* * *
Моменты кризиса стираются в памяти, в то время как незначительные события зачастую остаются в ней кристально четкими на всю жизнь. Я полагаю, что это происходит потому, что, хотя сознательный ум откладывает кризисы в память, бессознательный занят тем, что стирает из нее элементы страха и чувства опасности, так что, в конечном счете, вы фактически не помните само событие, а помните лишь то, что оно имело место. Иначе дело обстоит с незначительными, смешными случаями, при которых, когда они происходят, напряжение отсутствует. Они сразу же четко запечатлеваются в памяти, и кажется, будто случились вчера. Подобный случай произошел со мной в тот день, когда "Поллак" выбиралась с большой глубины на поверхность после того, как опасность миновала.
Мы все были измучены продолжавшимся всю ночь преследованием, атакой и глубинной бомбежкой. После того как сторожевик прекратил атаки глубинными бомбами и ушел, почти все свободные от вахты пошли отдыхать. Когда стих шум винтов, Роби повернулся ко мне и сказал:
- Выведи ее на перископную глубину, Джордж. Хочу пойти поспать. Дружище, я устал.
Он, выглядевший усталым и немного растрепанным, спустился в люк, оставляя меня и нашего надежного рулевого Фью в боевой рубке. Я заметил, что и Фью тоже измучен. Я пробыл наверху дольше, чем кто-либо, но только позднее почувствовал, что измотан куда больше, чем они оба.
Пока лодка приближалась к перископной глубине, я поднял перископ, прильнул к нему и стал всматриваться в тускло освещенную воду, в то время как головка перископа была еще примерно на десять футов под водой. Через перископ редко можно увидеть жизнь морских глубин, потому что большая масса подводной лодки отпугивает рыб, но в это утро я увидел в воде настоящего монстра.
Он был зеленый, с непропорционально огромной головой. Далеко за собой он тащил нитевидные усы. Чудище лениво подплыло к перископу, и его большие злобные глаза уставились в мои.
- Проклятье! - прошептал я. - Не часто встретишь такую тварь! Это морское чудовище!
С некоторым колебанием Фью придвинулся, чтобы посмотреть. Я чуть ли не силой заставил его прильнуть к перископу в своем стремлении поделиться с ним необычным зрелищем.
- Посмотри на эти глаза! - воскликнул я. - Ты когда-нибудь видел кого-либо с такими усищами? А цвет! Это ли не самый что ни на есть чертовски зеленый?
Фью вежливо пробормотал что-то невразумительное в знак согласия и встал на место. Через несколько секунд головка перископа уже разрезала воду, и мы начали нашу будничную дневную вахту. Обшарив горизонт, я опустил перископ и устало прислонился к краю боевой рубки, чтобы поговорить с Фью. Он не был молчуном, но теперь забился в дальний конец рубки, и все мои попытки завязать разговор пропали даром. Я прекратил их, и некоторое время мы стояли молча.
- Сэр, - сказал наконец Фью с деланым безразличием. - Вы себя нормально чувствуете?
Тут до меня дошло.
- Фью, - сказал я, - ты не видел той рыбы?
- Нет, сэр.
До сего дня Фью, вероятно, думает, что ее не было. Но она была… я полагаю.
* * *
В течение более трех недель мы патрулировали у Маршалловых островов и острова Джалуит. За это время произошел только один инцидент - атака на пароход, следовавший в Джалуит. Мы выпустили две торпеды и слышали пару взрывов, но опять контратака эскорта вынудила нас уйти под воду без возможности удостовериться в потоплении цели.
Маневры, которые на других подлодках выполняются просто, были сложны для "Поллак", и это погружение не стало исключением. Если обычно вы можете надеяться уйти от миноносца, ныряя на глубину и двигаясь тихо, мы не смогли заставить это сделать нашу лодку. "Поллак", которая в подводном положении постоянно выпускала пузырьки воздуха и соляр, вне всякого сомнения, оставляла над нами на поверхности моря масляные пятна, по которым за нами следовал миноносец.
Глубинные бомбы продолжали падать в неприятной близости в течение нескольких часов. Мы находились под водой весь день и полночи, и наша и без того маломощная аккумуляторная батарея садилась все больше и больше.
Около полуночи Роби решил, что нам нужно всплыть на поверхность и испытать судьбу в противоборстве с миноносцем.
Это был необычайно напряженный момент. Роби был у перископа в боевой рубке, которую мы затемнили насколько возможно в слабой надежде на то, что глаза командира, привыкнув, смогут что-нибудь разглядеть в перископ. Поступил приказ - сигнальщикам подняться из центрального поста в рубку с тем, чтобы, когда лодка всплывет, они смогли бы поспешить на мостик и начать наблюдение за миноносцем.
