3
Его размышления прервало появление инструктора. Дядечко вошел тихо, махнул рукой дневальному, чтобы тот не поднимал шума, и сразу направился к койке Абрамова. Увидев, что Петр не спит, тихо произнес:
- Пойдем покурим…
Абрамов оделся, как по тревоге, и вышел вслед за инструктором. Ночь была ясная и теплая. Вдали, напротив общежития, темнел силуэт большого ангара тяжелых самолетов, а левее, один за другим, виднелись ангары для школьных У-2.
Сели в курилке, возле железной бочки, врытой в землю, - общей "пепельницы". Дядечко закурил, и серые клубы дыма окутали его задумчивое лицо - ветра не было. Абрамову стало жарко: он понимал, что инструктор не зря пришел в такую пору…
Сперва помолчали.
- Не спишь? - спросил Дядечко, будто в этом можно было усомниться.
- Не идет сон, - вздохнул Петр.
- И я не сплю.
Снова помолчали.
- Ну, и в чем причина, по-твоему? - спросил Дядечко.
Петр понял.
- Не знаю я многого, - откровенно признался он. Вот вы говорите: на посадке крены надо исправлять не элеронами, а рулем поворота.
- Так. Правильно говорю.
- Но я не могу слепо выполнять это, мне прежде надо понять! Скажем, руль поворота служит для того, чтобы поворачивать нос самолета вправо или влево. Крены же исправляют элеронами…
- Ты пойми и другое: на посадке скорость мала, и элеронов как бы не хватает для исправления, ну, предположим, правого крена… Так? Но ты быстро даешь левую ногу, и от этого поворачивает нос влево, а правое крыло забегает вперед и приобретает при этом большую скорость; в нем возрастает подъемная сила, и крен устраняется, - горячо заговорил Дядечко и, наклонившись к светлому квадрату земли возле окна, стал чертить на песке спичкой. - Смотри сюда…
Беседа затянулась, но Абрамов не замечал, как проходило время. Суть физических явлений, происходящих при посадке самолета, благодаря умелым объяснениям Дядечко становилась все более ясной. Вдруг Петр рассмеялся.
- Понял! - весело и счастливо воскликнул он.
Повеселел и Дядечко.
- А почему раньше скрывал, что знания твои слабоваты?
Петр не ответил и отвернулся.
- Гордый! - ласково произнес Дядечко и, положив ему руку на плечо, попросил: - Расскажи о себе…
Петр охотно исполнил его просьбу. Дядечко внимательно слушал.
- А теперь стыдно мне, - с горечью закончил Абрамов.
- Во многом ты и сам виноват: вовремя не хотел учиться… Теперь исправляй, тогда не будет стыдно. Ясно?
- Ясно, товарищ инструктор.
- Значит, договорились, - сказал Дядечко и встал. - Иди спать. С завтрашнего дня буду тебе и по теории помогать… Ученье - свет, брат, так-то!
Петр, смущенно окинув инструктора добрым взглядом, улыбнулся:
- Спасибо, товарищ инструктор.
С того дня дела у Абрамова пошли хорошо. В декабре 1937 года он отлично окончил летную школу. Но свои рулежки и полеты с Дядечко помнил, потому что это было его первое испытание, и если бы он тогда спасовал, не ходить бы ему в летчиках…
"ЛЕГКАЯ" РАБОТА
1
В 1928 году Илья Дорохов работал мотористом на военном аэродроме. В глубине души он считал себя неудачником: стремился стать летчиком, но в летную школу его не принимали, потому что не хватало образования. И пришлось учиться на моториста.
Конечно, работа моториста тоже интересная, всегда имеешь дело с передовой техникой, но… одним словом, это "но" легко понять без особых объяснений.
Трудился Илья исправно, начальство не жаловалось и ставило его в пример другим, за то что он неустанно занимался самообразованием.
- Хороший авиационный техник будет! - говорили о нем инженеры.
