Дома ему приходилось заниматься подальше от глаз Мими. Она разрешала ему упражняться на застекленной террасе перед домом - пусть играет там сколько влезет. "Гитара - это неплохо, Джон, - говорила ему Мими по десять раз в день. - Но с ней ты на жизнь не заработаешь".
– В конце концов мы создали свою школьную группу. Кажется, тот парень, который это придумал, не вошел в нее. В первый раз мы встретились у него дома. Там были Эрик Гриффитс - гитара. Пит Шоттон - стиральная доска, Лен Гарри и Колин Хансон - ударные и Род - банджо.
Наше первое выступление состоялось на Роз-стрит в День Империи. Праздник происходил прямо на улице. Сценой служил открытый грузовик. Конечно, нам ничего не заплатили.
После этого нас приглашали играть на разных вечеринках, свадьбах, иногда перепадала кое-какая мелочь. Но в основном мы играли для своего удовольствия. Вполне естественно, что группу назвали "Кворримен". Одевались они по моде, в стиле "тедди-бой" ["Тедди-бой" (teddy boy - англ.) - некто вроде нашего "стиляги", но с хулиганскими замашками, специфически одетый, с цепями, которые пускались в ход во время драки], носили высокие прически с зачесанными назад волосами, как Элвис. Джон, безусловно, был самый истовый "тедди" из всех. Внешность Джона стала еще одной из причин, по которой, увидев его раз в жизни или даже довольствуясь одними лишь слухами о нем, родители других мальчиков противились их общению с ним.
В начале 1956 года, когда Джон якобы всерьез взялся за учебу, участники группы "Кворримен" встречались нерегулярно, от случая к случаю. Не играли неделями. Состав группы постоянно менялся, в зависимости от того, кто на какую вечеринку намеревался отправиться или в каком месте хотел выступить.
– Мы создавали эту группу вроде как в шутку, - говорит Пит Шоттон. - Все кругом увлекались скиффлом и пытались что-нибудь изобразить. Я играл на стиральной, доске, потому что ничего не смыслил в музыке. Просто раз я друг Джона, значит, обязан играть в этой группе. Поскольку возглавлял группу Джон, все постоянно ругались между собой и, бывало, именно из-за этого покидали "Кворримен".
– Я ругался с ребятами именно для того, чтобы они уходили. Поругался - скатертью дорога, - говорит Джон.
Постоянным участником "Кворримен" был Найджел Уалли. Время от времени он играл с ними сам, но чаще договаривался о выступлениях, то есть исполнял роль менеджера.
То же самое происходило в ливерпульском "Институте", где группы вырастали из-под земли, как грибы после дождя.
15 июня 1956 года Айвен Вон привел еще одного парня из "Института", чтобы познакомить его с Джоном.
– Я знал, что это отличный парень, - говорит Айвен. - К Джону я всегда приводил только отличных парней.
Поводом для встречи стал праздник в приходской церкви недалеко от дома Джона. У него было здесь полно знакомых, и он хотел показать им свою группу.
Своим однокашникам Айвен много рассказывал о Джоне и его группе. Он знал, что Джона это волнует.
– В тот день Мими сказала мне, что я совсем докатился, - вспоминает Джон. - Превратился в настоящего "тедди-боя". Мне показалось, что во время концерта я вызвал отвращение у всех, не только у Мими. Чуть ли не вчера я увидел свою фотографию, сделанную тогда в Уолтоне. И что ж? Вполне симпатичный молодой парень.
О концерте у Джона сохранились смутные воспоминания. Дело в том, что он напился, хотя до совершеннолетия ему было еще далеко. Остальные помнят все отлично, в особенности тот друг, которого привел с собой Айвен, - Пол Маккартни.
– Этот день был днем, когда я встретил Пола и когда все закрутилось.
3. Пол
Джеймс Пол Маккартни родился в Ливерпуле 18 июня 1942 года в платном родильном отделении Уолтонской больницы.
