В конце июня 1941 года я, будучи рекрутом, за хорошие успехи в учебе получил отпуск на выходные, который мог провести дома. Вот тогда то отец мне сказал следующее: "Считай, что мы войну проиграли…" Его увлечением был сбор данных по численному составу и вооружению Красной Армии, и он знал, что говорил.
А пока что Данкварт Бройнунг прошел экзамены на пригодность без всяких ухищрений, и мы ждали призыва. Наш класс опустел. А когда одноклассники вернулись с трехмесячных сборов в рядах имперской рабочей службы (РАД), чтобы через несколько дней поступить в Вермахт, мы оба все еще "просиживали" штаны за школьными партами. Тем временем назначенный на 8 февраля 1941 года выпускной экзамен неумолимо приближался. Кто до этой даты успевал стать солдатом, получал аттестат зрелости и автоматически освобождался от каких-либо экзаменов.
Наши учителя получили таким образом хорошую выгоду - преподавать всего лишь двум ученикам. Будучи полностью уверенными в том, что дело до выпускных экзаменов не дойдет, они выпустили из внимания план обучения и преподавали нам такие вещи, которые скорее можно было назвать их хобби. Рождественские каникулы закончились и начался 1941 год. В то время едва ли иной молодой человек в Германии обрадовался бы случаю, если бы его личное дело куда-нибудь запропастилось и таким образом данный факт передвинул бы определенный срок призыва в Вермахт на неопределенное время. Нас - Данкварта и меня - охватил страх. Ежедневно мы справлялись в военкомате, который находился в нескольких минутах ходьбы от школы, о судьбе наших документов. "Канцелярские крысы" были рады нашему рвению и использовали нас в качестве помощников на всевозможных подсобных работах. Но они также что-то делали и для нас. Они разыскивали наши личные дела.
15 января в местном управлении РАД было объявлено о сроках окончания последнего призыва, который должен состояться перед проклятым 8 февраля. Но военкомат без наличия личного дела не имел права отправлять в РАД никого. "Отсрочку от смерти" мы получили благодаря нашему куратору из военкомата, который был хорошо знаком с одним компетентным сотрудником в управлении РАД. Тот по блату зарезервировал нам два места в списке призывников сроком до 1 февраля. Все это было нелегально, но мы теперь могли надеяться, что спасены от выпускного экзамена.
Однако с каждым днем наш страх возрастал. В качестве первого экзамена должна была быть математика, что нас обоих привело бы сразу к фиаско. Дело в том, что наш учитель преподавал нам, так сказать, "коротковолновую математику", так что в случае экзамена мы не смогли бы даже с чего-нибудь начать. Весь период ожидания начала экзаменов я чертовски плохо спал, и это привело к психологической травме, от которой я не смог отделаться и по истечении 50 лет. В начале почти каждой недели, а затем пару раз в полугодие, меня одолевал сон, что как будто на следующий день должны будут состояться выпускные экзамены, и что я не смогу их сдать. Обливаясь потом, я просыпался и наслаждался выводом, что это был всего лишь сон.
1.05 СЛУЖБА В РАД
РАД - военизированная организация, образованная в 1933 году вскоре после прихода Гитлера к власти, являлась государственной организацией, в которую на выполнение общественно полезных работ добровольно поступали молодые безработные люди. После введения всеобщей воинской обязанности, все военнообязанные должны были перед поступлением в Вермахт прослужить 3 месяца в РАД. Это было своего рода "дошкольное учреждение" по приучению к воинской дисциплине во время работ в основном для нужд вооруженных сил, т. е. для подготовки к войне.
Ровно за две недели до начала выпускных экзаменов, 25 января 1941 года, раздался спасительный звонок от нашего друга из военкомата: "10 января прибыть в РАД". Несмотря на то, что о трехмесячном нахождении в РАД рассказывали плохие вещи, для нас, двух остатков выпускного класса, это известие явилось как манна с неба. Мы распрощались с нашими учителями и школьной жизнью, уложили учебники в книжный шкаф и морально стали готовиться к тому, что должны будем неопределенное время находиться на службе и носить униформу. О том, как долго будет длиться это "неопределенное" время, мы даже и не задумывались. Мы знали, что война не сможет долго длиться.
Над Польшей была одержана молниеносная победа, высадка англичан в Норвегии была предотвращена, а Франция после такого же молниеносного боевого похода сложила оружие. Сухопутные силы Англии потерпели под Дюнкерком тяжелое поражение и понесли большие потери, после чего были спешно эвакуированы обратно на Альбион. Немецкие ВВС бомбили Лондон и заводы английской военной промышленности.
Поэтому война не могла долго продлиться.
