Артемия же царь не забыл - последовало ответственное назначение. В феврале 1715 года Волынский писал Петру: "В прошлом 1713 году отец мой Петр умер, а иных детей его, кроме меня, нет. А ныне, государь, в небытность мою в Москве мачиха моя, вдова Овдотья, принесла челобитную, чтоб ей отдать все деревни отца моего во владенье, которые остались после его. А я ныне определен в Персию для интересов вашего величества. И тако, государь, в небытии моем мачиха моя, не проча мне, те деревни будет разорять и довольствовать из оных брата своего родного, Василья Головленкова, который с начала настоящей войны вашему величеству не служит". Другой челобитной Артемий просил оставить наследственные владения за ним, как желал сделать его отец при жизни.
Проситель резонно полагал справедливым в соответствии с только что (1714) принятым законом о единонаследии "…оные деревни отца моего указом вашего величества ныне справить за мною, ибо тогда за службами вашего величества мне было справиться некогда, дабы мне впредь было от чего пропитание иметь и служить вашему величеству". Царь челобитье принял, велел подобрать справки и в итоге распорядился "поместья в вотчины отца его, Петра Волынского, по заручной его отцовой челобитной, справить за ним, Артемьем, а мачихе его вдове Авдотье от тех вотчин отказать" - ей оставались только "приданые вотчины" в Галичском и Суздальском уездах, насчитывавшие 106 дворов. Так Артемий Петрович стал самостоятельным хозяином. Но ему предстояло намного более серьезное испытание, чем выяснение имущественных отношений с мачехой.
"При дворе шахова величества"
Для молодого Волынского приключения на Востоке стали первым опытом приобщения к большой политике. Он успешно выдержал этот экзамен. Царь, хорошо разбиравшийся в людях, запомнил молодого офицера. Петр I и сам получил урок: после неудачного Прутского похода он никогда больше не рисковал воевать на два фронта. Но, по мере того как Северная война близилась к концу, он искал новые цели внешней политики на Востоке. Планы Петра I вышли за пределы Европы, на океанские просторы и древние торговые пути Центральной Азии: южное побережье Каспийского моря он рассматривал как плацдарм на пути к овладению богатствами Индии и Китая.
В 1716 году была основана на восточном побережье Каспийского моря Красноводская крепость. Царь распорядился отправить в Хивинское ханство экспедицию капитана гвардии Александра Черкасского с грандиозной задачей: "склонить" хивинского хана к дружбе с Россией и перекрыть плотиной Амударью, чтобы пустить воды великой среднеазиатской реки по древнему руслу в Каспийское море и по ней "до Индии водяной путь сыскать". Можно только удивляться размаху замыслов Петра: повернуть течение рек, проложить новый торговый путь с берегов Балтики в далекую Индию; установить протекторат над Грузией, Арменией и всей Средней Азией; предполагалось не только обязать тамошних владетелей "союзными" договорами, но и учредить при них гвардию из "российских людей".
Летом 1717 года Черкасский повел в туркменскую пустыню три тысячи человек. Все атаки хивинцев были отражены, но против мирных предложений хана Черкасский не устоял. Мир был заключен, русский отряд в окружении хивинских войск подошел к столице ханства и, повинуясь командиру, был разделен на части - якобы для облегчения их расположения на постой. Затем последовало внезапное нападение, закончившееся гибелью большинства солдат и казаков; самого Черкасского и его офицеров изрубили саблями перед шатром хана Ширгазы. Хорошо еще, что мусульманское духовенство отговорило правителя от массовых казней русских; но уцелевшие пленные были проданы на невольничьих рынках Хивы, многие из них навсегда остались в рабстве на чужбине.
Петр пытался проложить путь в Индию и с другой стороны. В Иран он отправил уже в качестве полномочного "резыдующего посланника" (то есть резидента) Артемия Волынского. Летом 1715 года молодой подполковник возглавил миссию из семидесяти двух человек - посольских дворян, чиновников, переводчиков, посланных для обучения восточным языкам учеников "латынских школ" и роты солдат конвоя с пушками; в числе его спутников оказались двадцатилетний крепостной астраханского коменданта, "зело искусный" в восточных языках Семен Аврамов (ему предстояло стать первым российским резидентом в Иране) и англичанин-врач Джон Белл, оставивший подробные записки о странствиях по Востоку, в которых он тепло отзывался о молодом после, оказывавшем иностранцу "знаки дружества" до самого конца своей жизни.
