Украина, село Смильчинцы
Летом 1953-го года, сразу после завершения 3-го курса, мы с моим сокурсником по ленинградской Военно-медицинской академии Митей М-ко поехали к нему на родину, на Украину. В самую ее сердцевину – в Черкасскую область, в деревню Смильчинцы Лисянского района. Ехали через Киев (видели Днепр, Софийский Собор, памятник Богдану Хмельницкому), через Белую Церковь и Цветков. Последний отрезок пути мы проехали уже ночью в кузове грузовой машины, стоя, держась за ее борта и рискуя выпасть из неё.
Когда слезли с машины, оказались в кромешной тьме, только звезды светили на небе. Электричества в селе не было. Оттащили с дороги свои чемоданы до первой хаты, постучали. Открыл нам дверь старый дед и когда понял, что приехал Митя, всполошил весь дом. Зажгли керосиновые лампы, на столе появились соленые и свежие огурчики, заскворчала яичница с салом в большой сковороде, притащили из погреба запотевшую самогонку, непрозрачную, сизого цвета, поставили стаканчики и тарелки, нарезали хлеб. За стол сели все, человек 10. Остались спать только малые дети.
Так они рады были, что приехал Митя. Долго не ждали, налили самогонки. Мои протесты и отказы приняты во внимание не были. Решив, что я должен быть с народом, я тоже выпил полстаканчика. Яичница с салом толщиной сантиметров в 5 была очень сытной. Потом еще, потом еще… Мне стало так хорошо на душе, словно это меня встречали. А потом нас положили спать, причем оказалось, что ноги меня не слушаются, и меня отнесли по моей просьбе на телегу с сеном, что стояла во дворе. Проснулся я поздно, солнце стояло в зените и било мне в лицо, было полно мух, голова трещала, хотелось только пить.
Мы добрались с Митей до дома его тетки только часам к трем дня, поскольку ее дом был на другом конце улицы, а в каждой хате Митю ждали: разведка была на высоте. Днем стало видно, что все хаты в селе побелены и все выглядело так, как у Гоголя в его "Вечерах на хуторе близ Диканьки".
Митю ждали. И дело было не только в радушии его земляков и в уважении к нему – ведь он учился в Ленинграде, в Академии, а в том, что в годы оккупации немцы повесили и его отца, и его мать, так как они были коммунисты, а отец еще и председатель сельсовета в этих Смильчинцах. Люди об этом помнили.
Оказалось, что в селе у Мити живет его сестра, десятиклассница. Хорошая девушка с необычным для этих мест именем Гера. Я уже потом понял, зачем он меня пригласил к себе на родину. Но мы с ней не подружились почему-то. Были и другие знакомства, но и они не захватили меня. Было мне только 20 лет.
Ходили с Митей на бахчу. За чекушку водки сторож-дед готов был отдать полбахчи. Но ведь много не съешь и много не унесешь. Зато, какими вкусными были и арбузы, и дыни!
В газете "Правда" в те дни вышло Постановление ЦК и Совета Министров, подписанное Маленковым, о снятии с колхозов и совхозов всех недоимков, или долгов. Сельское хозяйство было в послевоенном упадке, много ли возьмешь с голого. Постановление было очень своевременным. Я решил, что мне следует, как комсомольцу, донести текст Постановления до колхозников. Отправился на полевой стан, где копнили сено десятка полтора женщин и двое мужиков, и в перерыве прочел им этот документ. Слушали внимательно и одобрительно.
В соседнем доме крыл крышу седой старик. Он хвастался, что в Гражданскую войну воевал в Конной армии под началом Семёна Михайловича Будённого.
По вечерам на площади возле почты под гармошку танцевала молодёжь. Парни шалили. А девчонки визжали: "Видчипись вид мэне. Я – маленька. Я с тридцать першого!" Всем было хорошо.