Мы, т. е. мой товарищ по классу, Данкварт Бройнунг и я, находились в наивного рода смелом состоянии и не имели представления, что нас ожидало впереди.
Место, где мы должны были нести свою службу, находилось в 50 км. от моего дома, так что пока что я был почти дома. Мы узнали, что тамошнее подразделение РАД занимается строительством осушительного канала в пойме реки Саале. Таким образом мы будем задействованы в основном на земляных работах. Это нас не пугало.
Но мы сильно были напуганы тем, когда узнали, что нам предстояло 3 месяца заниматься строевой подготовкой.
Подразделение РАД No.4/144, располагавшееся в местечке Цешэн, имело функции окружного штабного отделения, что было сопоставимо примерно с гвардией двора вельможи. Только вельможей здесь был окружной фюрер по труду, чей ранг был равен генерал-лейтенанту. Можно себе представить, каковым же уверенным в победе было правительство Гитлера. Вместо выполнения продуктивного труда или военной подготовки, 180 молодых людей в возрасте 17–18 лет в течение трех месяцев безвольно проходили через марионеточную муштру. И это касалось каждого округа Германии. По 6 часов каждый день мы на плацу учились стоять, ходить и маршировать строем. "Оружием" солдат РАД была лопата. Но в окружном штабном отделении имелись только тренировочные лопаты. Целый час в день мы тратили на то, чтобы полировочной пастой доводить тренировочную лопату до идеального блеска.
Вся тренировка заканчивалась тем, что все приобретенное искусство подразделения демонстрировалось за день до отпуска домой во время так называемого "смотра" перед окружным фюрером по работе.
Унтер-офицеры и офицеры РАД в начале 1941 года почти все еще были исключительно профессионалы, т. е. те, кто выбрал эту службу в качестве своей профессии. Но тот, кто располагал хоть долей интеллекта, отправлялся служить в Вермахт. Там был более требовательный прием, но и денежное довольствие было заметно лучше, нежели в РАД. Поэтому так и получалось, что доля болванов и садистов - особенно среди унтер-офицеров РАД - была необычно высока. Как говорится, "Дай дураку власть…". Вот именно это в РАД больше всего и ощущалось. Особым садизмом отличался старший отряда по фамилии Массопуст. Его мы безгранично ненавидели. А когда через 9 лет я случайно встретил этого паразита и увидел, что он на войне потерял руку, то меня переполнила "садистская" радость. Я еле сдержал себя от того, чтобы не заорать ему это в лицо.
Наше подразделение располагалось в деревянных бараках по 15–20 человек в помещении. На двухуровневых кроватях лежали соломенные матрацы, придание правильной формы которым являлось ежедневным и священным долгом каждого. Беда тому рабочему-солдату, которому в течение дня не удавалось придать своему матрацу прямоугольную форму и заострить его углы. Тогда садистски настроенные младшие фюреры придумывали за это отвратительное наказание. В то время, когда все занимались муштрой на плацу, командир отряда проходил по помещениям и проверял "правильную" заправку кроватей. Если ему не нравилась одна или несколько постелей, то он мог вытряхнуть солому из матрацев на пол. Случалось и такое, что мы, вернувшись с плаца, обнаруживали среди комнаты целую кучу соломы с человеческий рост. И весь обеденный перерыв уходил на заполнение опустошенных матрацев соломой, а также на придание им требуемого вида. Впрочем проводить обеденное время, лежа на матрацах, было запрещено.
Между бараками для передвижения имелись лишь дорожки из брусчатки. А повсюду была вода. В нее летели все лопаты, если во время проверки помещений на полотне лопаты обнаруживались следы ржавчины. После 1–2 часового нахождения в кислой воде, лопаты покрывались красной ржавчиной, и это стоило многих часов полировочной работы, дабы довести металл до предписанного состояния.
Что касалось штабных отделений, то здесь мы получали лучший уход, нежели товарищи в "обычных" подразделениях. Мы не голодали. Но в РАД это не являлось нормой.
Впервые после изгнания из Наполы, я ощутил явную пользу от перенесенной там военной муштры. Уже в день прибытия в лагерь нас спросили: "Кто из Наполы?" Тут моя рука взлетела вверх, хоть я и был "экс-наполеанцем". Трое новеньких тут же были назначены старшими по помещению и получили известные привилегии. Профессиональные младшие фюреры рассматривали старших по помещению как партнеров-наставников, и поэтому обращались с ними немного лучше, чем с "обычными".
В день, когда окружной фюрер по труду должен был принимать смотр, меня назначили в караул. Из своего караульного помещения я получил возможность понаблюдать за "балетом" 180 солдат-рабочих. Меня удивило то, что за 3 месяца стало возможным сделать из такого большого числа индивидуальностей одну гомогенную массу, движение которой было абсолютно единым.