С грузом ценных подарков (ловчими птицами, соболями, "мамонтовой костью" и зеленым чаем) посольство двигалось неторопливо: зазимовало в Казани, достигло Астрахани и после четырехдневного плавания высадилось под Дербентом - в Низабаде. Началось трудное и опасное путешествие: послу пришлось жить на пустынном морском берегу "в шалашах", преодолевать нераспорядительность местных властей, бороться с едва не погубившей его "феброй" - лихорадкой. "Ныне живу в такой скуке, что себе не рад, понеже, кто при мне ни был, все лежат больны… и теперь всех и десяти человек здоровых не осталось. И как вступили в здешную проклятую область, то властно как в пропасть, и воздух здешний еще многим тяжеле турецкого, и я какой болезни не имел, а здесь такою посетил Бог: временем так жестоко мучусь головною болезнью, что не дает света видеть, и когда схватит, то невозможно и перо в руке удержать, и держит часа по два и больше, а в одно время и целые сутки продержала. И уже здесь так три раза мне было, а чаю, что живому не возвратиться в свое любезное отечество", - писал он из Шемахи Шафирову.
Долгой зимней дорогой на Тебриз послу и его спутникам довелось испытать трудности странствований по Востоку - им приходилось довольствоваться солоноватой водой из колодцев, после которых вода Куры показалась им сладкой; ставить ночные караулы от разбойников; торговаться с местными жителями, не желавшими пускать караван в свои деревни. "Здесь все самовластны и не почитают у себя государя", - отмечал Волынский в походном "журнале". Этот объемный документ стал не только подробным отчетом о путешествии, но и важнейшим источником по истории Азербайджана и Ирана начала XVIII столетия.
В полуразрушенном караван-сарае путешественники встретили Рождество. Зимовать же им пришлось в Тебризе, где начался бунт горожан из-за вмешательства местного хана в торговые дела. По пути посольство наблюдало повсеместное ослабление центральной власти и самоуправство местных правителей, у которых "никакова суда не можно сыскать".
Далее караван следовал через древние города Востока - Ардебиль, Зенджан, священный город шиитов Кум. В столицу Ирана Исфахан посол и его спутники добрались весной 1717 года. Задачи посольства были изложены в инструкции, лично исправленной и дополненной Петром I. Царь предписывал послу "проведывать" об экономических и географических особенностях северных прикаспийских провинций Ирана; узнать "все места, пристани и городы и прочие поселения и положения мест", а также выяснить, "есть ли на том море и в пристанях у шаха суды военные или купеческие" и "какие где в море Каспийское реки большие впадают". В этом месте Петр добавил: "…и до которых мест по оным рекам мочно ехать от моря и нет ли какой реки из Индии, которая б впала в сие море…" Еще царя интересовало, "какие горы и непроходимые места… отделили Гилян и протчие провинции, по Каспискому морю лежащие, от Персиды". Получить все эти сведения надо было "так, чтоб того не признали персияне".
Столь же важной задачей был сбор данных об укрепленных городах и о вооружении шахских войск: "…тщательно ль или слабо в том всем поступают, и не видят ли силу российских обычаев ныне". Особо интересовали Петра отношения Ирана с Османской империей: Волынский должен был "сколко мочно им, персам, добрыми способы внушать, какие главные неприятели они, турки, их государству и народу суть, и какова всем соседям от них есть опасность". Если бы выяснилось, что иранские власти желают "против их, турок, для безопасности своей с кем в союз вступить", послу предоставлялось право начать переговоры о русско-иранском военном альянсе против Турции.
Официальной же целью посольства являлось заключение торгового "трактата" для обеспечения благоприятных условий торговли: "Домогаться… чтоб позволено было росийским купцам во всей Персиде свободной торг и повелено б было покупать всякие товары, как и у его царского величества в землях. А особливо трудится ему пристойными способы, чтоб во области его шаховой в Гиляне и в протчих провинциях позволено было росийским купцам шолк сырец покупать и… вывозить, в чем до ныне от шаха росийским купцам по проискам армянским веема заказано". Шаха же надлежало "склонить" к повелению армянским торговцам "весь свой торг с шолком сырцом обратить проездом в Росийское государство, в чем им по близости пути и в безопасном проезде великая будет польза". Ради "пресечения" караванной торговли Ирана со средиземноморскими турецкими портами обычно скуповатый царь даже готов был предоставить Волынскому сумму, нужную для взятки "шаховым ближним людям". И по-прежнему Петра волновало, "не возможно ль чрез Перейду учинить купечество в Индию, и о том пути, и о торгах, какие у них, индейцов, с персами, оные обретаются; и какие товары им потребны и от них вывожены быть могут". Наконец, Волынский должен был связаться с сидящим под арестом бывшим грузинским царем Вахтангом Леоновичем и осведомиться о положении армянского народа ("в которых местех живет, и есть ли из них какие знатные люди из шляхетства или из купцов, и каковы они к стороне царского величества") и по возможности склонить его "к приязни" России.
