Один из "птенцов гнезда Петрова" Артемий Волынский прошел путь от рядового солдата до первого министра империи. Потомок героя Куликовской битвы участвовал в Полтавской баталии, был царским курьером и узником турецкой тюрьмы, боевым генералом и полномочным послом, столичным придворным и губернатором на окраинах, коннозаводчиком и шоумейкером, заведовал царской охотой и устроил невиданное зрелище - свадьбу шута в "Ледяном доме". Он не раз находился под следствием за взяточничество и самоуправство, а после смерти стал символом борьбы с "немецким засильем".
На основании архивных материалов книга доктора исторических наук Игоря Курукина рассказывает о судьбе одной из самых ярких фигур аннинского царствования, кабинет-министра, составлявшего проекты переустройства государственного управления, выдвиженца Бирона, вздумавшего тягаться с могущественным покровителем и сложившего голову на плахе.
Содержание:
-
ПРЕДИСЛОВИЕ 1
-
Глава первая. - "СТРАН СЕВЕРНЫХ ОТВАЖНЫЙ СЫН" 2
-
Глава вторая. - ПУТЬ НАВЕРХ 18
-
Глава третья. - ВО ГЛАВЕ КАБИНЕТА МИНИСТРОВ 43
-
Глава четвертая. - "МУЧЕНИК ПОЗОРНОЙ КАЗНИ" 51
-
ПОСЛЕСЛОВИЕ 63
-
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ДЕЯТЕЛЬНОСТИ А.П. ВОЛЫНСКОГО 66
-
БИБЛИОГРАФИЯ 66
-
ИЛЛЮСТРАЦИИ 66
-
Примечания 68
-
Комментарии 68
Игорь Курукин
АРТЕМИЙ ВОЛЫНСКИЙ
ПРЕДИСЛОВИЕ
…сам про себя рассуждал и говаривал, что не знает, к чему ево Бог ведет, либо де ему быть велику, или уже вовсе пропасть.
Объявление о казни А.П. Волынского
Двадцать седьмого июня 1740 года, в день годовщины Полтавской победы, ее участнику, бывшему обер-егермейстеру двора и кабинет-министру императрицы Анны Иоанновны Артемию Петровичу Волынскому предстояла мучительная казнь. В восемь часов утра, после причащения, ему в тюрьме Петропавловской крепости вырезали язык, после чего, завязав кровоточащий рот тряпкой, повели вместе с другими осужденными на расположенную рядом Обжорку, или Сытный рынок - место "торговых казней" в Петербурге.
На эшафоте "при обыкновенной публике" секретарь Тайной канцелярии Хрущов прочел приговор. Главное обвинение, инкриминируемое преступнику, звучало неопределенно, но страшно: его планы клонились "до явного нарушения и укоризны издревле от предков наших блаженные памяти великих государей… установленных государственных законов и порядков к явному вреду государства нашего и отягощению подданных и с явным при том оскорблением дарованного нам от всемогущего Бога высочайшего самодержавия и славы и чести нашей империи". Он же "облыгал" верных подданных, самовольно собирал "многие тысячи рублев с оных себе в похищение", произносил "непристойные и злодейские слова и рассуждении, касающиеся по первым важным двум пунктам ", "важные секретные дела другим кому не надлежало сообщал и списывать давал", обвинял неповинных "ложными доношениями", несправедливо производил в чины и наказывал служащих, брал взятки деньгами и вещами и "множественное число наших казенных денег и вещей подложно себе похитил". По иронии судьбы в завершение объявления о казни прозвучали слова самого Волынского, вынесенные нами в эпиграф.
От кладбища на Выборгской стороне при церкви преподобного Сампсона Странноприимца сохранилась только могила Волынского и его друзей с водруженным над ней в 1885 году памятником. Надпись на нем гласит: "Здесь погребены 27 июня 1740 года кабинет-министр, генерал-аншеф и обер-егермейстер Артемий Петрович Волынский, советник Андрей Федорович Хрущов и архитектор Петр Михайлович Еропкин, гоф-интендант. Сооружен в 1885 году по почину редакции журнала "Русская старина" многими почитателями памяти этих исторических русских людей".
Так закончил свою жизнь и одновременно вошел в историю один из ярких людей российского XVIII столетия, по отзыву выдающегося русского историка В.О. Ключевского, "младший современник и птенец Петра Великого". Отныне личность и дела Волынского будут оцениваться наравне - но по принципу "от противного" - с главным противником опального министра, знаменитым фаворитом императрицы Анны Эрнстом Иоганном Бироном. О последнем автору этой книги писать уже довелось, теперь настал черед и его оппонента.