Пол - единственный из "Битлз", появившийся на свет в таких роскошных условиях. Он происходил из рабочей семьи, шла война, и если он родился с таким шиком, то только потому, что его мать когда-то работала старшей сестрой в этом отделении. Когда она пришла туда рожать своего первенца, ее приняли с распростертыми объятиями и обращались с ней как с кинозвездой.
Выйдя замуж за будущего отца Пола, Мэри Патриция, мать Пола, ушла из больницы за год до его рождения. Ее девичья фамилия - Мохин; как и муж, она была родом из Ирландии.
Джим Маккартни, отец Пола, четырнадцатилетним мальчиком начал зарабатывать на жизнь в "А. Ханней и Кo" на Чепел-стрит, ливерпульской фирме, что занималась куплей и продажей хлопка. Джим разносил образчики сырья. В отличие от жены Джим не был католиком. Он всегда считал себя агностиком. Джим родился в 1902 году в многодетной семье и был одним из семерых детей - трех братьев и четырех сестер.
По общему мнению, ему очень повезло, когда, окончив школу, он получил работу на хлопковом предприятии. Индустрия хлопка достигла своего расцвета, и Ливерпуль стал главным поставщиком хлопка на ланкаширские прядильные фабрики. Влез в хлопковое дело - считай, что обеспечил себя до конца дней.
В качестве разносчика Джим Маккартни получал 6 шиллингов в неделю. Ему полагалось обойти будущих клиентов и ознакомить их с образцами. Фирма "Ханней" ввозила хлопок, распределяла его по сортам и продавала на прядильные фабрики.
Джим отлично работал и к двадцати восьми годам получил повышение - должность торговца хлопком. Для простого парня это был большой успех. Обычно торговцы хлопком происходили из среднего класса. Джим всегда одевался с иголочки, не без щегольства, и производил приятное впечатление благодаря открытому и доброму выражению лица.
После повышения ему стали платить 250 фунтов в год - не бог весть что, но жить можно.
Джим был слишком молод, чтобы участвовать в первой мировой войне, и слишком стар, чтобы сражаться во второй. Впрочем, его все равно не взяли бы в армию, так как он слышал только на одно ухо - в десять лет Джим упал с большой высоты и повредил себе барабанную перепонку. Но его сочли подходящим кандидатом для работы в оборонной промышленности. И когда хлопковая биржа из-за войны закрылась, его направили в Нейпирс, на инженерные работы. В 1941 году, достигнув тридцати девяти лет, он женился и поселился с молодой супругой в меблированных комнатах в Энфилде. Днем Джим работал в Нейпирсе, а в ночь, когда родился Пол, гасил фугаски на крыше. Он имел право приходить в больницу в любое время, а не в установленные для обычных посетителей часы, так как его жена была здесь своим человеком.
– Ну и урод, - подумал я. - Невыносимый. Страшный. Один глаз у него был открыт, а другой закрыт, он все время орал. Его взяли на руки, чтобы показать мне, и я увидел какой-то чудовищный кусок красного мяса. Вернувшись домой, я долго плакал, впервые за многие-многие годы.
Несмотря на то что жена Джима была медицинской сестрой, любая болезнь вызывала у него непереносимые страдания. Больничный запах приводил его в ужас, и этот ужас по наследству передался Полу.
– Но на следующий день он уже стал больше похож на человека. Хорошел на глазах. И в конце концов превратился в очаровательного малыша.
Однажды, когда Пол играл в садике перед домом, его мать обнаружила у ребенка на лице несколько пылинок и сказала, что отсюда нужно переезжать. Работа в Нейпирсе над производством двигателя для одного из истребителей приравнивалась к службе в военно-воздушных силах и поэтому Джим получил дом в Уолласи, в районе Наулси. Тамошние дома принадлежали муниципалитету, но некоторые из них предназначались для работников министерства авиации.
– Мы обычно называли их полудомиками, такие они были маленькие, хлипкие, с голой кирпичной кладкой внутри. Но все-таки это было лучше, чем меблированные комнаты, особенно когда есть маленький ребенок.
Служба в Нейпирсе закончилась раньше, чем война. Джима перевели в ливерпульский отдел Санитарной корпорации временным Инспектором: он должен был обходить мусорные свалки и следить, чтобы санитарные служащие исправно исполняли свои обязанности.
