Читатели в Москве бесконечно задавали вопросы, о которых я поминала в начале этой книги. И у меня к ним те же претензии, что и к полякам, ведь я же знаю, что предыдущие части моей "Автобиографии" выходили на русском в московском издательстве. К счастью, после нескольких моих встреч с журналистами и читателями переводчик из сострадания предложил, что сам будет отвечать на повторяющиеся вопросы, поскольку все ответы уже знал назубок. Думаю, только благодаря ему я и смогла выдержать этот ад. Уезжая из Москвы, я посулила Алле Штейнман, что непременно отомщу ей за те испытания, которые она мне уготовила. Например, выведу ее в одном из своих новых детективов серийной убийцей. Правда, руки до этого пока так и не дошли. Но я ничего не забыла!
Но вот московская программа подошла к концу, и мы отправились в обратный путь. Тут-то и выяснилось, что все это были сущие цветочки! И горящие торфяники, и вечная моя жажда, и орды журналистов, и телевизионные мучения, и судорожная спешка, и амурные закидоны пана Тадеуша, и бессонница - все это были мелочи. Главное случилось на обратном пути.
Даже в день отъезда меня отловили журналисты - за завтраком в ресторане отеля, причем, удивительное дело, задавали вполне толковые вопросы, а не интересовались глупостями. А поскольку то были особи мужеского пола, пан Тадеуш простился с ними без особых нежностей и быстро. Еще путался под ногами фоторепортер, мы утрясали какие-то оставшиеся нерешенными вопросы с издателями. Словом, обычная круговерть, но нам удалось, вопреки московским пробкам на улицах, не опоздать на поезд.
И вот мы сидим в купе.
Где-то на полпути к Польше пана Тадеуша посетила здравая мысль.
- А не заполнить ли нам, пока есть время, необходимые на границе бумаги?
Никогда не любила заполнять официальные бумаги, но куда денешься. Согласилась. Еще когда мы ехали в Москву, совсем позабыли об этих проклятых бланках, за что к нам прицепились на белорусской границе. Я тогда еще было понадеялась - может, не пропустят? Как бы не так, пропустили. Поэтому теперь, чтобы избежать неприятностей и спокойствия ради, мы могли загодя оформить все бумажки.
Тадеуш засучил рукава и взглянул на меня:
- Номер вашего паспорта, пожалуйста.
Я принялась рыться в сумочке в поисках загранпаспорта и вскоре беззаботно заявила:
- Нет.
- Чего нет? - не понял мой агент.
- Загранпаспорта нет.
- Невозможно! Поищите еще.
- Поискала. И если говорю, что нет, значит, нет.
И тут вдруг кое-что припомнилось, и я ехидно посоветовала:
- А теперь вы поищите свой.
А вспомнилось, что, когда мы приехали в Москву, пан Тадеуш собственноручно вручил девушке за стойкой регистрации наши паспорта. Не мое дело заниматься паспортами, я и не занималась, они меня не интересовали, но в одном я не сомневалась: больше их не видела. Вокруг нас царила суматоха, толпились люди, и переводчик, желая нам помочь, когда мы с концами покидали гостиницу, вызвался сдать наши ключи на стойку. Паспортами гостей ему и в голову не пришло поинтересоваться - да и с чего бы!
Не скажу, что случившееся меня очень расстроило. Нет, я ничуть не встревожилась и даже не огорчилась. Ехать из России в Польшу через упрямо коммунистическую Белоруссию… подумаешь, большое дело! Моя совесть чиста. Все свои обязанности я выполнила честно, включая холерное радио. Возможно, несколько разочаровала русское телевидение, не отколов в прямом эфире никакого запоминающегося номера, - а ведь могла, например, сломать зуб, пытаясь откусить от муляжного яблока. Так что с меня взятки гладки, пусть теперь покрутится пан Тадеуш. Даже интересно, что он предпримет.
