- Я всегда делаю халву одинаково.
- Ошибаешься. Вкус, он как оми со всем, что намешано в его голове. Так и ты намешал сюда того, чего боишься и что не можешь изменить. Намешал того, что горчит.
Сен подбросила остатки халвы в воздух.
- Прости, Эверетт.
- Он с моей семьей. С мамой и Виктори-Роуз.
Сен молчала. Конденсат на платформе начал замерзать.
- Он - это я, - сказал Эверетт. - Они что-то с ним сделали, обратив в моего злейшего врага. Что они сказали ему, как убедили? Нигде в Пленитуде люди не бывают такими от рождения. А моя мама, Виктори-Роуз, мои родные и друзья думают, что это я. Они считают, что я вернулся. А он просто пришел и отобрал мою жизнь. Всю без остатка. А кроме того, там, на кладбище, он победил нас.
- Вот еще! Это ты его обдурил. Бона трюк! Кто бы мог подумать, что ты откроешь портал прямо в рубке! Фантабулоза.
- И все-таки он победил, Сен. Я пришел за мамой и сестрой. Он знал, что я приду. Откуда? Потому что он - это я. Он поступил бы так же. Я пришел за ними, а ушел с пустыми руками. И теперь они не дадут маме и Виктори-Роуз жить спокойно. А знаешь, Сен, он не особенно старался. Ему ничего не стоит стереть с лица земли весь Стоуки. Он сделает нас одной левой.
Эверетт ощущал тепло и тяжесть Сен, ее волосы щекотали лицо.
- Я никогда об этом не думала. Не думала, что значит быть тобой. Странником между мирами. Раз - и в дамках, невероятно круто и все такое, но у меня всегда был корабль, мама, команда. Семья.
- Я верну их, - голос Эверетта окреп. - Всех. Маму, папу, всех. Ты спрашиваешь, зачем я вас сюда притащил? Потому что здесь все началось. Хватит убегать, хватит прятаться от дирижаблей, истребителей, Шарлотты Вильерс и моего двойника-убийцы. Мы найдем то, что я ищу, и больше никогда не будем ни от кого убегать. Мы дадим им отпор.
- Больше нет халвы, Эверетт Сингх? - спросила Сен.
Он протянул ей кулек. Сен откусила и одобрительно кивнула.
- Видно, попался плохой кусок, зато этот бона. - Она встала и запахнула одеяло. - На твоем месте, Эверетт Сингх, я бы не рассиживалась, если не хочешь оставить на платформе свои дилли-долли ножки.
Люк начал закрываться. Эверетт подтянул ноги. Громкий лязг - и ночь, звезды и холод остались снаружи.
- Ты идешь? - окликнул ее Эверетт с винтовой лестницы.
- Ты иди, я скоро, - отозвалась Сен снизу.
- Сен, это был всего лишь сон.
- Нет, не сон. И я не хочу, чтобы он снова мне приснился. Иногда я остаюсь в трюме на ночь. Просыпаешься в Амексике, а щека нагрелась от обшивки, пахнет зеленью и океаном. Останься со мной, Эверетт Сингх.
- Что?
- Ты не думай, я не стану к тебе приставать. Просто ляжем рядом. Не хочу возвращаться к себе. Не хочу оставаться одна.
Сен свернулась калачиком на полу, словно котенок.
- Я замерзла, Эверетт Сингх.
Эверетт осторожно опустился рядом и накинул на нее свое одеяло. Сен была права: вдвоем теплей и уютней. Он прижался к ней, гадая, правильно ли поступает, и что вообще правильно внутри "Эвернесс", одинокого дирижабля, затерянного на чужой враждебной территории. Но мир "Эвенесс" был единственным, доступным ему здесь и сейчас, и его правила лежали прямо перед ним. Он обвил рукой плечи Сен.
- Эверетт Сингх?
- Что? - Эверетт отдернул руку, словно его укусила змея.
- Когда ты постучался…
- Да.
- Когда ты услышал…
- Да, ты…
- Заткнись, Эверетт Сингх, и запомни: ты больше никогда этого не услышишь. Никогда и ни за что.
15
После ночи на жестком полу тело онемело. Проснувшись, Эверетт сначала не мог вспомнить, где находится, потом - как сюда попал. Затем вспомнил все разом: Сен болтает ногами над бездной, кусочек халвы падает во тьму; Сен кричит посреди ночи, Сен свернулась у него под боком, словно котенок.