И тут, когда напряжение достигло пика, оно вдруг резко оборвалось.
Оба сигнальщика были в очках адаптирования к темноте, от которых в боевой рубке, в которую они поднимались, становилось еще темнее. Появившийся первым на трапе молодой итальянец, похожий на великого клоуна, подумал, что другой сигнальщик впереди него. Вылезая из люка в крошечную боевую рубку, где капитан сидел на корточках перед наполовину выдвинутым перископом, головой он неожиданно угодил ему в зад. Думая, что столкнулся со своим приятелем сигнальщиком, он схватился за темневший перед ним зад и сильно ущипнул.
- Кто, - пропищал он высоким фальцетом, - тута?
Роби умел оставаться на высоте в любых ситуациях.
- Тута, - пропищал он в ответ, - капитано. - Затем, повысив голос до громового, спросил: - А кто тама?
Мы всплыли через одну-две минуты, миноносец не смог нас обнаружить, и мы благополучно выбрались из этого района. Я не перестаю верить в то, что без этой комичной сцены обмена любезностями, разрядившей напряжение, все могло бы кончиться иначе.
* * *
Это было последнее волнение боевой обстановки, которое мы пережили в остававшееся время похода, но у нас оказалось множество волнений другого рода, до того как мы достигли Мидуэя. Выпускаемая на "Поллак" корабельная газета спонсировала выборы.
Наша газета на трафаретной бумаге была еще одной отличительной особенностью "Поллак". Она выходила каждый день с массой новостей, сплетен и скандальных заметок обо всем, что происходило на борту. Там были новости и о ходе войны, перехваченные нашим радистом, но они появлялись эпизодически. Каждый вносил свой вклад в виде стихов, шуток и невероятных историй, а один из моряков, одаренный талантом карикатуриста, каждый раз рисовал для нее карикатуры. Всем нам рано или поздно доставалось от его сатиры, а самой последней была карикатура на Джека Джексона.
Джек был интендантом, молодым резервистом ВМС из Калифорнии, новичком в подводном флоте. Каждый раз, когда приходила его очередь погружать "Поллак", постоянно возникали проблемы с тем, чтобы удерживать ее на ровном киле. Корма так часто отклонялась во время его погружений, что однажды газета вышла с карикатурой, подписанной: "Погружение мистера Джексона". На ней была изображена корма лодки, совершенно поднятая над водой и с быстро вращающимся винтом, в то время как моряки сидели и лежали на палубе - кто ловил рыбу, кто спал, кто делал гимнастику. Человек у открытого люка кричал: "Командир говорит, что вам, ребята, пора спускаться вниз! Мы хотим попытаться опустить корму под воду".
Теперь, когда однообразие всем нам надоело, кто-то в газете высказал идею: мы можем выбрать возлюбленную лодки "Поллак". Как старший помощник, я должен был утвердить план, и я увидел в нем необыкновенно хороший способ укрепления морального духа. В течение четырех дней мы оставались в подводном положении до наступления темноты, ничего не видели, затем всплыли, не спеша вели патрулирование до зари, в то время как перезаряжали аккумуляторные батареи, и опять погрузились. Нам нужна была какая-нибудь встреча. Мы назначили комиссию по выдвижению кандидатур, и они подобрали двух кандидатов, достойных высокой чести, и кампания была запущена.
План, который, как мне помнится, так никогда и не был осуществлен, состоял в том, чтобы, когда мы вернемся в Пёрл, послать победителю извещение и гавайскую юбку. Но этот аспект дела был второстепенным; главной была идея проведения выборов. Выбранными кандидатами были Бетти Хаттон и Энн Шеридан, а предвыборная кампания должна была продолжаться четыре-пять дней. Мы предоставили систему внутренней связи двум наспех сформированным политическим партиям, и речи звучали по отсекам "Поллак" каждый вечер. В ночь перед выборами состоялось факельное шествие: моряки шагали по узким проходам, размахивая факелами, сделанными из тряпок, смоченных в дизельном топливе, с дикими возгласами в поддержку Бетти и Энн.
В самом начале кампании стало очевидно, что выборы должны контролироваться самым тщательным образом, потому что лидеры обеих сторон обвинялись в том, что они не гнушаются использовать разные трюки и увертки. Было решено установить урну для бюллетеней на столе прямо перед офицером погружения, когда лодка в подводном положении. В центральном посту всегда находится офицер погружения, а в этом походе офицеру погружения ничего чрезвычайного делать не приходилось целыми днями, так что мы знали, что и минуты не пройдет за весь день, в течение которой избирательная урна, находящаяся в шести дюймах от его носа, не окажется вне поля его зрения. Конечно, если появится "японец", выборы придется отменить.