Илья уже привык к этой мысли, и со временем надежда стать летчиком поблекла настолько, что он уже не верил в нее. Но полетать пассажиром очень хотелось. Да и обидно было: служит в авиации, а ни разу еще от земли не отрывался - только в мыслях, грезах!
Служил в той части летчик Лазарев. Славился он своим высшим пилотажем и озорством. По этой причине не каждый из работников наземных служб решался летать с ним.
Однажды Илью назначили обслуживать самолет Лазарева. Машина была новая. Дорохов быстро справился с делом, тем более что двукрылого разведчика Р-1 он знал прекрасно.
Подошел Лазарев. Выслушал доклад моториста и залез в переднюю кабину. И тут Илью словно кто за язык потянул. Он торопливо, скороговоркой произнес:
- Взяли бы меня с собой!
- Ты и так, наверное, много летаешь?
- Да ни разу в жизни еще не летал, представления не имею…
Лазарев оглядел долговязую фигуру моториста и милостиво разрешил:
- Валяй, садись, любитель авиации. Так и быть, возьму на полполета.
Обрадованный, Илья, не задумываясь над тем, что могло означать "полполета", залез во вторую кабину.
Лазарев запустил мотор, прогрел его и порулил на старт. Оторвались от земли, как положено, легко и точно выдерживая направление, после взлета перешли в набор высоты.
Илья беспрестанно крутил головой, с любопытством осматривая землю, на которой все уменьшалось с каждой секундой. "До чего же просто, - с удовлетворением подумал он. - Летишь себе и поплевываешь вниз…" Решил и в самом деле плюнуть за борт; наклонился вправо, но сильная струя воздуха ударила в лицо. Илья воздержался и усмехнулся: в полете плевать не полагается! Этот первый практический вывод, сделанный им в воздухе, развеселил его. Полет стал восприниматься как увлекательная воздушная прогулка.
Вдруг земля метнулась вправо и стала вертикально, стеной! Мотор стих, Илью вдавило в сиденье и прижало к левому борту, в глазах помутилось, а ноги похолодели. Земля завертелась вокруг, потом неожиданно очутилась впереди и бешено понеслась навстречу, а когда удар казался неизбежным, хотя все на ней оставалось по-прежнему маленьким, она плавно стала уходить куда-то под самолет, мотор снова ревел вовсю, а под колесами голубело небо.
И началось!.. То вой и рычание мотора, то тишина и тонкий свист ветра, то необъяснимая тяжесть во всем теле, то вдруг сменяющая ее необыкновенная легкость - вся эта мешанина острых, не знакомых доселе ощущений и звуков лишила Илью самообладания.
В ужасе ухватился он руками за сиденье и закрыл глаза, чувство неотвратимости катастрофы не покидало его. Погибать неизвестно как и во имя чего было страшно…
Очнулся Илья, лишь когда они планировали на посадку. Каждый мускул ныл, тело стало дряблым, непослушным, небо казалось зеленовато-желтым, мысли работали вяло, и даже сам факт, что он остался живым и невредимым, а самолет почему-то цел, дошел до сознания уже после того, как они сели и порулили к стоянке.
Товарищи осторожно, как порванный мешок с зерном, вытащили Илью из кабины. Кто-то дал ему холодной воды. Над ухом раздался веселый голос Лазарева:
- Ну как полетик, любитель авиации?
- Первую половину полета я помню, - медленно сказал Илья. - Но что произошло потом - не пойму.
- Это и есть полполета, а то, что было потом, называется высшим пилотажем! - хвастливо ответил Лазарев. - Ясно?
- Это называется, по-моему, не высшим пилотажом, а… - здесь Илья весьма уместно воспользовался выразительным русским словом.
Сказал - и ушел, подальше ото всех, чтобы наедине разобраться во всем происшедшем. Он без труда догадался, что Лазарев, воспользовавшись его неопытностью, намеренно пилотировал резко, на повышенных скоростях, делая фигуры неправильно; в общем, лез вон из кожи, лишь бы закрутить свою жертву.