Герцог Бирон уже к концу XVIII века приобрел репутацию жестокого "временщика"-тирана, против которого просто необходимо было восстать, как, по мнению поэта-декабриста Кондратия Рылеева, это сделал Артемий Волынский:
Презрев и казнью и Бироном,
Дерзнул на пришлеца один
Всю правду высказать пред троном.
Открыл царице корень зла,
Любимца гордого пороки,
Его ужасные дела,
Коварный ум и нрав жестокий.
Исторический роман благонамеренного Ивана Ивановича Лажечникова "Ледяной дом" также представлял Артемия Петровича носителем гражданских добродетелей, сложившим голову в борьбе с корыстным и бездушным иностранцем. Оглушительный успех этого произведения (оно выдержало 50 изданий только в XIX веке и благополучно переиздается и сейчас) привел к настоящему паломничеству петербуржцев к могиле Волынского, что предсказал казненный в 1826 году Рылеев:
Отец семейства! приведи
К могиле мученика сына;
Да закипит в его груди
Святая ревность гражданина!
Созданный романистом образ павшего жертвой низких интриг патриота и одновременно романтического героя-любовника соответствовал как официозным представлениям о прошлом, так и оппозиционным либеральным взглядам. Многие просвещенные люди поколения, к которому принадлежал Лажечников, по меткому выражению Н.Я. Эйдельмана, "несколько стесняются XVIII века; хотя весьма им интересуются, но многого не знают, а кое-чего и знать не хотят", поскольку это знание не украшает отцов и дедов просвещенных дворян пушкинской поры. Обличение презренного и безродного иноземца давало возможность возложить на него вину за всё грязное и неудобовоспоминаемое из славного прошлого великой державы. Волынский представал настоящим русским молодцем с разгульной песней на устах, что привело в восторг Белинского: "Это природа чисто русская, это русский барин, русский вельможа старых времен". От Лажечникова пошел и сам термин "бироновщина", который стал символом царствования Анны и обозначением террористического режима, введенного управлявшими Россией иностранцами.
Нашлись, однако, и скептики. По мнению министра и историографа Екатерины II князя М.М. Щербатова, Волынский хотя и стал жертвой "неправосудного бесчеловечия", но идейным борцом не был, а пострадал "по единой его ссоре и неприязни бироновой" - "на пышные верхи гром чаще ударяет". Пушкин в письме Лажечникову сожалел, что "истина историческая в нем (романе. - И. К.) не соблюдена, и это со временем, когда дело Волынского будет обнародовано, конечно, повредит вашему созданию". Поэт и историк не соглашался с оценкой Бирона, "имевшего несчатие быть немцем": "…на него свалили весь ужас царствования Анны, которое было в духе его времени и в нравах народа". Волынский же, с точки зрения Пушкина, предстает в источниках в далеко не героическом виде: взяточник, властолюбец, ни в грош не ставивший человеческое достоинство избитого им поэта Василия Тредиаковского .
Обоим участникам спора не хватало знаний о не столь уж и далеком от них прошлом. Документы политического сыска были труднодоступными. В последний год жизни Пушкин получил от Жуковского "Записку об Артемии Волынском", составленную в 1831 году министром внутренних дел Д.Н. Блудовым по указанию Николая I на основании следственного дела - но воспользоваться ею уже не успел; полностью же она была напечатана лишь в 1858 году . Со временем некоторые документы из дела стали публиковаться и появилась более основательная база для создания реальной биографии этой замечательной фигуры .
Маститый С.М. Соловьев в числе первых показал Артемия Петровича в качестве одного из выразителей интересов российского дворянства; в то же время он считал, что печальный конец карьеры Волынского был вызван не столько недовольством политическим режимом, сколько борьбой за власть в правящем кругу: "У Волынского закружилась голова, властолюбие было страшно возбуждено, является стремление играть главную роль, затмить всех" . В.О. Ключевский высказался еще более резко: хотя и считал Волынского "выдающимся дельцом", но относил его к той когорте петровских слуг, которые являлись "чистыми детьми воспитавшего их фискально-полицейского государства с его произволом, его презрением к законности и человеческой личности, с притуплением нравственного чувства" .