Перед отъездом на веранде хаты у Митиной тетки состоялся прощальный ужин. Ассортимент угощений был тот же. Зато гостей было полсела. Никого не приглашали, приходили все, кто хотел. Так здесь было принято. Когда уходили, весело было смотреть, как вместо одной круглой луны на небе видно было полторы. Не одна и не две, а полторы. А босые ноги утопали в прохладной пыли сельской дороги.
В конце августа вернулись в Ленинград. На Украине я тогда был впервые. Шел восьмой год после окончания войны. Украина оживала. Поездка оставила тёплую память братства советских людей того времени.
Учёба в Академии успешно продолжалась. С этим было связано много важных событий. Об этом я написал и издал целую книгу, которая так и называется "Моя академия".
Только на последних курсах я понял, что буду терапевтом. Помогли мне в этом выборе замечательные преподаватели С.Б.Гейро и Г.Н.Гужиенко. Выбор-то был на всю жизнь.
Врач парашютно-десантного полка
В 1956-м году я закончил ВМА им. С.М.Кирова и был назначен младшим врачом парашютно-десантного полка в г. Рязань. Пришлось расстаться с полюбившимся Ленинградом, с академическими аудиториями, с гордым крейсером "Авророй". К тому времени я уже был женат (женился на своей сводной сестре Людмиле), и у нас родилась дочка Маша.
Служба в полку пошла нормально. Командиры, врачи и солдаты медпункта быстро стали моими друзьями. С парашютом прыгал, как все. Полк был под две тысячи человек, врачебный опыт накапливался быстро.
В Москву ездил и был в курсе всех московских дел. Хрущёв, расстреляв Берия, со временем устранил всех других соратников Сталина, а позже и память о самом Сталине.
Осень 1956-го года выдалась напряженной из-за событий сначала в Польше (Владислав Гомулка), а позже в Венгрии (Имре Надь). Туда были введены наши войска. Псковская дивизия ВДВ была десантирована на Будапешт. Подняли по тревоге и наш полк. Уложили парашюты, в том числе и мне, хотя до этого я еще не прыгал. Позже воздушный вариант десантирования отменили. Загрузились на платформы на станции Рязань-2, две недели сидели в части и ждали. Приезжал легендарный генерал Маргелов. События в Венгрии разрешились, причем немалой кровью, и нашему полку был дан отбой.
Чуть позже, где-то в ноябре, в полку прошло открытое партийное собрание по поводу решений 20-го съезда КПСС. Зачитали письмо ЦК об осуждении культа личности И.В.Сталина по докладу Хрущева.
Нужно сказать, что пересмотр представлений о роли Сталина в истории нашей страны оказался болезненным для всех. Партсобрание напоминало растревоженный улей. Болела душа за факты уничтожения Сталиным своих соратников по революции и социалистическому строительству, хотя бы и в интересах сохранения единства руководства страной. Репрессии были оправданы, но были чрезмерны. А как же его заслуги в организации победы над фашистской Германией?! Почему подход к оценке Сталина был таким односторонним, поспешным и закрытым. У меня тогда сложилось мнение, что вскрытие "абсцесса" было необходимо, но что кому-то нужно было размазать гной по всей советской истории, а это было чревато еще большими последствиями. Говорили о культе личности, но какова была личность!
Вслед за разоблачительной компанией тело Сталина было извлечено из Мавзолея и захоронено рядом. До этого я еще успел увидеть тела Ленина и Сталина, лежавшие вместе в Мавзолее. Сталинград был переименован в Волгоград, также как и все другие города и предприятия, носившие его имя. Был снят бюст вождя и с памятника в сквере в Рязани. Говорили, что сохранился памятник ему только в г. Гори на его родине. Не оставляла мысль об излишней жестокости принятых решений как если бы к правде примешалась чья-то месть.
Запомнилось и ещё одно событие того времени.
1959-ый год. В то время в Рязани, будто бы, действовала нелегальная молодежная коммунистическая организация, по-видимому, студенческая по своему составу. Но говорили об этом глухо.