Честно говоря, напугать в воздухе можно любого, даже не из робкого десятка, особенно если он впервые садится в самолет. Для этого не надо быть мастерским летчиком, достаточно не уважать людей и не любить по-настоящему авиацию.
Все это Илья понимал, но думал о другом: "Если этот черт, Лазарев, сам не закрутился, значит, он - человек мужественный, а я… тряпка!"
"Да, тряпка! Трус! Девчонка!!" - упрямо повторял Илья, подыскивая для себя самые обидные, унижающие слова.
Однако, разобравшись в своих впечатлениях, он поймал себя на том, что, если ему еще раз предложат слетать в зону, он без колебания, без малейшего колебания - слышите! - залезет в кабину любого самолета и полетит с любым летчиком и куда угодно, хоть на Луну! И будет летать до тех пор, пока не перестанет бояться.
Илья достал папиросу, поглядел в нее, как в дуло пистолета, вприщур, и выдул крупинки табака. Да, сегодня он летал впервые в жизни, и, хотя "слегка был взволнован" неожиданностью и жестокой остротой ощущений, все же он навсегда полюбил полет и теперь не сможет не стать летчиком!
С того дня он с удесятеренной энергией взялся за самообразование. Долгие и нелегкие вечера над учебниками и конспектами привели Илью Дорохова в летную школу.
2
…Инструктор Апишанский принял новую группу курсантов и накануне первого летного дня собрал их, чтобы побеседовать и познакомиться. Каждому он неизменно задавал вначале один и тот же вопрос:
- Что привело вас в летную школу?
Когда очередь дошла до Ильи, тот лукаво посмотрел на инструктора, усмехнулся и полушутя-полусерьезно ответил:
- Страх.
Апишанский удивленно посмотрел на Илью:
- Курсант Дорохов, я не понимаю вас. Объясните подробнее…
Тогда Илья в том же тоне, но откровенно, потому что, обманув инструктора, он обманул бы самого себя, рассказал о своем единственном в жизни полете с Лазаревым.
Апишанский все понял. Он был хорошим педагогом и уважал людей.
- С таким человеком, как вы, я встречаюсь впервые, - сказал он. - Но то, что вы так о себе говорите, свидетельствует о вашей смелости. По программе мы должны сперва сделать с каждым из вас обычный ознакомительный полет по кругу, без всяких фигур. С вами же, Дорохов, я предлагаю сперва слетать на высший пилотаж. Полетим?
- Полетим!
…Утром следующего дня они садились в самолет. Илья нервничал. Апишанский заметил это, но не проронил ни слова.
Илья, стараясь сохранять самообладание, влез в кабину. На мгновение мягкое сиденье показалось ему электрическим стулом, но он тут же отогнал эту неприятную мысль, привязался ремнями, присоединил к металлическому уху в шлеме резиновый шланг переговорного устройства и отчетливо и громко доложил:
- Товарищ инструктор, курсант Дорохов к полету готов!
Апишанский запустил мотор и порулил на старт. Взлетев и установив самолет в угол набора высоты, он продолжал обдумывать свои предстоящие действия. "Сейчас Дорохов, - размышлял инструктор, - конечно, ожидает, что я его закручу, и готовится вторично пережить страх. Следовательно, я должен поступить наоборот: показать ему образцовый пилотаж высшего класса. Произойдет обратная реакция. Так-с… Ну что же, Апишанский, потрудитесь пилотировать как можно умнее и изящнее. Это вам не соревнования. Тут дело поважнее: надо вдохнуть в молодого человека смелость. Взялись!.."