Выходили биографические труды об удалом, трагически погибшем государственном деятеле, хотя иные из их авторов подлинных архивных материалов не видели и писали по публикациям. Появляются такие работы и сейчас, что свидетельствует о непреходящем интересе к бурному российскому XVIII столетию и его колоритным персонажам. Артемий Петрович по праву занял достойное место в списках выдающихся администраторов Российской империи петровского и послепетровского времени.
Усилия историков как будто размыли старый "романтический" образ вельможи былых времен, но, похоже, породили причудливую пестроту мнений даже на уровне современных и официально одобренных учебников. В некоторых из них Артемий Петрович предстает героем-борцом, чья попытка "организовать заговор против Анны Иоанновны и немецкого засилья закончилась неудачно". В других говорится, что при своих "отвратительных личных качествах" он имел достоинства государственного мужа, строившего планы через "близость к Анне" осуществить "полезные государственные начинания" и "ограничить самодержавие совещательным дворянским органом". В третьих Волынский выставлен жестоким казнокрадом, достигшим вершин власти, чего "ему показалось недостаточно, и он, не рассчитав силы, вступил в открытую схватку с немцами" да еще и государыню "дурой" считал. Наконец, авторы иных учебников собрали, не мудрствуя, все черты нашего героя: "Дальний потомок героя Куликова поля Боброка Волынца, он начал карьеру при Петре I. Он был женат на двоюродной сестре царя (по матери) Л.К. Нарышкиной. Волынский проявил себя как дипломат (посольство в Иран), губернатор в Астрахани и Казани. В 1738 г. волей Анны Ивановны он стал кабинет-министром. Человек весьма образованный, незаурядный государственный деятель, он задумывал проекты разных реформ. В то же время не чуждался взяток и казнокрадства, был ловким интриганом при дворе, деспотом в губерниях, которыми управлял, и в своих вотчинах". Словом, разбирайтесь сами, как хотите.
Но на уровне популярно-художественном судьба казненного в 1740 году Волынского во многом осталась сложившимся в первой половине XIX века мифом, где герой выступает главой патриотической оппозиции "иноземному засилью" и готов возглавить переворот, чтобы отстранить от власти "узурпатора" Бирона.
Эта книга, как представляется автору, назрела уже давно. Она является попыткой описать служебный и жизненный путь Артемия Петровича Волынского на основании подлинных документов. К счастью для историков, опала вельмож и конфискация их имущества в те времена худо-бедно обеспечивала передачу на государственное хранение фамильных архивов, которые в ином случае могли и не уцелеть в бурях отечественной истории последнего столетия. Находящееся в Российском государственном архиве древних актов многотомное "дело Волынского" - комплекс документов, сформированный в результате работы трех комиссий по делу кабинет-министра (двух следственных - "генералитетской" и для разбора финансовых злоупотреблений - и "комиссии описи пожитков") - сохранило многие служебные и личные бумаги главного подсудимого. До нас дошло не всё: текст многих документов утрачен (они объединены в подборку "подмокших и слипшихся бумаг"). Кроме того, уже в процессе следствия Волынский и его "конфиденты" имели время и возможность уничтожить компрометирующие их сочинения; так, кабинет-секретарь Анны Иоанновны Иван Эйхлер сжег письма министра. Однако "опала" не коснулась других рапортов и донесений нашего героя, отложившихся в делах Императорского кабинета и Сената; дошло до нас делопроизводство возглавлявшейся им "егермейстерской части", Конюшенной канцелярии и Кабинета министров.
Сохранившийся, пусть и с некоторыми утратами, комплекс источников позволяет очертить служебную и личную биографию Артемия Петровича Волынского. Можно спорить о личных достоинствах и величине дарований этого человека, но в любом случае он жил и действовал - в качестве военного, губернатора, дипломата, министра, вельможи и "прожектера" - в переломное для страны время, сам творил свою "эпоху дворцовых переворотов", которую без него невозможно понять.
Глава первая.
"СТРАН СЕВЕРНЫХ ОТВАЖНЫЙ СЫН"
Служу без всякого порока.
Артемий Волынский
"В века старинной нашей славы"
Артемий Петрович Волынский всегда помнил о своем знатном происхождении - кажется, даже больше, чем полагалось в то время, когда, несмотря на Петровские реформы и Табель о рангах, настоящие "фамильные" люди знали и чтили заслуги предков. По указанию кабинет-министра его "конфидент" архитектор Петр Еропкин нарисовал чертеж родословного древа с изображением внизу князя Дмитрия Волынского и сестры Дмитрия Донского великой княжны Анны, с императорским гербом и гербом Волынских "для того, что он по московской великой княжне Анне причитался свойством к высочайшей ее императорского величества фамилии…". По показанию другого "конфидента", Андрея Хрущова, "оную картину хотел он Волынский в чужих краях напечатать и разослать в России и в другие государства, дабы знали в народе, что он близок свойством к императорской фамилии и что у него ума столько есть, чтоб самому государством править".