Джим зарабатывал в корпорации очень мало, поэтому его жена снова пошла работать патронажной сестрой, пока в 1944 году у нее не родился второй сын, Майкл.
Мэри Маккартни всегда больше нравилось быть медсестрой, чем заниматься патронажем. И притом рабочий день с девяти до пяти - это чересчур много, как в конторе. Поэтому через некоторое время она вновь возвратилась к акушерству. Взяла две акушерские ставки по месту жительства, что означало уход и присмотр за всеми беременными женщинами на большой территории. Акушеркам также предоставлялось муниципальное жилье. Один ее участок находился на Вестерн-авеню, второй - на Ардвик-роуд. Ее вызывали каждую ночь. Джим говорит, что жена слишком много работала, гораздо больше, чем ей следовало, но она всегда была чересчур трудолюбивой.
Самые ранние воспоминания Пола - ему было тогда три или четыре года - связаны с мамой. Он помнит, как кто-то вошел в дверь и протянул ей гипсовую собаку.
– В знак благодарности за то, что она приняла роды. Она постоянно получала подарки в этом духе. Еще я помню, как прятался от кого-то, а потом вышел и дал им по голове железякой. Но гипсовая собака была, по-моему, раньше.
К ранним воспоминаниям о матери относятся и ее попытки исправить его произношение.
– Я говорил на местном наречии, как все ребята, жившие рядом. Однажды Мать стала ругать меня за то, что я неправильно говорю, а я в ответ начал передразнивать ее. Она обиделась, и от чувства вины перед ней мне стало очень неуютно.
Когда Пол пошел в начальную школу на Стоктон-Вуд-роуд, семья жила в Спике. Мать не хотела посылать его в католическую школу, потому что невзлюбила эти учреждения в свою бытность патронажной сестрой. Вслед за Полом туда же отправился и Майкл.
– Помню, директриса говорила, как хорошо обращаются с младшими детьми эти два мальчика, - вспоминает Джим, - всегда защищают их. Она говорила, что Майкл - прирожденный лидер. По-моему, она думала так, потому что он вечно спорил. Пол был гораздо спокойнее, осторожнее. Майк вечно лез на рожон. Пол же избегал неприятностей.
Когда школа оказалась переполненной, они перешли в другую начальную школу, Джозефа Уильямса, она находилась в Гейтейкре, за городом.
Становясь старше. Пол все больше и больше совершенствовал свой дар тихой дипломатии - делал все очень спокойно, как его мать, не в пример шумному Майклу.
– Однажды я за что-то лупил Майкла, - говорит Джим. - Пол стоял рядом и кричал Майклу: "Скажи ему, что ты этого не делал, и он перестанет". Майк же продолжал утверждать, что сделал это, - не помню уж что. А Пол всегда умудрялся вылезти сухим из воды.
– Я был довольно хитрым, - говорит Пол. - Если меня когда-нибудь наказывали за плохое поведение, я обязательно прокрадывался к родителям в спальню, когда там никого не было, и понемножку отрывал бахрому у занавесок: вот вам, вот вам, думал я злорадно.
Пол с легкостью сдал экзамены на одиннадцать с плюсом и поступил в ливерпульский "Институт". Это была самая известная ливерпульская средняя школа. В 1825 году в Ливерпуле основали Институт механики, отсюда она и получила свое название. В этом же здании располагался и Художественный колледж, который до 1890 года являлся частью "Института". Ливерпульский университет имеет такое же происхождение. "Институт" стал обычной средней мужской школой примерно к концу прошлого века. Среди его выпускников - Артур Аски, Джеймс Лейвер, министр юстиции Моррис и покойный Сидней Силвермен.
Майкл тоже сумел сдать экзамены в "Институт", но через некоторое время оказался в самом слабом потоке. Пол учился превосходно и всегда был среди сильнейших.
