Разве сознающий человек может сколько-нибудь себя уважать? – говорит Достоевский.
"Мы живем по-настоящему лишь несколько часов нашей жизни..."
Ночь в Воклюзе на вершине холма. Огни в долине кажутся продолжением Млечного Пути. Все перемешалось. В небе – деревни, в горах – созвездия.
Первой должна прийти любовь, а за ней – мораль. Обратное мучительно.
Невозможно сделать что-то для одного человека (но сделать всерьез), не ранив при этом другого. А если мы не можем решиться ранить людей, мы остаемся навеки бесплодными. В конечном счете любить одного человека – значит убивать всех остальных.
Я выбрал творчество, чтобы избежать преступления. А тут их уважение!
Что-то здесь не так.
Вначале сочиняешь в одиночестве и думаешь, что это трудно. Потом начинаешь писать и сочинять в компании. И тогда понимаешь, какое это безнадежное предприятие и как хорошо было раньше.
Зная свои слабости, я изо всех сил старался быть человеком нравственным.
Нравственность убивает.
Ад – особая милость, которой удостаиваются те, кто упорно ее домогались.
Согласно Бейлю, не следует судить о человеке ни по тому, что он говорит, ни по тому, что он пишет. Я добавлю: ни по тому, что он делает.
С плохой репутацией жить легче, чем с хорошей, ибо хорошую репутацию тяжело блюсти, нужно все время быть на высоте – ведь любой срыв равносилен преступлению. При плохой репутации срывы простительны.
Сначала мы не любим никого. Затем любим всех людей. Затем только некоторых, затем одну, затем одного.
Ночью, в самолете, – огни Балеарских островов, словно цветы в море.
Жить – значит проверять.
Речь о "Дон-Жуане" или "Пармской обители". И постоянное требование французской литературы, отстаивающей гибкость и стойкость духа отдельного человека.
Новелла, действие которой будет происходить в день желтого тумана.
В этом мире можно жить, лишь отказавшись от части его? Против amor fati.
Человек – единственное животное, которое отказывается быть таким, как оно есть.
Прокурор входит в камеру приговоренного. Тот молод. Он улыбается. Прокурор спрашивает, не хочет ли заключенный что-нибудь написать. Тот говорит, что хочет. И пишет: "Победа!" И продолжает улыбаться. Прокурор спрашивает, нет ли у заключенного каких-нибудь желаний. Есть, отвечает молодой человек. И с размаху дает прокурору пощечину. Тюремщики бросаются на него. Прокурор колеблется. Ненависть, старая как мир, подступает к горлу. Но он стоит неподвижно, до него постепенно доходит истина. С ним ничего не сделаешь. А узник глядит на прокурора с улыбкой. Нет, говорит он весело, ничего не сделаешь. Прокурор у себя дома.
– И что же ты сделал? – спрашивает жена. – Неужели ты не...
– Что?
– Ты прав. Ничего не сделаешь.
С каждым новым процессом прокурор свирепствует все больше. От каждого обвиняемого он ждет унижения. Но ничего не происходит. Они покорны.
Наконец он начинает действовать слишком жестоко. Он сбивается с пути. Впадает в ересь. Его приговаривают к смерти. И тут все возвращается на круги своя. Впереди свобода. Он даст прокурору пощечину. Повторяется прежняя сцена. Но он не улыбается; вот перед ним лицо прокурора. "Нет ли у вас каких-нибудь желаний..."
Он глядит на прокурора. Нет, говорит он. Действуйте.
Предел бунтарского сознания: согласиться на самоубийство, чтобы не стать соучастником какого бы то ни было убийства.
Светские развлечения можно выносить только по долгу дружбы.
У меня есть две-три страсти, которые можно счесть предосудительными, которые я считаю таковыми и от которых стараюсь избавиться волевым усилием. Иногда мне это удается.
Роман. Возвращение из лагеря.
Он приезжает, немного оправившийся, он тяжело дышит, но твердо стоит на своем. "Я удовлетворю ваше любопытство раз и навсегда. Но потом вы оставите меня в покое". Дальше – холодный отчет.