Она ушла, и Эверетт продрог. Он вскочил на ноги - суставы скрипели, голова болела. У него еще ни разу в жизни не болела голова. Прогоняя остатки сна, Эверетт протер глаза и заметил Макхинлита, который удивленно разглядывал его поверх кружки с чаем. Механик налил вторую кружку и кивнул Эверетту.
- Давно ты здесь? - спросил Эверетт.
Крепкий чай обжигал нёбо. Эверетт сжал окоченевшими ладонями кружку с "Тоттенхем троджнс".
- Порядочно, - ответил Макхинлит.
- Ей приснился дурной сон. Она не хотела оставаться одна, боялась возвращаться в лэтти.
- Мне-то не рассказывай! Эта палоне чуток многовато о себе мнит, потому что мы команда, а не семья. Все ей кажется, будто она старше, чем на самом деле. Думает, будто сама со всем справится. Как бы не так! Вот мы все за ней и приглядываем. Саби, мистер Сингх?
Порывшись в одеяле, Макхинлит швырнул через верстак гаечный ключ.
- Раз уж забрел сюда, не поможешь маленько с электричеством? Может, на что сгодишься.
Однако клевавшему носом Эверетту никак не удавалось продемонстрировать свою полезность. Скорее наоборот. День выдался солнечный, а он был хмур, небо сияло чистотой, а его голова гудела, легкий морозец бодрил, а Эверетт засыпал на ходу. Когда он в третий раз уронил ключ, Макхинлит не выдержал:
- Ну и дырявые у тебя руки, малый! А ну-ка клади ключ на место и валяй, проветрись, походи по твердой земельке. Проку от тебя сегодня все равно ноль.
Еще одна фигура мелькнула в отверстии загрузочного люка, взметнулись полы длинного плаща, качнулось перо на шляпе: Майлз О'Рейли Лафайет Шарки собственной персоной.
- Принеси на обед чего-нибудь посытнее, - крикнул ему вслед Макхинлит, - а то подустал я маленько от сааг чанна, не в обиду кой-кому будет сказано.
Шарки легко спрыгнул на землю, отбросил трос, одним движением выхватил дробовик и бросил Эверетту.
- Не впервой с таким управляться?
Эверетт ловко поймал дробовик - разве мог он допустить, чтобы Шарки держал его за растяпу? - заправски передернул затвор и изящно разместил на сгибе руки, словно какой-нибудь Винни Джонс из фильма "Карты, деньги, два ствола".
Шарки коснулся края шляпы.
- Ваша расторопность на кухне выше всяких похвал, сэр. Ибо сказано: "И дочерей ваших возьмет, чтобы они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы". Однако мои воззрения на этот предмет таковы: не называйте себя настоящим поваром, пока не приготовите то, что убили своими руками. Мужскую еду. А теперь на охоту!
Вдоль хребта в ряд высились ветряки. Кучки известняка белели посреди дерна рядом с кроличьими норами. Тощие овцы разбегались при виде Шарки. Ветер, за которым охотились лопасти ветряков, разогнал дрему. День выдался погожий, местность просматривалась на мили вперед. Длинный хребет переходил в поросшую кустарником равнину. На юг тянулись параллельные гряды холмов, на север простирались фермерские земли - или то, что от них осталось. Очертания полей еще просматривались, однако изгороди заросли дерном, а открытые пространства покрывал слой прошлогодней жухлой травы. Над заброшенными садами возвышались трубы и крыши. Некоторые крыши провалились, являя взгляду бревна перекрытий, словно ребра гниющего скелета. Вокруг стояла мертвая тишина: ни рева моторов с шоссе, что вилось вдоль холмов, ни пыхтения тракторов, ни мычания коров, лишь над головой свистел ветер в лопастях ветряков да каркали вороны.
- Кролик, - сказал Эверетт. Ярдах в двадцати кроличий дозорный потягивал носом воздух под бетонной опорой ветряка.
- Моя душа жаждет чего-нибудь более изысканного, - молвил Шарки. - Сюда.