Как-то плыл я на теплоходе по реке Оке от Рязани до Белоомута, возвращаясь из отпуска на артиллерийские стрельбы. Я был в военной форме. Сидел на палубе, уставленной мешками и чемоданами. Людей было много. В основном, колхозники. Вскоре обратил внимание на парня, сидевшего на лавке напротив меня. Не заметить его было нельзя. Он периодически возбуждался и начинал бессвязно кричать. При этом он зло, на разные лады, повторял проклятья, типа "Свинья! Будь ты проклята! Свиная рожа! Будь ты проклята, кукурузная свинья!" Он ни к кому конкретно не обращался, но слышен был всем, и река далеко разносила его проклятья. Можно было принять его за юродивого. Отдохнув немного, он повторял свой "репертуар". И так в течение часов двух. В такие минуты он производил впечатление сумасшедшего, на которого "находило", а, может быть, и впрямь был ненормальным. Он уже изрядно надоел утомленным спутникам, среди которых преобладали крестьяне, и на него уже перестали обращать внимание, вздрагивая лишь всякий раз, когда он начинал орать.
Как врачу мне было любопытно наблюдать за ним, и во мне зародилось сомнение. Он был не один, и этот второй вел себя невозмутимо, временами отлучаясь и бродя по палубе. Заметил я, что между припадками крика и проклятий "юродивый" становился вполне нормальным. Все это не напоминало мне ничего из психиатрии. А вот образ Никиты Сергеевича вполне.
Я даже прошелся по палубе мимо него, чтобы лучше его разглядеть. Да, конечно, умный, ироничный и временами наглый взгляд его не оставлял сомнений в инсценировке. Но в таком случае это была тяжелая работа.
Это было время после 20-го съезда партии и разоблачения культа личности Сталина, время формирования совнархозов, время липовых рапортов о сдаче 2-3-х планов по мясу, в том числе на Рязанщине, приведших после разоблачения к самоубийству первого секретаря Рязанского обкома Ларионова. Смутное было время, время волюнтаризма. И оппозиция этому, безусловно, была.
На какой-то остановке теплохода у шлюзов, уже к вечеру, "пропагандист" и его спутник сошли на берег.
Позже, осенью, я увидел этого парня в городском парке Рязани, сидевшего на скамье и беседовавшего с кем-то. Он был в костюме и галстуке. Никаких странностей в его поведении я не заметил. Больше я его не видел. Эта встреча подтверждала мои корабельные наблюдения. Я думаю, что невольно прикоснулся к тайной организации.
В 1959-ом году наш рязанский полк участвовал на параде в честь очередной годовщины Победы в Великой Отечественной войне в Москве. Тогда я впервые вместе с парашютистами-десантниками проехал по Красной площади мимо мавзолея Ленина на боевой машине.
В 1962-м году прошёл слух о расстреле восставших рабочих в Новочеркасске. Люди в одном из самых богатых регионов страны голодали. Хрущёв приказал восстание подавить. Это стало известно значительно позже. Руководители страны опорочили доверенную им советскую власть, власть трудящихся. Так случается, когда коммунисты начинают жить над людьми, а не вместе с ними.
В 1966–1967 гг., когда я служил уже в Саратове, прошел слух о раскрытии в Рязани якобы заговора так называемых "молодых коммунистов". Имело ли это какое-нибудь отношение к моим случайным наблюдениям, я не знаю. К тому времени Хрущева сменил Брежнев.
Профессиональное становление
Будни врачебной работы в десантном полку давали мне основания для размышлений. Я уже тогда понял, что врачебная культура предполагает как ее внешние проявления, так и внутренние – содержательного свойства. Эти требования рождены были тысячелетним опытом врачебного сословия. Они впитали воззрения Гиппократа, нравственную позицию Чехова и Вересаева, опыт советских врачей. Наиболее существенны и трудны в воспитании требования к внутренней культуре врача.
Эрудиция, умение работать с книгой, умение говорить и особенно слушать людей, умение убедить их, знание и понимание искусства – вот некоторые из признаков внутренней культуры врача.