Это и было все, что я смог почерпнуть из этого безумного предприятия.
1.06 ВРЕМЯ В РЕКРУТАХ
Между возвращением из РАД и началом службы в Вермахте имелось всего четыре свободных дня. За два дня до моего 18-го дня рождения, 3 мая 1941 года, я с ручной кладью в виде картонной коробки, отправился на железнодорожный вокзал, что находился в 8 км от моего дома, с целью отъезда в Веймар, место моего поступления на службу в Люфтваффе. Картонная коробка была подобрана по необходимому размеру, т. к. после получения униформы, гражданская одежда должна была отправляться почтой домой. Многие товарищи, разлучившиеся с этой одеждой, никогда ее больше не оденут.
Повестка в армию привела меня в злобу. Люфтваффе состоял из трех родов этого вида войск,
• летных частей, которые имели дело непосредственно с полетами,
• связи, т. е. наземной службы, которая отвечала за все задачи связи внутри Люфтваффе, а также и с частями сухопутных и морских сил,
• противовоздушная артиллерия, сокращенно ФЛАК-артиллерия или совсем кратко - ФЛАК.
Но ввиду того, что я хотел только летать, то подал заявление в летные части. Однако в моем призывном свидетельстве стояла именно связь. Во время экспериментов с моими данными на предмет летной пригодности, проверочная комиссия посчитала, что мой музыкальный слух обладает особыми качествами для того, чтобы стать связистом. Но чтобы через этот основной профиль попасть в летный персонал, в работе с азбукой Морзе нужно было показать незаурядные способности. И я поставил эту задачу перед собой, чтобы осуществить мою мечту летать.
3 мая 1941 года был холодным днем. Шквальный ветер и мокрый снег не совсем были приятными попутчиками во время долгого нахождения на улице. И пока не прибыли все 120 рекрутов с разных концов страны, в предусмотренные жилые помещения казармы заходить не разрешалось. Поездом из Айслейбэна сюда прибыло совсем немного, и мы были первыми. Нам пришлось простоять во дворе казармы не менее 3 часов. Погода была сырой и мы чертовски промерзли, познав первые понятия о том, что же это такое быть солдатом.
Казарма, идиллически расположенная в лесной роще, относилась к военному аэродрому Веймар-Нора, и была введена в эксплуатацию в 1936 году. В этом отношении мы попали сюда хорошо. После пережитого в РАД, я не плохим обнаружил и качественный состав унтер-офицеров и офицеров. В технических войсках, к коим можно было отнести и связь ВВС, чувствовался совсем другой уровень интеллекта служащих, нежели в РАД.
Уже во время получения снаряжения, я снова смог использовать опыт, накопленный в Наполе. С "королем моли" - именно так в частях Вермахта называли начальника вещевого склада - я тут же нашел общий язык, чем заслужил его симпатии. Так я получил абсолютно новую униформу и пару еще неношеных маршевых сапог. От своего отца - участника войны 1914–1918 гг. - я знал, что новые сапоги следует внутри смочить мочой, одеть их, пока они еще сырые и пробежаться в них пару километров. Таким образом они примут индивидуальную форму ваших ступней, что в дальнейших многокилометровых маршах исключит мозоли. Полезность данного факта я подтвердил для себя уже достаточно скоро.
Следующим финтом, который был также приобретен в Наполе, стал выбор оружия. Я знал самые интимные нюансы этого вопроса. Мне, например, было известно, как должно выглядеть оружие, чтобы оно отнимало минимальное количество времени на его уход. Стоя в очереди к ружейному парку, я заметил один карабин, который мог бы служить в качестве эталонного образца. В глаза бросилась одна важная деталь: Его ложе было изготовлено из орехового дерева и блестело как отполированный комод. Но ввиду того, что стоящие за мной сослуживцы не замечали этого преимущества, то я стал пропускать вперед себя по одному с расчетом, когда подойдет моя очередь и желаемый карабин из рук выдававшего. Это сработало.
Читатель захотел бы узнать, почему это было так важно? Очень просто! "Винтовка, это невеста солдата, и с ней нужно обращаться так же, как и с невестой!" Эту поговорку я узнал в Наполе и знал, что контроль за состоянием оружия во время строевых смотров был в немецкой армии священным делом. Во время этих смотров унтер-офицеры в первую очередь проверяли именно оружие. Если состояние оружия им чем то не нравилось, то его хозяин должен был делать два шага вперед. Коль таковых не выявлялось, то строй более пристально проверялся командиром взвода, фельдфебелем. А если и этот ничего такого не находил, то к мероприятию подключался старшина роты, хауптфельдфебель. Этот в 90% всех случаев грязь обязательно находил в каком-нибудь уголке. По крайней мере, он утверждал это.