Поставленные перед Волынским задачи свидетельствуют о том, что, отправляя посольство для заключения торгового договора, Петр уже наметил основные направления своих действий по отношению к южному соседу. Повышенное внимание к прикаспийским провинциям с их развитым шелководством, поддержка и использование в своих целях христианских народов Закавказья, заключение военно-политического союза с Ираном против Турции - все эти цели будут более или менее удачно реализовываться и во время Персидского похода 1722-1723 годов, и впоследствии. И опять-таки интересовал царя не столько сам Иран, сколько поворот "шелкового потока" от Алеппо и Смирны (Измира) на Волгу и установление через персидскую территорию "коммерции" с Индией - "водяным путем" (Петр в 1715 году еще верил в возможности использовать для этого Амударью) или сухопутным.
В иранской столице Волынский начал трудные переговоры с главным фаворитом и первым вельможей шаха Султана Хусейна - "эхтема девлетом" Фатх Али-ханом Дагестани. С русской стороны сыпались "обнадеживания" в "крепкой его царского величества дружбе и приязни"; с персидской - восточная утонченная вежливость сменялась недипломатичным отказом в шахской аудиенции, изоляцией посла и его людей, бесконечными протокольными придирками.
В апреле 1717 года Волынский оказался свидетелем восстания "за то, что хлеб зело высокою ценою продают", - шахские вельможи и прежде всего сам персидский канцлер установили свою монополию на торговлю продовольствием: "Весь харч, также и лучшие парчи, которые здесь делают, продавать заказано всем, кто те заводы и промыслы имели. И продают и торгуют тем только от эхтема девлета… и у его берут протчие на откуп. Также и хлеба на продажу никто не волен привести, кроме эхтема девлета, а кто и привезет, то должен продать ево откупщикам, а тот уже в городе будет продавать". Возмутившиеся горожане "пришли к шахову дому человек с 3000 з дубьем и с каменьем и выламали ворота"; Султан Хусейн "изволил в хареме спрятатца, куда оне не пошли", после чего благоразумно поспешил уехать в свою загородную резиденцию. Восставшие чуть не убили посланного на базар за покупками посольского слугу, "а сказали вину ту, что как сюда приехал посланник, то хлеб стал от него… дороже"; так придворные стремились переложить вину за дороговизну на "неверных".
В конце концов упорство посла в сочетании с обходительностью и - в нужный момент - угрозой прервать дипломатические отношения позволили добиться результата, хотя и не в полной мере. 4 мая Волынскому была дана аудиенция в дворцовом саду, в летнем павильоне, перед которым журчал фонтан. Шах Султан Хусейн, сидевший в окружении евнухов, ласково принял его и после исполнения формальностей угостил обедом - пловом, фруктами и шербетом.
Долгие переговоры завершились заключением 30 июля торгового договора. Добиться разрешения на строительство православных церквей для купцов в Иране и учреждение нового порта на Каспии вместо неудобной Низовой пристани не удалось, не говоря уже об удовлетворении претензий на отправку всего гилянского шелка через Россию. Но договор позволял русским купцам свободно торговать на всей территории Ирана с уплатой обычных пошлин и давал им право закупать в любом количестве шелк без уплаты лишних сборов за вывоз, ограждал их от злоупотреблений чиновников, раньше бравших у них товары даром или по крайне дешевой цене, и обязывал персидские власти предоставлять им охрану и не навязывать недобросовестных переводчиков. На основании договора в 1720 году в Иране появились русские консулы в Исфахане и Шемахе: они должны были собирать относящиеся к торговле сведения, выдавать паспорта русским подданным, заверять их обязательства, завещания и сделки; в случае смерти купца описывать и сохранять его имущество для передачи наследникам.
На прощальной аудиенции Артемий Петрович получил от шаха парчовый халат и двух лошадей и принял подарки для своего государя - слона, двух львов, двух барсов, шесть обезьян и трех попугаев; на обратном пути этот "зоопарк" доставил дипломатам и их спутникам немало хлопот. 1 сентября 1717 года посольство, за исключением оставленного при шахском дворе Семена Аврамова, отправилось в обратный путь. Для следования Волынский избрал маршрут на Гилян и далее по побережью Каспийского моря через Кескер, Астару и Муганскую степь на Шемаху, то есть через те земли, которые особенно интересовали царя. Возвращение заняло три с половиной месяца, не считая вынужденной месячной остановки в Тебризе. Волынский не торопился - и успел выполнить царское задание: ознакомиться с состоянием приморских провинций.