– Пол умудрялся делать уроки и одновременно смотреть телевизор, - говорит Джим. - Я протестовал, говорил ему, что невозможно совмещать и то и другое. Но однажды я попросил его сказать мне, что он видел по телевизору, и он рассказал мне все в подробностях, хотя за это же самое время написал сочинение. Безусловно, у него были достаточно большие способности, чтобы учиться в университете. - Я всегда мечтал об этом. Хотел, чтобы он получил какое-нибудь ученое звание, и тогда можно было бы не беспокоиться за его будущее. Но когда Пол узнал о моих намерениях, он стал нарочно учиться хуже. Пол всегда успевал по латыни, но когда я сказал, что латынь понадобится ему в университете, он забросил ее. Пол необычайно рано развился в сексуальном отношении. - Однажды я нарисовал непристойный рисунок для класса. Я частенько это делал. Я так сложил листок с рисунком, что видны были голова и ноги женщины, но, когда листок разгибали, она оказывалась совершенно голой, даже с волосами внизу живота, хотя я понятия не имел, как они выглядят. Типичное школьное творчество. По ошибке я оставил рисунок в верхнем кармане моей рубашки. Именно там я обычно хранил талоны на обед, и мама всегда перед стиркой проверяла, не забыл ли я их вынуть.
В один прекрасный день я пришел домой, и мама протянула мне рисунок с вопросом: "Твоя работа?" Я сказал: "Боже упаси, конечно нет, честное слово, нет". Я сказал, что это нарисовал Кении Алпин, мальчик из нашего класса. Наверное, это он засунул рисунок ко мне в карман. Я бы признался, если бы это я нарисовал. Отпирался я в течение двух дней. А потом все-таки признался. Стыдно было до невозможности.
Проучившись год и получив по латыни 90 баллов, Пол остыл к учебе.
– В течение первого года все шло просто и легко. Я был аккуратен, горел жаждой знаний, - мне казалось, что иначе и быть не может. А потом все пошло вкривь и вкось. За все школьные годы не нашлось человека, который объяснил бы мне, в чем смысл моего учения, зачем я учусь. Отец, конечно, все время говорил, что необходимо получить диплом и все прочее, но я никогда не прислушивался к этому. Слишком часто это повторяли. У нас были учителя, которые либо били нас линейками, либо засоряли нам мозги рассказами о том, как они провели отпуск в Уэльсе или что делали в армии.
От домашних заданий можно было сдохнуть. Я просто не мог усидеть дома в летний вечер, когда все другие ребята играли на улице. Напротив нашего дома, в Ардвике, было поле, и из окна я наблюдал, как все веселятся.
В нашем районе мало кто учился в "Институте", и меня дразнили "институтским пудингом" или еще "хреновым институтским пудингом".
Я же мечтал только о женщинах, деньгах и одежде. Я немного подворовывал, ну, например, курево. Мы заходили в пустые магазины и, выждав, когда хозяин отлучится в жилую часть помещения, хватали все, что попадется.
В течение многих лет мечтой моей жизни было заполучить 100 фунтов. Мне казалось, что с такими деньгами дом, гитара и машина мне обеспечены. Так что, если бы у меня оказались деньги, я, наверное, покатился бы по наклонной.
Впрочем, Пол все же не был закоренелым бездельником. В 1953 году он получил премию за сочинение - специальную Премию Коронации, книгу под названием "Семь королев Англии" Джеффри Триза, изданную Хайнеманом, которая до сих пор стоит у него на полке. За все сочинения он всегда получал отличные оценки.
– Помню, однажды школьный инспектор спросил, как мне удалось написать сочинение на такую чисто техническую тему, как горное дело. А я узнал обо всем из радиопередачи. Эти наушники просто чудо - лежишь себе в кровати и слушаешь радио. Здорово развивает.
Джим своими руками провел к кровати каждого из сыновей по паре наушников, чтобы заставить их раньше ложиться спать и чтобы они поменьше дрались друг с другом. Они действительно много дрались, но не больше, чем любые другие братья. Майкл, например, злил Пола тем, что обзывал его "Жирнягой".
– Ребенком Пол был очень красив, с огромными глазами и длинными ресницами, - говорит Джим. - Люди говорили: "Ох, он разобьет не одно девичье сердце". Но в раннем отрочестве был период, когда он вдруг располнел.