Кому приходилось делать два шага вперед, тот обычно подвергался вторичной "обработке", т. е. тяжким физическим испытаниям, по окончании которых на лице наворачивались слезы. Слезы ярости и унижения.
Первый смотр для всех неопытных рекрутов явился ритуальным посвящением. Мой идеальный карабин ослепил унтер-офицера, фельдфебеля и старшину роты. Как единственный из 120 человек, кому не пришлось сделать два шага вперед, я обратил на себя внимание и командира роты. Тот посмотрел на мою винтовку, сделал шаг назад и отдал команду резким тоном:
"Смирно! Из-за необычного состояния Вашего оружия я наказываю Вас… тремя днями внеочередного отпуска."
Это было неслыханно. Рекруту отпуск? Среди немецкой военщины бытовало понятие "быть в моде". Это означало, что если кто-то сильно бросался в глаза, позитивно или негативно, то из этого у командиров появлялось некое предубеждение. Будучи в Наполе, я заработал себе негативный имидж, и страдал от него годами. А здесь я получил такой позитив, что он помогал мне все время нахождения в учебной роте.
В конечном итоге меня вообще перестали контролировать. Я был "в моде".
Но совсем по-другому обстояли дела у моего товарища по классу, Данкварта Бройнунга. Во время трехмесячного рекрутства он положительно не имел практически ни одного смотра несмотря на то, что часами и с большим усердием начищал себя и свое оружие. Он стал тоже "модным", но только в отрицательном смысле.
Помимо общей военной практики, скоро нам начали преподавать и технические предметы: Физику, технику связи (телефон и рация), передачу текста по азбуке Морзе, а также прослушивание текста с аппарата, постоянно повышающего количество знаков в минуту. Радисты наземной связи должны были освоить безошибочные 60 знаков в минуту. От бортрадистов требовалась скорость передач в два раза выше. Но я хотел и должен был это уметь. Так я в вечерние часы, а также и в свободные дни конца недели просиживал много часов в читальном зале и тренировался.
И вот посреди столь успешно протекающего обучения наступила тяжелая цезура: 22 июня 1941 года - нападение на Советский Союз. Это сообщение было передано по радио, и вокруг я увидел лишь смущенные лица. Еще вчера мы были уверены в своей непобедимости и думали, что эту войну мы выиграем "одной левой". А теперь?
Трудно было тогда понять, что из смертельного врага национал-социализма, Советский Союз должен был стать другом, и теперь Гитлер начал войну сразу на два фронта, чего Германии нужно было непременно избегать. В газетах и по радио говорилось, что Советский Союз ступил на нами захваченные территории, и что не было другого выхода, как сделать превентивный удар.
Один наш товарищ тогда заметил: "Если мы выиграем войну, то снимем свою униформу только тогда, когда пойдем на пенсию". Меня это не особо огорчило, т. к. я собирался стать кадровым офицером. Мне постоянно мерещилась карьера офицера-техника летных частей, поэтому она так или иначе была бы связана с военной формой. Неслыханные успехи наших войск и нацистская пропаганда о советской системе, как о "колоссе на глиняных ногах", внушали надежду на то, что это действительно так.
В начале июля мне представилась возможность на выходные съездить к родителям домой. У отца, как известно, было необычное хобби: Боевой состав и вооружение Красной Армии. Откуда он доставал этот материал, не знаю. Но я видел большое количество фотографий советских танков, самолетов, пушек и военных кораблей. Отец, закончивший Первую мировую лейтенантом и инвалидом, поддерживал контакты с офицерством регионального управления по обороне. В своих докладах он читал им и материал о Красной Армии.
Когда я прибыл домой и начал с отцом радостно обсуждать успехи наших войск, он сделался серьезным и сказал - я никогда не забуду этих слов - "ну вот на этом мы войну и проиграли!"
Для меня это явилось страшным шоком, и я постарался побыстрее забыть столь пораженческие высказывания моего высокоуважаемого отца. Высказавшись так на людях, он мог бы заработать себе смертный приговор. Таковые действия расценивались как разложение морали армии, и карались смертной казнью. Долго я вытеснял из своей памяти это осознание моего отца. Лишь в феврале 1943 года мое сознание снова вспомнило тяжесть этого пророчества. Это было во время траурной церемонии, когда мы на вокзале города Халле встречали спасенное из сталинградского окружения боевое знамя и перевозили его в казарму.
Но до того момента еще было много времени. По окончании общевойскового обучения и освоения технических основ, учебные роты были поделены на три группы по направлениям и в последовательности к требованиям по интеллекту и боевой готовности:
• радист,
• телефонист,
• водитель.
Через следующие два месяца последовало еще одно разделение на:
• бортрадиста,
• радиста наземной службы.