Пан Тадеуш начал с того, что страшно побледнел. Похоже, ему вовсе не улыбалось загреметь в белорусскую кутузку. Ну просто ни малейшего энтузиазма на лице! Я спокойно ожидала развития событий, но они как-то не развивались. Хотя нет, не совсем. В один прекрасный момент мне показалось, что мой спутник раздумывает, уж не броситься ли ему под колеса поезда. Такой поворот меня не устраивал. В моей христианской душе пробудилось милосердие, я тяжко вздохнула, помолчала немного, подумала и принялась действовать.
В нашем распоряжении имелись два сотовых телефона, к счастью, оба заряженные. Зеленого блокнота с номерами телефонов при мне не было. Из имеющихся в мобильнике номеров самым подходящим мне показался телефон комиссара полиции по моему прежнему месту жительства. Того, чьи сотрудники сторожили мои проклятые "Авенсисы" и которых я вознаградила шариковыми ручками.
И вот именно этот номер телефона оказался бесценным!
Я позвонила. Мне дали номер телефона главного полицейского управления Варшавы. Там дежурный офицер дал номер телефона дежурного в варшавском МИДе. А надо сказать, что было воскресенье, а если точнее - ночь с воскресенья на понедельник.
В МИДе дежурила особа женского пола, к тому же читавшая мои книги, к тому же очень их любившая. Она до глубины души прониклась случившейся со мной неприятностью.
Исполнив свой долг христианки, я передала сотовый пану Тадеушу.
Я постаралась, чтобы подробности двусторонних переговоров до меня не дошли, знаю лишь, что отчаянные призывы о помощи понеслись в обе стороны - и к русским, и к нашим. Мое дальнейшее участие в операции ограничилось тем, что я поднимала зазвонивший второй сотовый и вежливо отвечала, что пан Тадеуш сейчас возьмет трубку. Бедняге явно не хватало третьего уха и третьей руки.
Результат наших усилий превзошел все ожидания, а польский консул в Бресте оказался дипломатом наивысшего класса, ему бы в Брюсселе сидеть, а не на белорусской границе. В четыре пятнадцать утра (в безукоризненном костюме, белоснежной рубашке и при галстуке) он встречал нас на перроне брестского вокзала так, словно о лучшем начале наступившей недели и не мечтал.
Дальнейшее плохо помню, все-таки я устала всерьез, даже говорить уже не могла.
Уж не знаю, как сумела подняться на перрон - опять по ступенькам! Едва переставляя ноги, я вяло размышляла, какие меры предпримет пан Тадеуш. Бросит ли меня в белорусской больнице или все же перетащит мой труп на польскую сторону, где оставит под родимым кустом. Впрочем, какая разница? Мне уже все равно. Помню, в консульстве я пожирала в огромном количестве лекарства, а пан Тадеуш с консулом продолжали хлопотать.
Всем нам пришлось наврать с три короба - а что делать? Признайся мы, что паспорта остались лежать в гостинице, нас бы задержали до их получения. Неизвестно, кто и когда привез бы их из Москвы в Брест. А так мы не моргнув глазом свалили все на русских воров-злодеев - дескать, были паспорта, да вот только что их свистнули. Да-да, мы готовы были присягнуть - украдены в последний момент. Полагаю, что русским ворам это без разницы, а мы только таким способом и смогли уехать из России - по временным документам.
До Варшавы нас довез фургончик польского консульства. Подъезжая к столице, я настолько оклемалась, что смогла даже связно сформулировать свое сожаление по поводу того, что никакой контрабанды не везу - такая оказия! Пан Тадеуш тоже не вез. Раз в жизни выпала возможность, а мы не воспользовались…
Ну а о мелочах вроде той, что наши паспорта в Польшу доставили, да только не в Варшаву, а почему-то во Вроцлав, уже и не стоит упоминать.