Врачи – по социальному определению – интеллигенция. Некоторые делят ее на "низшую" и "высшую". На самом деле, речь может идти о врачах (и не только) еще или уже не интеллигентах и о небольшой прослойке подлинных интеллигентов. К первым может быть отнесено студенчество, к уже не интеллигентам относятся врачи, так и не поднявшиеся к высотам своей профессии.
Одной из составляющих культуры врача является культура политическая. Врач, как никто, близок к народу, обладая специфическими возможностями влияния на людей и оценки уровня их жизни. Он постоянно сталкивается с проявлениями социальной несправедливости, с положением бедноты, с имущественным цензом на лекарства и диагностические исследования, на условия размещения в стационарах и т. д. Все это проблемы не только медицинские, но и социальные, а значит, политические. Врач обязан иметь "социальные" глаза, иначе он слеп. Так думал я тогда, так думаю и сейчас.
И нынешняя (российская) армия по своей классовой сущности по-прежнему – рабоче-крестьянская. Парадокс состоит в том, что ее основное предназначение теперь – защита награбленного отечественной буржуазией. Если этого не понимать, трудно лечить рабочих и крестьян, одетых в солдатские шинели.
Служба в полку дала мне много. Я сблизился с народом, соразмерил себя с другими людьми, вдоволь "поел солдатской каши", воспитал себя и как врач, и как человек. В 1958 г. вступил в партию, в которой с 1928 года состоял мой отец, сын рабочего – участника Обуховской обороны. Династия продолжилась. Я познал силу коллективного товарищества и прислонился к армейскому мужеству, подготовил себя к дальнейшему профессиональному росту. Родина дала мне много, наступило время отдавать.
7 лет службы в парашютно-десантном полку, участие в серьезных войсковых учениях, позволили мне убедиться в реальном могуществе Советской армии того времени, впитавшей фронтовой опыт, накормленной, хорошо оснащенной и дисциплинированной, подчиненной основной задаче – защите нашей Родины. Известное тогдашнее заявление Хрущева о том, что мы им покажем "кузькину мать", голословным не было.
Летом 1961-го года произошло событие планетарного значения: в космос взлетел Юрий Гагарин. Я праздновал эту победу вместе с ленинградцами, стоя на Кировском мосту. А позже Гагарин проехал в открытой машине по улице Горького и по Красной площади, окруженный сотнями тысяч москвичей.
Клиническая учёба
Летом 1962-го года я был зачислен в клиническую ординатуру при кафедре госпитальной терапии ВМА им. С.М.Кирова. Пришлось уехать из Рязани, покинув полк. Перед самым отъездом у нас родился сын – Сергей.
3 года врачебной учебы под руководством замечательных учителей – Н.С.Молчанова, Е.В.Гембицкого, В.Г.Шора, В.В.Бутурлина и других сотрудников кафедры – сделали из меня доктора на всю последующую жизнь. Позже я написал книги о том времени: "Учитель и его время" и "Мои больные (сборник рассказов".
Я многое получил от моих клинических учителей. Все они были фронтовиками. Пришло время отдавать. В 1966-м году, после краткого назначения в Ленинградский Окружной госпиталь на Суворовском проспекте, я приступил к работе преподавателем кафедры военно-полевой терапии Военно-медицинского факультета в Саратове.
Новодевичий монастырь
Я помню этот монастырь с послевоенного детства. Ранее я уже писал об этом. А тут как-то, уже в восьмидесятые годы, съездили туда с женой и посетили и монастырь, и кладбище. Оказалось, что в монастыре сохраняется память о царевне Софье. На кладбище видели могилы писателя и артиста Шукшина, артиста Алейникова, футболиста Федотова, генсека Хрущёва (памятник скульптора Эрнста Неизвестного). Памятник Хрущёву оставлял впечатление двоякое и не только потому, что был сделан из черного и белого мрамора – буквально пополам, а потому что и в жизни этот деятель был очень противоречив. Изгнания Сталина из партийной и народной памяти ему простить нельзя, также как незаконной передачи Крыма Украине в 1954 г. Маленький человек на капитанском мостике громадного корабля. Многих из тех, кто его сменял на руководящем посту позже, нельзя было и близко подпускать к этому капитанскому мостику. Размер личности, по сравнению с И.В. Сталиным, был не тот.