- Делаю глубокие виражи, - сказал он. - Держитесь слегка за управление и наблюдайте за моими действиями. Значит, сначала мы увеличиваем скорость полета на десять километров в час…
Они крутились в зоне около тридцати минут. Это был поистине красивый пилотаж. Не только курсанты, но и инструктора и командиры с нескрываемым восторгом наблюдали с земли за полетом. Самолет плавно описывал в небе одну фигуру за другой, и даже самый понимающий наблюдатель не мог обнаружить в пилотаже ни одной ошибки.
Илья же был на седьмом небе от счастья: страха в его душе не было ни соринки! Он сейчас не просто сидел кулем в кабине, а слушал объяснения Апишанского, осмысленно воспринимал каждую фигуру целиком и даже по отдельным ее элементам. Он понимал все, что происходило вокруг него, и тоже наслаждался мастерством Апишанского…
Возбужденный Илья лихо выпрыгнул из кабины, обвел взглядом подбежавших товарищей, посмотрел на инструктора и, вопреки всякой субординации, показал ему вздернутый к небу большой палец.
Апишанский улыбнулся и крикнул:
- Следующий!
…С той поры Илья Дорохов стал авиатором. Не по щучьему велению, конечно, а после целого года учебных полетов, не сразу мастером, а сперва и подмастерьем. Много бывало и неприятного в его курсантской жизни, но в том красивом полете с Апишанским будто кто-то выбил из Ильи сомнение навсегда.
3
Был тогда Илья очень нетерпеливым юношей…
Окончив летную программу и получив назначение в Ростов-на-Дону, он так быстро обегал все необходимые отделы штаба школы, так настойчиво и дипломатично нажал на писарей и начальников, что за день управился со всеми делами, купил билет и вечером уже сидел в вагоне скорого поезда. Летать, скорее летать!
Но поезд, как нарочно, полз до Ростова, будто улитка, на станциях простаивал невероятно долго, и даже звук паровозного гудка, казалось, двигался в воздухе не быстрее пешехода.
Подверглись сомнению и новенькие, купленные недавно ручные часы: в каждом часе Илья легко насчитывал добрую сотню минут… Но, сверив их с часами соседей, он убедился, что в ОТК часового завода работают люди добросовестные, а когда, измученный ожиданием, крепко уснул, - поезд подошел к Ростову.
В Ростовском авиаотряде, хотя и встретили молодого пилота приветливо, но с предоставлением ему работы особенно не спешили. Только начальник финансовой части и кассир действовали оперативно, все же остальные… Да что тут говорить! Человек, можно сказать, летчик, и отныне ветры, туманы и прочая мура ему нипочем; он жаждет полетов, а в отряде медлили с оформлением и даже заставили тренироваться и пройти процедуру, обязательную для молодых пилотов, которая называется "ввод в строй".
Задания на полеты давайте ему, а не тренировку!
Но чаяния молодых пилотов, как им порой кажется, не совпадают с желаниями начальства. Закончена тренировка, командир уже написал в летной книжке: "Разрешаю самостоятельные полеты на почтовых трассах", но Дорохова все еще выдерживают на земле, присматриваются к погоде, оценивают силу ветра. А что ему ветер?
Отчаянию Ильи не было предела. Он маячил перед глазами командира, ожидая задания, и готов был вылетать в самых рискованных условиях, лишь бы не слоняться без дела на земле, когда другие летают.
И все-таки долгожданный день настал: подписано задание на полет с почтой по маршруту Ростов - Харьков - Ростов.
- Правда, погодка неважнецкая, - сказал Илье командир отряда Троепольский.
- Ничего, товарищ командир, зима позади: марток уже, - бодро ответил Дорохов. - Мне это нипочем.
- Так-то оно так… Одним словом, именно марток. Но если придется туговато - немедленно возвращайтесь домой. На рожон не лезьте!
- Есть! Спасибо, товарищ командир.