Разнос за пренебрежение своими обязанностями я устроила своему помощнику дома, когда немного пришла в себя. Прежде всего я потребовала объяснить, как такое могло случиться. И только тогда узнала, что пан Тадеуш в день нашего приезда должен был спуститься за паспортами через полчаса после того, как мы их сдали, но напрочь забыл. Вместо этого мое доверенное лицо самозабвенно плескалось под душем. Сама не знаю, и чего я так прицепилась к этим его водным процедурам? Ведь и сама люблю вволю поплескаться под душем. От зависти, наверное. Я бы тоже хотела забыть обо всем на свете, предаваясь омовению.
Во всяком случае, он из-за омовения не помчался в администрацию, а потом такая мелочь, как наши загранпаспорта, и вовсе вылетела у него из головы. Отдавая ключи от нашего номера переводчику, о паспортах он и не вспомнил.
С пылом-жаром пан Тадеуш поклялся, что ни за какие сокровища никогда больше не будет уговаривать меня съездить в Москву.
А в ноябре я узнала, что во всем виновата проклятая познаньская мошка. Ладно, допустим, не она составляла программу моего посещения Москвы и не она была причиной моей неимоверной загруженности, она лишь виновна в моем дурном самочувствии.
Все это растолковали мне мои канадские дети. У них в Канаде мошка свирепствует ежегодно, уже давно известно, что это крайне опасная тварь и с ней нужно держать ухо востро. Укусив человека, эта бестия впрыскивает яд, препятствующий свертыванию крови - дабы полакомиться спокойно и без помех. Этот яд очень вреден для здоровья. Его избыток приводит к заболеванию, все симптомы которого я не могу перечислить, помню лишь, что одним из них является отек мозга со страшными мигренями. Половина заболевших от этого умирает, а вторая половина нет. Я оказалась во второй половине, из чего следует, что здоровье у меня железное (кто бы мог подумать?) и мошка не совладала с ним. Только теперь я поняла, почему так озабочен был мой дерматолог.
И все равно нет охоты у меня еще раз подвергать испытанию свое здоровье, пусть оно и железное.
Я упрямо продираюсь к обещанной жаре и никак не могу до нее добраться. Впрочем, нечему удивляться, ведь эта тема тесно увязана с моими выездами за границу, а они встревают на каждом шагу…
Вот, по дороге еще и Краков был. Не везет нам как-то друг с другом, мне и Кракову. Я Краков люблю, но толку от этого чуть. В прошлый раз за мое пребывание в городе поплатился его мэр. И Мартуся, которую из-за меня лишили премии на ее телевидении. На сей раз пострадала я сама.
И опять, хоть убейте, понятия не имею, зачем меня туда выдернули. И на кой черт я туда потащилась. А с жарой это никак не связано, не было жары, скорей наоборот.
Происходило все зимой или поздней осенью, и в Кракове проводились какие-то культурные мероприятия. Вот только какие?
А, вспомнила. Даже договор нашла. Из него следует, что в Краков я отправилась с целью выступить с докладом на детективном фестивале. Кажется, никакого доклада я не делала, но все равно меня осчастливили премией "Крупный калибр".
Да нет же, серьезно, лопнуть мне на этом месте, если я когда-нибудь где-нибудь выступала с таким докладом. Я уже не говорю о том, что данный литературный жанр вообще ни в какой доклад не укладывается. Ну что о нем можно сказать? Разве лишь то, что, во-первых, произведение детективного жанра должно иметь какой-то смысл, а во-вторых, непременно быть нравственным, то есть преступника обязательно должны поймать и наказать. На этом кончаются мои познания о детективе как о литературном жанре. И какой доклад я могла сделать?
Помню, неофициальные встречи были очень милые, помню, этих встреч было две, однако уверена, они таковыми оказались бы и без моего участия. Поэтому мне совершенно не ясно, с какой целью меня сначала волокли по длиннющей улице пешком (для транспорта она закрыта) навстречу страшнейшему ледяному ветру, способному прикончить любого сердечника, а потом загнали в средневековые подземелья, причем спускаться приходилось по выщербленным каменным ступеням почти в полной темноте. Да понимаю я, это романтично, создает настроение, но учтите, на Кинаст я уже взбиралась пятьдесят лет назад, и с меня этого вполне достаточно. Решительно заявляю и настаиваю на том, что старых, заморенных кляч категорически не следует таскать по подземельям!!!