Напр. Я вышел оттуда.
Говорит жестко, не сбиваясь. На этот раз уже без нюансов.
Я хотел бы покурить. Первая затяжка.
Он оборачивается и улыбается.
Простите меня, говорит он с тем же спокойным и замкнутым видом.
И больше никогда к этому не возвращается. Он ведет самый заурядный образ жизни. Только одно: он не спит со своей женой. А когда она начинает выяснять отношения, кричит: "Все человеческое мне отвратительно".
Портреты. Она глядит из-под вуали во все свои прекрасные глаза. Спокойная, немного тяжелая красота. Внезапно заговаривает, и губы тут же кривятся, складываются в параллелограмм.
Она некрасива. Светская женщина.
С ним говорят. Он говорит. Внезапно взгляд его делается отсутствующим, он договаривает фразу, по инерции продолжая смотреть на вас, но думая уже о чем-то другом. Дамский угодник.
Последние слова Карла Герхарда, который был врачом Гиммлера (и знал о Дахау): "Я сожалею, что в мире еще осталась несправедливость".
Отдаваться может лишь тот, кто владеет собой. Бывают, что отдаются, чтобы избавиться от собственного ничтожества.
Дать можно только то, что имеешь.
Стать хозяином самому себе – и лишь после этого сдаться.
В мире, где никто не верит в существование греха, обязанности проповедника берет на себя художник. Но речи священника достигали цели оттого, что были подкреплены его собственным примером. Следовательно, художник пытается стать примером для других. За что его расстреливают или высылают за границу, к его великому негодованию. К тому же добродетели нельзя выучиться так же быстро, как стрельбе из пулемета. Борьба тут неравная.
Бунт. Глава о том, что такое казаться (себе и другим). Дендизм – движущая сила многих деяний, вплоть до революционных.
До тех пор пока человек не совладал с желанием, он не совладал ни с чем. Меж тем ему почти никогда не удается совладать с ним.
Эссе. Введение. К чему отвергать доносительство, полицию и т.д. ...если мы не христиане и не марксисты. У нас для этого недостает ценностных ориентиров. Пока мы не отыщем ценностной основы, мы будем вынуждены выбирать добро (если мы выбираем его) наугад. До этих пор добродетель будет вне закона.
Первый цикл. Во всех моих книгах, начиная с первых ("Брачный пир") и кончая "Веревкой" и "Человеком бунтующим", я стремился к безличности (всякий раз на свой лад). Позже я смогу говорить от своего имени.
Меня привлекают люди великодушные – и только они. Но сам я не великодушен.
Желябов, подготовивший убийство Александра II и арестованный за двое суток до покушения, требует, чтобы его казнили одновременно с Рысаковым, метнувшим бомбу.
"Только трусостью правительства можно было бы объяснить одну виселицу, а не две".
Зыбин, непревзойденный дешифровщик Охранки, оставлен на той же должности в ГПУ.
То же. Комиссаров, сотрудник Охранки и организатор погромов, переходит на службу в ЧК. "Уйти в подполье" (на нелегальное положение).
"Террористические акты должны быть тщательно подготовлены. Моральную ответственность берет на себя партия. Это сообщит героическим бойцам необходимое спокойствие духа".
Азеф – могила 10 466 на кладбище в берлинском предместье.
За несколько дней до покушения на Плеве он "намекает" на опасность начальнику Охранки Лопухину и просит вознаграждения. Он выдает южных террористов, чтобы развязать руки петербургским.
Плеве погибает; Азеф так и сказал: "Опасность грозит вам с другой стороны (не от Гершуни)".
Начальник Зубатов. Защищал обвиняемого перед поддельной следственной комиссией. И превращал его в осведомителя.
Девяти из десяти революционеров ремесло осведомителя приходилось по вкусу.
Революция 1905 г. началась с забастовки рабочих одной из московских типографий, которые требовали, чтобы при сдельной оплате точки и запятые считались за буквы.
Санкт-Петербургский совет в 1905 г. призывает к забастовке с требованием "Долой смертную казнь!".