По овечьей тропе они спустился в узкую долину. Шагах в двадцати обзор загораживали старые кусты и побеги сикомор. Их сучья торчали на фоне ясного январского неба. Шарки поднял руку, и Эверетт замер. Американец знаком велел ему оставаться на месте. В спутанных ветках мастер-весовщик заметил что-то, чего Эверетт не видел, как ни всматривался. Шарки поднял короткостволку и шагнул вперед. Что-то рванулось вверх у него из-под ног и закружилось над головой. Шарки дважды выстрелил, и на Эверетта обрушился душ из перьев. Шарки осклабился. Дымок еще вился над стволами.
- Вот такая манджарри мне по вкусу, - заметил Шарки. - Принесите, мистер Сингх.
Эверетт нашел птицу в кустах, где пышная зелень влажной низины уступала место тощей растительности холмов. Грудку фазана разнесло дробью, тельце обвисло, но еще хранило тепло и сочилось кровью. Перед тем, как засунуть птицу в карман своего необъятного плаща, Шарки внимательно осмотрел ее и остался доволен.
- У моего отца была одна теория, скорее, философия, или жизненное правило. Когда мы росли, мы ели только то, что отец убил собственными руками. А когда стали взрослыми - лишь то, что убивали сами. Все Лафайет Шарки рождались с удочками в руках, а как только переставали ходить под стол пешком, начинали охотиться. Добывали и готовили все, что летало, кралось или плыло. Отец верил, что, забирая жизнь живого существа ради его мяса, ты должен быть готов отдать свою. А если ту покупаешь мясо в лавке, это не просто позор для бессловесного создания, чью жизнь отобрали, чтобы ты набил свою утробу, а элементарная трусость.
- Мы часто готовили вместе с отцом, - сказал Эверетт.
- Мужчина должен уметь прокормить себя и друзей.
- Я готовил мидии. Мелко режешь и слегка припускаешь в сливочном масле лук-шалот, добавляешь чеснок и вино, опускаешь мидии, а они только что не пищат. Когда створки откроются, блюдо готово.
- Вы схватили суть, мистер Сингх, - улыбнулся Шарки.
- Еще я думаю, что, если ты что-то убил, ты обязан это съесть. Еще позорнее убивать ради убийства.
- Немало живых существ убивают ради убийства, - заметил Шарки и перезарядил дробовик.
Солнце стояло в зените зимнего дня. Шарки и Эверетт спускались в долину. Трижды Шарки останавливался и поднимал руку, ощущая чье-то присутствие в кустах, но больше не выстрелил.
- Шарки, тогда в Германии вы и впрямь были готовы сдать меня кьяппам?
- Да, мистер Сингх. Полагаю, мне давно следовало объясниться. Я - нехороший человек. Никогда не был хорошим, никогда им не стану, несмотря на слово Господа на моих устах и в сердце моем. Я творил дурные дела, мистер Сингх. Бесстыдные, ужасные. Майлз О'Рейли Лафайет Шарки, мастер-весовщик, солдат удачи, авантюрист и джентльмен. В каждой из этих ипостасей я грешил и предавал. Моя душа проклята, а сам я принужден бродить по свету, без надежды и дома. "Блуждающие звезды, для кого сберегли эту тьму, этот мрак".
- Я слышал, вы убили своего отца, потому что он ударил вашу мать.
- Где слышали?
- Сен сказала.
- Половине из того, о чем болтает эта палоне, не стоит доверять. "Которых уста говорят суетное, и которых десница - десница лжи". Главное понять, какой именно половине. Нет, мистер Сингх, есть немало грехов, которые могут отвадить от родного очага. Я слишком долго бродил по свету, и мне уже поздно возвращаться домой. Капитан Сиксмит подобрала меня на улицах древнего Стамбула - солдата удачи, свободного художника, жадного до денег - и дала мне дом и надежду. Этот летучий корабль - лучшее, что уготовано для меня под небесами. За неимением остального я верен ему и никому не позволю его погубить. Я пойду на все, лишь бы он, как прежде, свободно парил в вышине. Это мой долг, моя амрийя, как говорят эти люди. Так что без обид, мистер Сингх.
- Без обид, мистер Шарки.
"Ты без колебаний предашь меня снова, - подумал Эверетт. - Сейчас я могу расслабиться, потому что опасность угрожает всей команде, но если придется выбирать между мной и дирижаблем, ты легко мной пожертвуешь. Без всякой личной неприязни. Просто поступишь в соответствии с твоим представлением о южной чести".