К теме этой я наверняка еще вернусь, уж слишком она тяготит меня.
Хотя, впрочем, не более, чем жара.
По сути дела, страдания мои были связаны с приездом Роберта и его семейства. До сих пор они приезжали в начале лета, июнь на французских курортах жарой не балует, напоминая скорее северные страны. Мне же хотелось порадовать своих детей солнечной погодой. Вот почему через год после перипетий с мошкой, в кошмарном 2003 году, мы запланировали отдых на конец июля и на август. Ясное дело, в Трувиле, в отеле "Флобер".
Ну и опять судьба показала, на что она способна. Отчебучила такое, что и не снилось Канаде. О Канаде я уже неоднократно высказывала свое мнение. Страна, казавшаяся некогда раем, теперь настолько мне опротивела, что с большой охотой и мстительным удовлетворением еще раз напомню о канадских прелестях.
• Летом температура тридцать восемь по Цельсию и жуткая влажность.
• Миллион абсолютно идиотских запретов, которые приходилось записывать, поскольку мозг отказывался их запоминать.
• Кошмарные ограничения в отношении отпусков у всех работников как умственного, так и физического труда.
• Тысячи бессмысленных препятствий, чинимых студентам во время каникул.
Думаете, преувеличиваю? Хотите конкретные факты? Пожалуйста. По окончании второго курса моя внучка, как только начались каникулы, висела двое суток на телефоне, чтобы получить программу на следующий год. Ее обязали выбрать предметы, которые она желает изучать на третьем курсе, явившись к началу учебного года ровно первого сентября (как ученики средних школ) уже с заявленным расписанием. А расписания этого студентам не дали ни сразу после окончания второго курса, ни через неделю, но без него на третий курс их бы не приняли.
Конечно, Моника пожелала продолжить учение в очень сложной области, по-польски это звучит примерно так: компьютерное программирование. Что это за зверь такой, я не знаю и знать не хочу, а то еще приснится ночью. Но ведь это не повод портить каникулы одной из лучших студенток. На всякий случай замечу, что обучение этому странному предмету в Канаде уголовно не преследуется. А теперь продолжу перечень канадских прелестей.
• Тьма всевозможных мерзких насекомых - во главе со знаменитой мошкой.
• Почти равное им количество ненормально жирных граждан обоего пола. А все потому, что бедняжек заставляют питаться отвратительной, якобы экологически чистой и здоровой пищей. Она такая же здоровая, как я епископ Кентерберийский.
• Один негр, который загнал меня в иммигрантскую службу.
• Чай с сахаром и луком.
• Абсолютно кретинские правила дорожного движения.
• Бешеное поголовье тараканов в местах проживания людей, вдобавок к тараканам - не выветриваемый чесночный дух и еще какая-то гнилостная вонь неизвестного мне происхождения.
И учтите, никакой политики здесь нет, одни лишь голые канадские реалии. Я всего лишь хочу постичь непостижимое - с какого перепугу сократили отпуск моему сыну? Он так ждал августа, чудесного солнечного месяца на берегу моря, и в результате вынужден был бросить в этом раю меня с Моникой и вернуться в проклятую Канаду.
Минутку, пока мы еще не доехали до рая…
Мы тщательно продумали программу нашей летней поездки во Францию, причем немало времени отвели для осмотра замков на Луаре. Дети вдруг заинтересовались историей, я же ее любила всегда, так что всецело одобрила их планы. Правда, многие исторические сведения из головы моей выветрились, но основные персонажи там подзадержались - и Франциск I, и Диана де Пуатье, и Катерина Медичи, и Ричард Львиное Сердце. Опять же, в одном из замков с незапамятных времен хорошо сохранился королевский санузел, в другом - впечатляют акустические эффекты. В общем, было на что поглядеть и чем полюбоваться.