В ходе другой поездки в Москву удалось посетить кафе "Седьмое небо" на верхнем этаже гостиницы "Москва". Было нас четверо: Люся, я, Боря Рабинович и Боря Шеломанов – мои, ещё школьные, друзья. Под нами простирались Манежная площадь и Кремль. Видна была и Красная площадь. Лепота! Радость испортило брезгливое отношение официантки к нашему по-студенчески нищему заказу – по стакану чаю и пачке печенья. "Нечего было подниматься на седьмой этаж!", сказала эта небожительница.
Как-то в жаркий день проплыли на теплоходе по Москва-реке: от гостиницы "Россия", мимо Кремля и до Киевского вокзала.
Работа в Саратове
Поработав год в Ленинградском Окружном военном госпитале ординатором-терапевтом, в 1966-м году я, как уже писал ранее, был назначен преподавателем кафедры военно-полевой терапии Саратовского Военно-медицинского факультета.
Я отработал здесь 44 года – с 1966-го по 2010 год, в т. ч. 30 лет начальником (заведующим) и профессором кафедр военно-полевой и госпитальной терапии, кафедры интернатуры и кафедры усовершенствования врачей. Два года был проректором медицинского Университета. Руководил одной из наиболее крупных терапевтических клиник Саратова. Был участником многих съездов и конгрессов СССР и России по терапии и пульмонологии, автором нескольких десятков монографий и сотен научных публикаций, членом ВАКа СССР и РФ, руководителем и консультантом по защищённым 6-ти докторским и 33-м кандидатским диссертациям.
В 1987-м году работал профессором-консультантом Кабульского госпиталя советских войск в Афганистане, а в 1988-1989-м годах профессором-консультантом Ереванского военного госпиталя (в период оказания помощи пострадавшим при землетрясении в Армении). Полученные наблюдения существенно помогли мне в преподавании военно-полевой терапии и в научных исследованиях. Позже я об этом написал книги: "Кабульский дневник военного врача" и "Армянская трагедия".
В те годы на базе 8-й городской больницы Саратова была создана известная всей стране саратовская пульмонологическая школа. В 2010-м году усилиями нынешних медицинских властей города эта школа была ликвидирована.
В 90-е годы страна очень изменилась, тогда же во многом изменились и функции Красной площади.
Московский Кремль
В 70-е годы для посещения был открыт московский Кремль. Мы с женой посетили его, в частности Большой Кремлёвский дворец, Соборы Кремля, видели Царь-пушку, Тайницкий сад на склоне к Москва-реке. В тот день было тепло и солнечно. Впечатляли высота и мощь древних храмов.
Тогда же удалось побывать в квартире Ленина. Из неё можно было пройти в Зал заседания ленинского Правительства народных депутатов (Совнаркома). Поражала скромность убранства и теснота квартиры. Изразцовые печи. Шкафы с книгами. Жили Ульяновы очень скромно. Запомнилась висевшая на стене кабинета Владимира Ильича географическая карта Закавказья. Кроме указания городов, над соответствующими областями значились названия этносов: мингрелы, аджарцы, абхазы, турки-месхетинцы, армяне, осетины и др. Вероятно, это было актуально и для того времени.
Современная буржуазия клевещет на Ленина, требует вынести его тело из Мавзолея. Старается стереть из памяти народа имя Сталина. Красную площадь периодически превращают в место для развлечений. В дни исторических празднеств – 1 Мая, 9 Мая и 7-го ноября – фанерным забором закрывают Мавзолей Ленина, рассчитывают скрыть от народа даже память о советской власти, забывая, что это память миллионов людей.