При Московской коммуне на Трубной площади перед развалинами здания, разрушенного при обстреле, была выставлена тарелка с куском человеческой плоти и надписью, гласившей: "Внесите свою лепту в помощь пострадавшим".
Дмитрию Богрову, убийце Столыпина, была оказана милость – дано разрешение быть повешенным во фраке.
Всю историю русского терроризма можно рассматривать как борьбу между интеллигенцией и абсолютизмом на глазах безмолвствующего народа.
Роман. Среди бесконечного лагерного страдания – мгновение невыразимого счастья.
В конечном счете Евангелие реалистично, хотя считают, что жить по нему невозможно. Оно исходит из того, что человек не может быть безгрешным. Но оно может постараться признать его греховность, то есть простить. Виноваты всегда судьи... Выносить абсолютный приговор могут только те, кто абсолютно безгрешен...
Вот почему Бог должен быть абсолютно безгрешным.
Приговорить человека к смерти – значит лишить его возможности исправиться.
Как жить, не имея серьезных причин для отчаяния!
Чайковский имел привычку в рассеянности жевать бумагу (включая очень важные документы в Министерстве юстиции).
Жажда творчества была в нем так сильна, что лишь его огромная работоспособность позволяла утолять ее (Н. Берберова).
"Если б то состояние души артиста, которое называется вдохновением, продолжалось бы беспрерывно, нельзя было бы и одного дня прожить" (Чайковский).
"Как только я предамся праздности, меня начинает одолевать тоска, сомнения в своей способности достигнуть доступной мне степени совершенства, недовольство собой, даже ненависть к самому себе. Мысль, что я никуда не годный человек, что только моя музыкальная деятельность искупает все мои недостатки и возвышает меня до степени человека в настоящем смысле этого слова, начинает одолевать и терзать меня. Только труд спасает меня" (Чайковский).
А между тем музыка его по большей части посредственна.
Вербовка. Большинство несостоявшихся литераторов идут в коммунисты.
Это единственный статус, позволяющий смотреть на художников свысока.
В этом смысле коммунисты – партия неудачников. Естественно, у них отбоя нет от желающих.
Май 49-го
А теперь: отречься от "человеческого", как они выражаются.
Придуманные мною сюжеты были просто предлогами, чтобы заставить самого себя говорить.
Психология мешает поверить в доброту, нравственность и бескорыстие. Но история мешает поверить в зло.
Мы не говорим и четверти того, что знаем. Иначе все пошло бы прахом. Стоит сказать самую малость, и они уже поднимают вой.
Тот, кто хоть раз видел, как сияет от счастья лицо любимого существа, знает, что у человека нет иного призвания, кроме как приносить радость окружающим... а между тем самим фактом своего существования мы приносим горе людям, с которыми нас сталкивает жизнь, и погружаем во мрак их сердца; мысль об этом невыносима.
Когда северные варвары разрушили пленительное королевство Прованс и превратили нас во французов...
Единственное, к чему я всегда стремился, – всем остальным (кроме богатства, которое мне безразлично) меня наделила, и наделила щедро, природа – это жизнь нормального человека. Я не хотел быть человеком бездны. Я стремился к нормальной жизни изо всех сил – и ничего не добился. Вместо того чтобы мало-помалу приближаться к цели, я с каждым днем подхожу все ближе к краю бездны.
...фасады домов, построенные Потемкиным вдоль дорог, по которым проезжала, путешествуя по своим владениям, Екатерина II.
Надо полюбить жизнь больше, чем смысл ее, говорит Достоевский. Да, а когда любовь к жизни проходит, нам становится безразличен и ее смысл.
Стендаль: "Отличие немцев от других народов: размышления не успокаивают их, а возбуждают. Еще одна особенность: они сгорают от желания иметь характер".
Отчаяние охватывает, когда не знаешь, почему ты вступаешь в борьбу и стоит ли вообще в нее вступать.
Воспоминание на улицах Парижа: костры в бразильской деревне и дурманящий запах кофе и пряностей. Жестокие и печальные вечера, спускающиеся в такую пору на эту бескрайнюю землю.
Бунт. Абсурд предполагает отсутствие выбора. Жить – значит выбирать. Выбирать – значит убивать. Отрицание абсурда – убийство.