- Ш-ш-ш, - Шарки поднял руку.
Они вышли на дорогу, из-за разросшихся деревьев напоминавшую туннель. Шарки перемахнул через покосившуюся изгородь.
- Заяц.
- Где? - прошептал Эверетт.
- Здесь.
Эверетт проследил взглядом за пальцем Шарки. И впрямь заяц. Косой стоял на задних лапах, с подозрением вглядываясь в пришельцев, на дальнем краю поля.
- Отсюда из дробовика не достать, - заметил Эверетт.
- "Как утренняя заря - явление его".
Убрав дробовик, Шарки вытащил из потайного кармана изящный револьвер, отделанный серебром. Из другого кармана он достал длинный металлический штырь, который прикрутил к стволу. Коробка из-под сигар пряталась в браконьерском кармане, где раньше скрылся фазан. Один поворот - и коробка обратилась ружейным ложем. Шарки со щелчком соединил части, и у него в руках оказалось бижу ружьецо.
- Работа Эйзенбаха из Мюнхена. Лучший ружейный мастер в мире, да что там, во всех известных мирах.
Шарки, не торопясь, прицелился. Раздался выстрел. Заяц замертво рухнул в траву. "Оружейная пуля летит быстрей звука", - подумал Эверетт. Заяц не успел услышать звук выстрела, который убил его. Эверетт подобрал мертвого зверька. Мгновение прошло между жизнью и смертью. Эверетт увидел это мгновение, крохотное содрогание, последний рывок жизни, которую точный выстрел Шарки вышиб из заячьей головы. Бедняга просто не успел ничего понять. Смерть нельзя понять. Смерть - это отсутствие, пустота. Был - и нету.
Тушка еще хранила тепло, мех ласкал пальцы, кровь стекала на ладони. Отец Шарки прав. В его философии таился глубокий смысл: ешь только то, что готов убить собственными руками.
- Никогда не готовил зайца, - сказал Эверетт.
Тишина внушала ужас. Его голос прозвучал громко и фальшиво, будто оскорбляя каждое растение, облако и живое существо в округе. Двумя ловкими движениям ножа Шарки мастерски разделал тушку.
- Повисит пару дней и будет самое бона.
Шарки двинулся дальше, к заброшенному фермерскому дому, скрытому в непроходимых зарослях.
- Неплохо бы разжиться какой-нибудь дичью. У нас на Юге любят курятину.
Тихий низкий звук летел над покинутой Англией: лопасти ветряков со свистом рубили воздух. Эверетт поднял глаза. На миг ему показалось, что под брюхом "Эвернесс" что-то движется. Он помахал рукой, хотя Макхинлит вряд ли увидит его на таком расстоянии. Дирижабль нависал над холмами подобно дождевой туче.
- Не отставайте, мистер Сингх.
Коттедж был из тех, что сдаются на лето. В высокой траве пряталась мертвая "Ауди". Ветер поначалу робко отрывал от крыши куски черепицы, потом разошелся и за несколько зим довершил задуманное. Казалось, что на чердаке идет ремонт: со стен свисали обои, на столы и кресла осыпалась штукатурка. Стекла в окнах давно вылетели, и выцветшие занавески шевелил ветер. Пахло плесенью и гниющей шерстью ковров. Лужайки превратились в непроходимые джунгли. Что-то синее, раздувшееся и очень-очень мертвое плавало в заваленном листьями бассейне.
- Непохоже, чтобы тут водились куры, - заметил Шарки.
Они двигались резко. Они двигались быстро. Они неожиданно выскочили из-за угла. Эверетт заметил три темных, низко скользящих над землей тени, и тут же рядом прогремел выстрел Шарки. Дальше Эверетт действовал, не рассуждая. Передернуть затвор, снять с предохранителя, прицелиться, нажать на курок. Отдача едва не сшибла его с ног, но дробь отбросила нападавшего назад. Оставшиеся двое приближались. Эверетт замешкался. Шарки выхватил дробовик. Два резких хлопка подняли с деревьев стаи птиц.
- Как дела, мистер Сингх?
- Нормально.
Он стрелял, он убил. Убил, не задумываясь.
- Хороший выстрел, сэр.