Затем в качестве защиты демократического процесса было решено, что избиратели будут подходить по одному и каждый персонально передаст свой помеченный бюллетень офицеру погружения. Офицер проверит его, дабы убедиться в том, что лист только один, прежде чем опустит его в урну.
Настал день выборов, и голосование последовало организованно, без насилия и в точном соответствии с правилами. К шести часам все проголосовали. Поздравив себя с безупречной эффективностью, с которой прошел процесс, мы сели подсчитывать бюллетени. Окончательный подсчет показал, что мисс Шеридан стала победительницей голосования, набрав 275 голосов против 194.
В то время на "Поллак" было около девяноста офицеров и военнослужащих рядового и сержантского состава. Поэтому официальные представители на выборах уничтожили бюллетени, объявили их недействительными и повторили голосование на следующий день. На этот раз были отмечены значительные достижения - общее число голосов равнялось лишь 262, но, будучи педантами, мы отвергли результаты и этого дня и объявили окончательные закрытые официальные выборы.
На этом этапе с коварной и хитрой согласованностью сторонники мисс Хаттон развернули кампанию перешептывания против ее соперницы. Вдруг по "Поллак" прокатился слух, что мисс Шеридан носит накладки. В течение нескольких часов об этом открыто говорили и не нашли существенных возражений. Мисс Хаттон выиграла выборы (заключительное голосование дало результат 103 против 70), и по сей день я не знаю, верны ли были утверждения ее приверженцев, или это был наговор.
Я был рад, когда раздоры, связанные с выборами, остались позади, потому что теперь мы уже приближались к Мидуэю, и хотел как можно больше времени провести практикуясь в навигации. Однажды, и утверждаю это со значительной долей гордости, я днем определил местоположение по трем звездам. Взял ориентир на солнце, на луну и на Венеру среди бела дня и определил позицию корабля с большой точностью. Любой штурман, читающий эти строки, поймет, что это значит. Большинство людей не знают, что можно видеть Венеру в дневное время, но, если вы знаете, куда смотреть, и если Венера не слишком близко к солнцу, вы увидите ее в любой ясный день. Когда новолуние или полумесяц, вы также можете сфотографировать лупу в дневное время. А если вы скажете, что обнаружили все три ориентира - солнце, луну и Венеру, то вас сочтут хвастуном. Я попробовал сказать об этом моим старым товарищам по "Уаху", когда мы пришвартовались около нее в Мидуэе примерно в середине апреля, но они даже не захотели слушать. Они были слишком обрадованы тем, что я привел "Поллак" с опозданием в один день.
* * *
Несмотря на удовольствие видеть Маша, Дика, Роджера и других парией со своей бывшей лодки, в остальное время пребывания на Мидуэе причин для радости не было. Подводники, привыкшие расслабляться на Гавайях между выходами в море, были не способны оценить ограниченные удовольствия Мидуэя. Мои воспоминания о периоде между походами главным образом связаны с альбатросами.
Это были черноногие альбатросы, неописуемо грациозные в полете и невероятно уморительные на земле. В Мидуэе их было полно. Они стояли там и сям группами по два и три, обращенные друг к другу, и исполняли невероятные ритуалы. Ударялись клювами, как два неловких фехтовальщика на тяжелых мечах, затем как по команде вытягивали головы и клювы к небу и издавали заунывные, полные печати звуки. Наконец они вразвалку совершали полней разворот, погружали свои клювы под приподнятые крылья, замирали на мгновение в такой позе, а затем повторяли всю церемонию с самого начала. Это, видимо, был своего рода брачный танец, но никто никогда не рассказывал, что видел, как они спаривались, хотя и рассматривали их с близкого расстояния.
Эти незадачливые птицы пристрастились к пиву, которым их угощали в большом количестве скучающие военные, что значительно увеличило амплитуду их раскачивания во время танца. Усовершенствовал технику этого развлечения во время нашей стоянки самый веселый моряк "Поллак", холостяк Дик Зуллингер, который больше, чем все остальные, был раздражен тем, что приходилось отдыхать и расслабляться на Мидуэе при полном отсутствии женского общества. Зулли дал альбатросам крепкий коктейль "Манхэттен". В жизни не видел зрелища более диковинного, чем пьяный альбатрос на Мидуэе. А пара пьяных подводников пыталась копировать движения черноногих альбатросов.
На Мидуэе есть также птицы-плакуны. Они, как я полагаю, известны под более точным названием - клинохвостые буревестники, но прозвище соответствует им в полной мере. Их туннелеобразные гнезда в песке разбросаны по всему острову, и каждую ночь они лежат в них и стонут, как женщины в состоянии отчаяния. Мы слышали их из своих номеров в гостинице "Альбатрос", маленького строения, сооруженного до войны. И это был безутешный и не дающий покоя плач.