Гийу. Несчастье художника в том, что он живет и не совсем в монастыре, и не совсем в миру – причем его мучат соблазны и той, и другой жизни.
Самая главная проблема сейчас – возмездие.
Кто сможет выразить отчаяние человека, который принял сторону твари против Творца, однако, утратив сознание собственной невинности и невинности окружающих, считает виновными не только Творца, но и тварей, не исключая себя самого.
Роман. Приговоренный к смерти. Но ему передают цианистый калий... И вот, один в своей камере, он разражается смехом. Его переполняет огромная радость. Глухая стена, стоявшая перед ним, исчезла. В его распоряжении целая ночь. У него есть свобода выбора... Сказать себе: "Ну", а после: "Нет, еще минуту" – и наслаждаться этой минутой... Какой реванш! Какой ответ!
За неимением любви можно попытаться обзавестись честью. Безрадостная честь.
Ф.: Безумец тот, кто что-то строит на любви, безумец тот, кто что-то ломает ради любви.
Бог завидовал нашей боли – вот почему он низошел на землю, чтобы умереть на кресте. Этот странный взгляд, которого у него не было прежде...
Я так долго был уверен в своем выздоровлении, что это новое обострение должно было бы подействовать на меня удручающе. Оно в самом деле удручает меня. Но поскольку позади непрерывная цепь удручающих событий, мне почти смешно. В конце концов, теперь я свободен. Безумие – тоже освобождение.
"Ступай в монастырь, Офелия!" Да, ибо единственный способ овладеть ею – устроить так, чтобы ею не смог овладеть никто. Кроме Бога, с чьим соперничеством легко смириться: ведь Он не посягает на тело.
Если душа существует, неверно было бы думать, что она дается нам уже сотворенной. Она творится на земле, в течение всей жизни. Сама жизнь – не что иное, как эти долгие и мучительные роды. Когда сотворение души, которым человек обязан себе и страданию, завершается, приходит смерть.
Клейст дважды сжигал свои рукописи... Пьеро делла Франческа к концу жизни ослеп... Ибсен в старости утратил память и заново учил алфавит... Не падать духом! Не падать духом!
Красота, помогающая жизнь, помогает также и умирать.
В течение тысячелетий мир был похож на те полотна художников эпохи Возрождения, где одни люди на холодных каменных плитах страдают от пыток, а другие с великолепным безразличием смотрят вдаль. Число людей "бесчувственных" было головокружительно огромным по сравнению с числом людей сочувствующих. История кишела людьми, не сочувствовавшими несчастьям других людей. Подчас приходилось плохо и "бесчувственным". Но и это случалось в обстановке всеобщего безразличия и не меняло дела. Сегодня все делают вид, что полны сочувствия. В залах дворца правосудия свидетели внезапно обращают взор в сторону бичуемого.
Пер Гюнт рассказывает своим согражданам, что дьявол обещал толпе хрюкнуть, точь-в-точь как свинья. Он появляется и исполняет обещанное. Но зрители недовольны. Одни находят голос слишком тонким, другие – слишком искусственным. Все осуждают подражателя за преувеличение. А между тем хрюкал настоящий поросенок, которого дьявол спрятал под плащом и щипал.
Марксизм – философия, где в избытке сутяжничество, но нет юриспруденции.
Величие состоит в том, чтобы попытаться стать великим. И ничего более...
Там, где хотят иметь рабов, надо как можно больше сочинять музыки.
Так по крайней мере полагал, по словам Толстого, один немецкий князь.
Слушайтесь, говорил Фридрих Прусский. Но, умирая, сознался: "Я устал управлять рабами".
Когда Яна Гуса жгли на костре, славная старушка принесла свою охапку хвороста, чтобы подбросить в огонь.
Минуты, когда отдаешься страданию, как физической боли: лежишь недвижимый, безвольный, лишенный будущего, во власти бесконечной муки.
Превозмочь? Но страдание – это именно то, выше чего стать невозможно.
После ночей, проведенных в страдании, чувствуешь себя как с похмелья.
Эссе о море.