Дорохов сходил к самолету, предупредил техника, что сейчас полетит, и, прижимая локтем планшет, направился на метеостанцию. Предстоял первый самостоятельный рейсовый вылет, и Илья старался выглядеть как можно более авиационно, то есть чтобы все было в порядке и в то же время не чувствовалось спешки и особого старания, чтобы на лице было написано полнейшее равнодушие ко всем синоптикам мира.
А погодка в тот мартовский день 1935 года, как объяснила на метеостанции девушка с глазами летнего утра, была так себе: облачность 10 баллов, нижняя кромка местами до 100 метров над землей, хотя в районе самого Харькова много лучше, и просила запомнить, что чуть восточнее маршрута облачность высокая и условия для полета хорошие.
Илья небрежно выслушал девушку, равнодушно кивнул, торопливо расписался в бланке прогноза погоды (дескать, сами видите, мне некогда заниматься небесной бюрократией) и побежал принимать загрузку. А минут сорок спустя, покончив с оформлением и выслушав наказ командира следовать только наставлению и инструкциям, пилот Дорохов уже набирал высоту в районе Родионово-Несветайского…
"Все учат, все наставляют, - мысленно рассуждал он, - будто я и сам не знаю, что мне делать. Красивые облака сегодня, но мрачноватые… Отчего бы это? Ах да, сейчас март! Значит, так: я возьму немного западнее трассы, как советовала мне синоптичка, там облачность повыше…"
Повернув влево (а ведь надо было вправо!), Дорохов вскоре уперся в пелену облаков. "Гм-м… - недовольно подумал он. - Всего 450 метров, а уже деваться некуда. Низом идти - трубы мешают. Подо мной Красный Луч, а скоро Дебальцево. Как же быть?.."
Заметив еще левее неширокое "ущелье" между двумя облачными массивами, Дорохов смело свернул туда и, увеличив обороты мотора, энергично полез в высоту. Но и там ничего приятного не ожидало его. Впереди сходились верхний и нижний ярусы облачности, светлый клин чистого воздуха кончился, и самолет стрелой воткнулся в темную мешанину облаков.
Екнуло сердце молодого пилота - в трудных, слепых, полетах он был еще мало натренирован. Справившись с волнением, Илья убрал газ и стал пробивать облака вниз. Зорко следил за приборами и боялся сделать резкое, неверное движение. На высоте 200 метров справа показалась земля - двукрылый самолет вывалился из облаков с креном, ленты-расчалки тоскливо посвистывали.
Илья выровнял машину, оценил обстановку и повел самолет под нижней кромкой облаков, внимательно всматриваясь в совершенно незнакомую землю. Все белым-бело, и не поймешь, где что находится! Вернуться бы… Так нет же, не дорос еще до разумных решений и не проучен своим собственным упрямством.
Глянул на карту. По расчету должен находиться у изгиба железной дороги, а на земле ее нет и в помине. Вот так штука! Ищи, Илья, крепко ищи… Стал кружить и влево и вправо - нет дороги и только. "М-да… для меня это, конечно, пустяк, - рассуждал он сам с собой, - и все же положеньице пикантное!"
А дороги все нет… Не придумали же ее в типографии, где печатали карту! "Стоп! Ну и садовая голова! - выругал себя незадачливый пилот. - Я же все наоборот делаю: ищу на земле то, что вижу на карте. Исправим ошибку…"
Он всмотрелся в землю и обнаружил на ней озерцо, скованное льдом, на берегу - село, а за ним - развилку шоссейных дорог. Одна идет влево, а две круто сворачивают - вправо. "Сориентируем карту по компасу. Вот так. А теперь ищем на карте то, что есть на земле… Вот, пожалуйста, все налицо - и никакой опечатки… Кто говорил, что Дорохов не летчик?! А вот немного севернее идет и железка. Если буду лететь вдоль нее, то прямехонько прибуду в Харьков".
Ободренный успехом, Дорохов взял верный курс и, напевая веселую песенку, полетел на север. Все невзгоды остались позади, и даже начальство не узнает, что он блуждал в первом же рейсе.