После посещения нами офицерского клуба или кинотеатров оставалась еще масса времени для того, чтобы отдаться мыслям о доме, и я думаю, что все мы в своих письмах были более сентиментальны, чем обычно. Одно из моих писем Энн (все их она хранила, как делают жены на тот случай, когда ей, может быть, захочется перечесть) свидетельствует о том, насколько пламенно поэтичным может быть моряк на далеком атолле по отношению к самым дорогим людям.
Я объяснял, почему иногда опаздывал отвечать на специфические замечания или вопросы в ее письмах. "Может быть, ты этого не поймешь, - писал я, - но это правда, и причина заключена как раз в самом факте того, что я люблю тебя так глубоко и горячо. Я даже не могу сразу начать читать твои письма, когда их мне приносят. Я быстро разбираю их, чтобы узнать, какое из них самое последнее; я нервно вскрываю конверт этого письма и читаю последнюю страницу, чтобы быть уверенным, что с тобой и Билли все в порядке; тогда я издаю вздох облегчения, засовываю все письма в карман и иду по делам. В ночной тиши, когда все проблемы дня разрешены и я остаюсь один, очень осторожно вскрываю конверты и на своей койке с чувством нежности и любви читаю их одно за другим, то улыбаясь, то смеясь, а иногда слезы от любви и тоски появляются у меня на глазах. После того как прочитываю их все и перечитаю, я ложусь и думаю о тебе и Билли…"
Постоянное употребление в пищу птицы может пробудить у человека таланты, о которых он и не мечтал.
Глава 9
Разочарование
Изменения происходили в кадровом составе на "Поллак". Роби Палмер собирался домой в Нью-Лондон, чтобы войти в штат школы подводников, а капитан-лейтенант Б. Э. Левеллин должен был занять его место. От нас также уходили три офицера. Зулли оставался с нами, он проявил себя в море прекрасным офицером при всех его выходках на берегу, и я был этому рад. Столь же рад я был отъезду одного из офицеров. На подлодке очень маленькое пространство для жилья, и индивидуальная повышенная чувствительность к чему-либо, которая на большой территории проявляется лишь в легком раздражении, может обернуться пыткой в кают-компании в середине длительного плавания. У этого молодого лейтенанта была привычка дергать свои брови. Это, конечно, мелочь, но он не упускал любого случая этим заниматься. День за днем с приводящей в ярость невозмутимостью он теребил свои брови, пока кто-то не пригрозил, что ударит его, если он не прекратит это делать. Такая вещь, как гвоздь в подкове генеральской лошади, может стать важным фактором, влияющим на исход боя, и изменить жизнь людей или даже лишить их ее. Мне оставалось только надеяться на то, что у его будущих товарищей по лодке нервы крепче, чем наши.
Мы делали все, что могли, чтобы скрасить оставшиеся от отпуска дни, играли в боулинг, занимались подводной охотой, а когда мне присвоили очередное звание капитан-лейтенант, закатили вечеринку, от которой сотрясался весь офицерский клуб. Вечером того дня, когда Роби вылетал обратно в Пёрл, мы устроили еще одну. Завидуя его везению, но ободренные этим фактом, мы не остались в забвении для вышестоящего командования, я нарушил строгое личное правило и написал Энн, что у меня великолепные перспективы на отпуск после того, как мы вернемся из следующего похода. Я всегда старался избегать таких предположений в своих письмах, зная, как легко лелеять несбыточные надежды, но были обнадеживающие признаки, а искушение слишком велико. Может быть, я смогу обнять жену и сына к началу лета!
После долгих дней безделья мы пережили незначительное потрясение в утро отплытия. Бад Купер, наш третий помощник и один из лучших моряков на борту, был одним из трех человек, намеченных для перевода. Дважды приходили распоряжения, дважды Бад в счастливом возбуждении готовился отбыть, и дважды приказы отменялись. Он в отчаянии места себе не находил из-за этих приказов, но наш новый командир столь же отчаянно надеялся на то, что приказ о переводе не придет. Левеллину вовсе не нравилась идея впервые выходить в море на "Поллак" без ее способного инженера. Утром 10 мая, когда уже были запущены наши двигатели, пришло распоряжение относительно Бада. Командир пытался убедить его, что уже поздно уезжать, но Бад предпочел это сделать. Он спустился вниз, собрал вещи и был на берегу ровно через десять минут после того, как прибыли бумаги. Так что мы отбыли на Маршалловы острова с новым командиром и тремя новыми офицерами.