Незнатные и несведущие по этой части следователи Андрей Иванович Ушаков и Иван Иванович Неплюев насторожились и приказали доставить из Герольдмейстерской конторы в Тайную канцелярию родословную книгу и гербовник и "справитца, не имеетца ль во оных о роде Волынских какова описания и доложить". Требуемые книги были доставлены, но в них так и было написано: "Лета 6888 году прииде к Москве к великому князю Димитрию Ивановичю Донскому из Волынские земли князь Дмитрей Михайлович Волынской. И великий князь Димитрей Иванович всеа Росии дал за него сестру свою княжну Анну…" Так одинаково-с имени славного основателя - начинались родословные росписи, которые в 1686 году подали в Разрядный приказ члены разных ветвей рода Волынских.
Сомнения в правоте обвиняемого отпали, но едва ли это пошло ему на пользу. В объявленном во всенародное известие печатном манифесте от 7 июля 1740 года о казни Волынского и его сообщников бывший министр был признан выходцем "из самого простого и убогово дворянства", который "токмо единою нашею высочайшею императорскою милостию обогащен и произведен был; однако ж от наглой своей высокомерности в такое уже злоумие впал, что дерзнул бессовестно наши государственные гербы к себе присвоять и беззаконно к высокой нашей императорской фамилии свойством себя причитать".
Это был монарший ответ на притязания "раба". Однако, как ни странно, и Волынский, и обличавший его манифест были по-своему правы: знатный род министра претерпел за почти четыре столетия немало превращений. Его основатель, князь Дмитрий Боброк-Волынский прибыл в Москву, правда, не в 1380 году, а где-то между 1366 и 1368-м, когда его тезка, молодой московский князь, уже утвердился на великом княжении Владимирском. Факт выезда Дмитрия Михайловича представляется несомненным, но вопрос, чьим потомком он был и к какой династии, русской или литовской, принадлежал, остается без однозначного ответа.
Родословные Волынских и летописи не называют ни его предков, ни владений. Некоторые ученые полагают, что славный воевода был сыном князя на Волыни Кориата Михаила Гедиминовича. Однако источники упоминают и других волынских владельцев - в том числе потомков "короля" Даниила Романовича Галицкого князей Острожских. Сына одного из них, Михаила Даниловича, также называли князем Волынским. Еще одного князя Михаила (возможно, Михаила Наримантовича Пинского) великий князь Литовский Ольгерд в 1349 году отправил вместе со своим братом Кориатом в Орду "просити себе помощи" против великого князя Московского и Владимирского Семена Гордого. Наконец, сам Артемий Петрович вроде бы считал себя потомком князя Дмитрия Алибуртовича, племянника Ольгерда Литовского. Но это имя содержится только в поздней копии 1721 года с недатированной грамоты, содержание которой вызывает сомнение.
Однако кем бы ни был предок Артемия Петровича, он занял видное положение в окружении московского великого князя, женившись на его сестре Анне, сражался с ратями Ольгерда и в 1372 году первым целовал крест при заключении перемирия с Литвой. Зимой 1379/80 года он водил московские полки "Литовьскыя городы и волости воевати".
"Нарочитый полководец" Боброк-Волынский стал организатором победы на Куликовом поле. Одна из самых блестящих страниц "Сказания о Мамаевом побоище" повествует о том, как в ночь перед сражением вещий воевода "Дмитрей Боброков Волынец всед на конь, и поим с собою великого князя, и выехаша на поле Куликово, и сташа среди обоих полков". Дмитрий Московский выслушал пророчество Боброка о предстоящей победе и о тяжелой цене, которую придется за нее заплатить: "Слышах землю плачющу… горко зело и страшно… и знаеми мне суть и явни; и уповай на милость Божию, яко одолети имаши над татары, а воиньства твоего христианьскаго падет острием меча многое множество". В начавшемся наутро сражении Волынский, командовавший засадным полком, сумел удержать рвущихся в бой воинов до того момента, когда татарский натиск на правом фланге опрокинул русские силы и воины Мамая уже торжествовали победу. Тогда Боброк принял решение: "Наше время приспе, и час подобный прииде!" - и ударом своего полка переломил ход битвы.