возвратиться и взять на борт несколько торпед.
Маш объявил о конце похода, и мы направились в Пёрл с самой большой скоростью, которую только был способен выжать из "Уаху" экипаж, стремящийся на отдых.
В последние три дня, которые мы находились в море, Маш назначил меня штурманом, что было обычным делом, дабы приобрести опыт, хотя и прежде я этим немало занимался. И сразу мы попали в шторм, который продолжался в течение всего пути до Пёрла. В довершение всего, высокая скорость нашего хода достигалась тем, что двигатели пожирали неимоверное количество топлива, а Маш отказывался сбавить ход, чтобы его экономить. Мне, озабоченному в качестве штурмана тем, где мы находился, и обеспокоенному в качестве инженера, хватит ли у нас топлива на всю дорогу, было совсем не до того, чтобы наслаждаться путешествием. В Пёрл нас должен был проводить эскорт после нападения Японии, развязавшей войну, поступили инструкции сначала открывать огонь по подлодке без эскорта, а вопросы задавать уже потом самыми долгими часами моей жизни были те, что я провел вблизи острова Оаху в ожидании этого рандеву. До тех пор, пока в виду не появился наш эскорт, я не мог избавиться от неотвязного страха, что ошибся в своих штурманских расчетах и мы могли находиться в нескольких сотнях миль от того места, где нам следовало быть.
Мы вызвали настоящий ажиотаж, когда в начале февраля входили в док Пёрл-Харбора с метлой, привязанной к перископу в знак того, что начисто вымели море, притом что у нас осталось не более двухсот галлонов топлива. У военных корреспондентов был знаменательный день. Были длинные сообщения о третьем патрулировании "Уаху" и рассказы о ее колоритном капитане. Фото Маша появилось в "Мач оф тайм". А в Лос-Анджелес в день, когда был напечатан рассказ о нем, репортер "Тайме" отправился взять интервью у жены Маша, которая оставалась там с двумя детьми. Эта сенсация стала для нее сюрпризом. Маш говорил с ней по телефону за день до этого, но сообщил только, что "Уаху" проявила себя лучше, чем он ожидал.
Мы, все остальные члены экипажа, пару дней купались в перепавшей нам от него славе, а затем угомонились и отправились провести отпуск на Гавайях. Лишь один вопрос беспокоил нас. Пошел слух, что у нас возьмут одного из офицеров. Новые субмарины должны были одна за другой сходить со стапелей в Соединенных Штатах, а для них требовались экипажи и опытные офицеры. Возможность того, что наша прекрасно спаянная команда может распасться, была одной из тем, которую мы обсуждали со смешанным чувством, потому что ни один из нас не хотел, чтобы кто-то из команды ушел, но каждый из нас пожелал бы распрощаться даже с "Уаху" в обмен на несколько месяцев пребывания в Штатах, в то время когда нас откомандируют испытывать новую лодку.
Я казался наиболее вероятным кандидатом на перевод. Мое звание давало мне право на второе место в должностной иерархии на новой подлодке, в то время как Дик О'Кейн не вполне соответствовал должности, на которой мог рассчитывать на единоличное командование, и было маловероятно, что его отзовут с "Уаху". Я написал Энн, что вскоре появится благоприятная для меня возможность ее повидать.
Затем новость как гром среди ясного неба… На третий день нашего отдыха на Гавайях я лежал еще в постели, когда в мою комнату вошел Маш. Благожелательное выражение его лица не предвещало ничего хорошего, когда он протянул мне мое предписание: "По освобождении от обязанностей на борту военного корабля США "Уаху" направляется в ведение командира военного корабля США "Поллак" в качестве старшего помощника".