Путевой "журнал" посла обстоятельно описывал главный город Гиляна Решт с его площадями и базарами. Волынский собрал информацию о шелкоткацкой промышленности, выделывавшей "парчи изрядные"; не случайно Гилян давал шахской казне всяких сборов и пошлин, "как нам сказывали, тысяч по триста, а времянем и больше". Ниже посол подчеркнул, что здесь не только "множество родится шолку", но и "здешний шолк выше протчих", и еще увеличил цифры дохода провинции: "Шолку… зело оного родитца много, с которого только одних пошлин (как слышал я сам от эхтадевлета шахова) собирается в казну шахову до 900 000 рублей, кроме иных доходов. Также и пшена (риса. - И. К.) зело много родитца и такова во всей Персии нет, откуды весь дом шахов довольствуетца".
Шелк и лучший во всем Иране рис, по мнению Волынского, стали основой процветания жителей, которые "все особливо богаты и некоторые персианы не так денежны, как гилянцы". Однако посол был вынужден отметить и менее приятные достопримечательности столь богатых земель. В 1717 году провинция была охвачена эпидемией - "поветрием", от которого умерло, "как сказывают… с 60 000 человек здешних жителей, кроме приезжих, которые приезжают для покупки шолка из Алепа, из Вавилона и из протчих мест из Арабии; также и от Константинополя, как турки, так и греки и армяне". Места в Гиляне "зело сырые и непрестанно ложатця от гор великие туманы и мглы, от которых зело нездоровый и заразительный воздух; и редкой год, чтоб поветрия не было". В другом месте посол сообщал, что города и селения провинции расположены "в великих лесах и в болотах, где ни малых поль (полей. - И. К.) нет, токмо болота и непроходимые леса". Поэтому, резюмировал он, гилянцы, "мощно сказать, что вне света живут, в пропастях…".
Следуя дальше, Волынский отметил богатство Ширванской и других пограничных с Турцией провинций - территорий современных Армении и Азербайджана: "Во всей Персии я почитаю лутчшие провинции, начав от границы турецкой, Эривань и Тебриз, которые не безхлебные бывали, тако ж и комерциею немалой интерес Персии приносят, ибо великие караваны турецкия (по несколько сот верблюдов) для купечества туда приходят, а большая часть привозит серебра (нежели иных товаров), которые в Тебризе турецкие купцы сами отдают мастерам переделывать персидскую монету, и потом на готовые деньги, какие товары хотят, в Персии покупают, паче же сырец шолк… провинции, лежащие подле Каспийского моря, Ширванская и Гилянь, ис которых великая польза персиянам. И где я ни был, но прибыточнее оных не видел…" В Ширване же "жилых мест не мало и многолюдно и во всем довольствие и имеют, понеже земля зело плодоносна и множество родитца хлеба (которым и другие многие места довольствуютца), виноградов и протчих изрядных фруктов, каких я и в Турецкой области не видал; также и лесов довольно, а особливо около моря. К тому ж зело много диких изрядных зверей и птиц; также и скотом довольны и рыбами, а особливо лутчей интерес их шолк, которого довольно везде родитца и редкая деревня, где бы не было толковых заводов, как около моря, так и до самой реки Кура".
Из Шемахи он докладывал государю, что обнаружил отличный "ореховой лес" (к тому же пуд орехов стоил здесь столько, сколько фунт в Голландии) и "множество родов виноградов"; к сожалению, констатировал посол, мусульмане винодельческую продукцию не ценят, но при постановке дела опытными мастерами "здешние места могли б в том Францию превзойтить". Кроме того, посол собрал и отправил в Петербург образцы шерсти из разных мест (Хамадана, Ардебиля, Казвина), но признавал, что "подобной гишпанской изыскать не могли"; разве только дагестанская ("кубашинская") могла сравниться с ней качеством.
Посланный защищать интересы российской торговли, Волынский полагал, что необходима постоянная консульская служба для содействия купцам, но в то же время был не слишком высокого мнения о деловых способностях и моральном облике соотечественников. Во-первых, потому, что "компании нет тамо; не токмо посторонние мешают, но и сами между собою один другому пакости чинят. Также ежели где кому и обида случитца, другие ему никогда не помогают, разве которые общие товары имеют". Во-вторых, сами торговые люди "так гнусно и мерско живут, что никоторый народ; так и между собою чинят повседневные ссоры и драки напився, и с чего больше поношение и стыд приносят всему отечеству". Зато русские купцы умеют обманом обходить запреты: "сталь, железа, тазовая и протчая медь, олово, свинец; и хотя оные и заказано провозить, однако ж оных вещей провозят немало". Столбовой дворянин Волынский, скорее всего, не мог высоко оценивать нравы "торговых мужиков", но едва ли сознательно принижал уровень отечественной коммерции.