Маккартни уехали из Ардвика, когда Полу было около тринадцати. Его мать перестала работать акушеркой на дому, а позже вновь стала патронажной сестрой.
Семья поселилась в муниципальном доме по адресу: Аллертон, Фортлин-роуд,20. Дом стоял в низине, неказистый, старенький, но чистый и аккуратный. Менлов-авеню находилась теперь всего лишь в двух милях.
Они недолго пробыли на Фортлин-роуд - Полу должно было вот-вот исполниться четырнадцать, когда его мать вдруг стала ощущать боли в грудных железах. Эти боли продолжались три или четыре недели, то усиливаясь, то утихая: она объясняла их менопаузой. Ей было тогда сорок пять.
– Это, наверное, связано с возрастными изменениями, - говорила она Джиму. Она советовалась с разными врачами, но они соглашались с ней и рекомендовали поменьше думать об этом. Однако боли не проходили, а становились все сильнее и сильнее.
Однажды Майкл, неожиданно вернувшись домой, застал мать плачущей. Он подумал, что она плачет из-за того, что они с Полом натворили что-нибудь. "Ведь мы были порядочными подонками". Он не стал спрашивать ее, в чем дело. Она ничего не сказала. Но теперь она решила обратиться к специалисту. Диагноз был - рак. Ее оперировали, и она умерла. С того момента, когда она впервые почувствовала острую боль, не прошло и месяца.
– Я был убит, - говорит Джим. - Не верил, не понимал, что произошло. Это было ужасно и для мальчишек. Особенно для Майкла, ведь ему сравнялось всего двенадцать и он был очень близок с матерью. Не то чтобы они сломались, нет. Горе доходило до них постепенно.
– Я не могу отчетливо вспомнить тот день, когда нам все сказали, - говорит Майкл. - Помню только, что кто-то из нас, не помню кто, глупо сострил. Потом мы оба долго переживали.
Пол помнит, что произошло: "Пошутил я. Первое, что я сказал, было: "Что же мы будем делать без ее денег?"
Но всю ночь они оба проревели в своих постелях. Много дней Пол молился, чтобы она вернулась.
– Дурацкие молитвы, знаете, такие: "Если она вернется к нам, я буду всегда очень-очень хорошим". Я подумал, какая глупость вся эта религия. Молишься, молишься, и все бесполезно, ничего не сбывается, - как раз тогда, когда больше всего в этом нуждаешься.
Оба мальчика уехали из дома на время похорон и поселились у своей тетушки Джинни.
– Я думаю, отец не хотел, чтобы мы видели, как он убивается. У тети Джинни было скучно. Да еще и спать приходилось в одной кровати.
Самые большие заботы свалились на Джима. Он никогда не занимался домашним хозяйством - так было заведено его женой. А теперь, в пятьдесят три года, он должен был поднять двух мальчиков, двенадцати и четырнадцати лет, в самые их трудные годы. У него появились и денежные проблемы. Жена, работая акушеркой, приносила в дом денег больше его, что и отметил Пол с такой жестокостью. В 1956 году зарплата Джима составляла всего лишь 8 фунтов в неделю. Весь прочий рабочий люд стал ощущать какие-то признаки благоденствия, но как раз в хлопковой индустрии, где вы якобы должны были чувствовать себя спокойно всю жизнь, наступил спад.
Очень помогали Джиму две его сестры - тетушка Милли и тетушка Джинни. Одна из них раз в неделю приходила на Фортлин-роуд и делала полную уборку в доме. Когда мальчики были маленькими, тетушки часто забирали их из школы.
– Особенно тяжело бывало зимой, - говорит Джим. - Возвратившись из школы, мальчикам приходилось приниматься за топку. Стряпал же я.
Но больше всего у меня болела голова оттого, что я не мог решить, как же мне вести себя как родителю. Когда была жива жена, я их ругал. Я строго наказывал их, коли заслуживали. Жена же была с ними доброй и мягкой. Если в виде наказания их лишали ужина, то именно она, чуть позже, приносила им в постель что-нибудь поесть.