Поглядеть-то мы поглядели, а вот насчет того, чтобы полюбоваться… С этим возникли проблемы.
Вот интересно, в Блуа всегда идет дождь? Этим летом дождей вообще не было, вся Европа изнывала от жары и засухи, так что, возможно, дождь в Блуа был вообще единственным в сезоне. Но раз я там оказалась, как же без дождя? Не имею понятия, как нас занесло к замку герцога де Шевреза, но все решили - его непременно нужно сфотографировать. А как же! Взаимоотношения между герцогом, герцогиней, Анной Австрийской и кардиналом Ришелье были до того увлекательны, что не запечатлеть замка, чьи стены помнили его знаменитых обитателей, просто непозволительно. Сфотографировать его можно было лишь издали, подъехать ближе не удалось, а топать пешком под ливнем никому не хотелось. Я остановила машину на какой-то улочке, прошу читателей меня извинить, что не называю ее, просто не помню, а рыться в дорожных картах не хочется. Позже выяснилось, что встали мы у ворот местной пожарной команды. Роберт с Моникой выскочили из машины. Роберт щелкал своим новым замечательным фотоаппаратом, Моника держала над отцом раскрытый зонт. А потом я вдруг увидела, что мой сын мечется с аппаратом в руках по одной стороне улицы, а внучка с раскрытым зонтом - по другой… От увиденного я потеряла дар речи и, боюсь, выглядела так, что Зося в панике решила - свекровь спятила.
Наконец оба оставили герцога с его замком в покое и сели в машину, а я еще долго не могла успокоиться.
В случаях, подобных описанному, я ничего не могу с собой поделать. Ситуация не просто смешная, чистой воды гротеск, да еще с какой-то сумасшедшинкой, и это вижу только я, остальные же не осознают комизма. И вот так со мной всю жизнь. Вижу комическое, где оно другим незаметно, и предаюсь ему всей душой, без оглядки на приличия.
А может, только благодаря этому я еще держусь? Может, тут проявился один из тех антистрессов, которые, в противоположность стрессам, сводящим нас в могилу, напротив, продлевают жизнь?
Ладно, черт с ними, со стрессами. Дождь закончился, от него осталось лишь воспоминание. И навалилась жара! Теперь все замки мы осматривали по-американски, издали, с того места, куда можно было подъехать. Роберт с Моникой изредка покидали машину, чтобы хоть немного приблизиться к снимаемому объекту, я же вышла лишь раз, взять из багажника бутылку минеральной, поняла, что снаружи температура за сорок, и поскорей нырнула в прохладу машины.
Единственный объект, который мы сумели как следует осмотреть, был музей Леонардо да Винчи в Амбуа, в замке du Clos Luce. Туда легко было подъехать, и туристов оказалось немного. Да и то большую часть времени мы провели в этом замке, не осматривая достопримечательности, а бессильно сидя в огромном, неряшливом, мрачном, но вполне цивилизованном туалете. И не потому, что там было прохладно, просто не так уж свирепо жарко. Роберт сфотографировал все, чего касалась рука Мастера, и снял мокрую рубашку. Да и не он один. Никто не выражал протеста против неглиже в таком месте, жалели только, что больше уже решительно ничего нельзя было с себя снять.
Очухались мы в машине, слегка оживились и, петляя по прекрасной французской земле, добрались до отеля.
Конец июля в Трувиле уморил нас страшной жарой, август же прикончил совсем уж невыносимой.
Остались мы вдвоем с Моникой, и неожиданно выяснилось - угодили в самое жаркое место Европы. Даже в Испании и на Лазурном Берегу было прохладнее. Газеты с садистской дотошностью не упускали случая ежедневно подсчитывать и доводить до нашего сведения число умерших от жары. Ее жертвами во Франции стали около шести тысяч человек, в основном люди пожилые. Я по блату получила точную информацию - не шесть, а десять тысяч. Как я не угодила в их число - до сих пор не понимаю.