Эверетт приблизился, чтобы рассмотреть, кого он убил. На близкой дистанции дробовик - устрашающее оружие, поэтому тела были сильно изувечены, но, по крайней мере, принадлежали существам из плоти и крови. Собакам, жилистым, оборванным и голодным. Лисья морда одной напоминала терьера, уши другой выдавали овчарку. Третья, крупнее прочих, судя по кучерявой шерсти и висячим ушам, при жизни была пуделем. Впрочем, все трое гораздо больше походили на своих предков - волков.
Черная жидкость, сочившаяся из глаз, ушей и ноздрей терьера, образовала лужицу. Лужица двигалась, бурлила, словно рой насекомых, на глазах меняя форму. Это была не кровь. Эверетт отступил назад. Теперь жидкость вытекала из-других собак, очень осмысленно сливаясь в один поток. Вскоре озерцо кипящей черноты окружило труп терьера.
- Назад, мистер Сингх, - сказал Шарки. Эверетт отступил от копошащейся черной массы. - Сможете перезарядить?
- Смогу, сэр.
- Так не медлите!
Эверетт вставил патроны в патронник. Шарки держал оружие наготове в обеих руках. Теперь поверхность озерца бурлила, образуя объемные формы: крохотные ладошки, лисьи головы, птичьи крылья, открытые пасти. Жидкость, задрожав, приняла форму собачьей морды - и снова растеклась по земле. И снова приняла форму: волк, пес из ада, черный, громадный, готовый пожрать все на своем пути.
- "И на челе ее написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным".
Шарки выстрелил, Эверетт замешкался лишь на мгновение. Пес взорвался фонтаном брызг. Теперь чернота капала с веток, пятнала фасад дома, стекала ручьями с брошенной "Ауди".
- "И очистит сынов Левия, и переплавит их как золото, и как серебро".
Капли сливались в ручьи, ручьи - в потоки, потоки устремлялись к мертвому терьеру. Поверхность лужи пузырилась, по ней пробегали волны, затем чернота вздрогнула и вытолкнула из себя адского пса.
- Отходи, Эверетт, я прикрою, - сказал Шарки. - Следи, чтобы я оставался между тобой и этой мерзостью. И не спускай с нее глаз.
Адский пес выпрямился. Шерсть встала дыбом, с черных клыков капала черная жидкость. Его рычание походило на треск разрываемой мертвой плоти.
- Не делайте резких движений, мистер Сингх. Убить я его не убью, но спокойно разгуливать не дам. Сколько у вас патронов?
- Четыре.
- У меня столько же, плюс то, что осталось в револьвере.
Немного, подумал Эверетт. Адский пес припал к земле, лапы напряглись перед прыжком.
- По моей команде беги. Беги, словно за твоей душой гонятся черти всех девяти миров!
- Но, Шарки…
- Только ты вытащишь дирижабль из этого проклятого места!
Адский пес прыгнул. Казалось, он заполнил собой все небо. Прыгнул и завис в воздухе. Эверетт знал, что Шарки обречен, и сам он обречен, и их погибель хуже смерти. Чернота поглотит и переварит их в своей утробе, как тех собак.
Резкий скрежет заставил его рухнуть на колени и прижать ладони к ушам. Адский пес взорвался и ливнем обрушился на плитки, двора.
Воздух сгустился, из него выступили фигуры в шлемах и медно-красных боевых скафандрах. Шестеро солдат окружили Шарки и Эверетта. Шарки отшвырнул дробовик и револьвер и поднял руки, кивком головы призывая Эверетта последовать своему примеру.
Двое солдат обследовали черные пятна. Один держал в руке какой-то прибор, другой целился в черную лужу из странного оружия, подобного которому Эверетту видеть не доводилось.
- Нулевая активность, мэм, - отрапортовал солдат со сканером. - Мертв, и надолго.
Второй солдат перекинул странное оружие на ремне через плечо.
Стоявший ближе всех солдат коснулся ворота, и шлем раскрылся, словно ротовой аппарат насекомого. Женщина, слегка за тридцать, широкое лицо, светлые волосы, черные у корней. Такую ожидаешь встретить у ворот начальной школы, на парковке супермаркета, но никак не в полном боевом снаряжении на заднем дворе деревенского дома. Особенно, если перед этим она разнесла на мелкие кусочки зловещую черную субстанцию, поглощающую души.