Я видел Гонконг и Пенанг, но не менее красивыми мне показались и Табако со своим вулканом Манон, и Канди на Цейлоне, и деревни Южной Англии, и Северная Шотландия... А Урал, а Байкал! Вообще, такая категоричность, по-моему, несерьезна. Вот старые фабричные районы - с дымом, с мрачными зданиями - безобразны везде: и в Лондоне, и в Эдинбурге, и в Шанхае, и в Санкт-Петербурге. У меня есть книга английского художника под названием "Другой Лондон". В ней нет рисунков Букингемского дворца, Гайд Парка, статуи Эроса на Пика-дилли, но есть другие: ломбард и выходящая оттуда бедно одетая женщина с ребенком на руках, задние дворы Лондона с развешенным на веревках бельем, бары для бедняков... Страшный этот другой Лондон. Как-то в Лондоне я свернул с блестящей фешенебельной улицы за угол и вышел на параллельную улицу. Боже, какой контраст на расстоянии всего ста метров. Обшарпанные дома (правда, в 1947 году город еще не успел оправиться от бомбежек гитлеровцев, и повсюду виднелись кучи обломков и кирпичей), старушки в шляпках времен королевы Виктории - и по фасону, и по возрасту, какие-то нищенки в лохмотьях... И это в столице некогда гордой империи!
Гонконг намного чище Шанхая, хотя и там есть проблема трущоб, но до них я не дошел. После Шанхая Гонконг поразил своей красотой еще и потому, что Шанхай построен на болоте, и в нем почти нет никакой природной красоты. Конечно, Гонконг в этом смысле выигрывает.
Погода там намного теплее, чем в Шанхае. За три дня я попал из города, в котором уже наступила зима и все надели пальто, в город весны и здесь впервые увидел то, что англичане называют "огненными деревьями". Удивляют и восхищают растущие на деревьях большие красные и розовые цветы. Это очень непривычно, и сначала кажется, что их нарочно натыкали между листьев. Полюбовался, побродил по набережной. На следующий день снова пошел в город вместе с седьмым механиком. Когда узнал, что он "седьмой", то спросил у наших офицеров, сколько же на судне механиков. Они засмеялись и сказали: семь. Вернулись мы к обеду, а в шесть часов вечера корабль снялся с якоря и взял курс на Манилу.
На этом переходе мы попали в такую жестокую качку, что один механик и несколько матросов заболели морской болезнью. Я отлеживался на койке, подсунув под бок спасательный пояс. Бортовая качка была такая, что можно было вывалиться на пол. Чемоданы катались из угла в угол, как мячи. Я принял хлоретон и гоматропин бромид и чувствовал себя не так уж плохо. Во всяком случае, съедал все, что приносили. Как записано у меня в дневнике, в Гонконге сошли ехавшие с нами из Шанхая Смит, Скоггинс и Гаттон дочерью. Кто они такие, я сейчас не помню. Вместо них сел Симмонс, управляющий гонконгской трамвайной компанией. Он производил впечатление типичного среднего англичанина, думающего, что над ним, как и над Британской империей никогда не заходит солнце, но при более близком знакомстве оказался очень веселым и общительным человеком. Из прежних попутчиков осталась миссис МакГилкрист с двумя детьми и Миллер, которые ехали в Англию. Миллер, во всяком случае, так думал, пока в Сингапуре его не сняли с парохода. Но это отдельная история.
Я решил, что с Миллером путешествовать будет приятно. Инженер авиации, служивший в английской авиационной компании, он представлял собой типичный продукт английской высшей школы. Симмонс - образчик воспитанника английской средней школы - тоже знакомый мне тип, у меня было много таких, как он, английских пациентов.
От своего шотландского пациента Баллинголла я слышал, как в Англии выбирали людей для службы в колониях. Самое важное было знать, какую школу окончил молодой человек. Если школа была "приличная" (понимай -аристократическая, закрытая) - этого было достаточно и оставалось пройти только один важный тест. Ответственному и в свое время проверенному этим же тестом служащему поручалось провести эксперимент с юношей. Служащий приглашал кандидата в хороший ресторан, заказывал ужин и поил его виски и джином до состояния хорошего опьянения, все время наблюдая, как молодой человек себя ведет. Если он "переносил свой ликер как джентльмен" (английское клише), то все было в порядке. Если он начинал буянить, бить посуду и щипать проходивших мимо официанток пониже спины, все было кончено. Для службы в колониях он не подходил: таким поведением он мог уронить престиж белого человека. Очень простой и наглядный тест. Он доказывал, что молодого человека не научили в школе хорошим манерам, а главное - не научили пить. И это за пять лет среднего образования (не считая младших классов)! Значит, или молодой человек принадлежал к категории трудно обучаемых, или программа обучения в школе была поставлена из рук вон плохо.
Баллинголл много лет проработал в фирме на тиковых плантациях, где спиленные стволы деревьев перетаскивали слоны. Он рассказывал, что слоны часто страдали запорами и для их лечения использовалось кротоновое масло, самое сильное слабительное, известное медицине (сейчас оно для лечения людей не применяется из-за его, так сказать, чрезмерно взрывчатого действия). Доза для взрослого человека - одна капля. Слону давали чайную ложку. Через некоторое время он подымал хвост параллельно земле, а присутствующие разбегались на несколько метров во все стороны.
Море начинало успокаиваться, но все же весь день 18 декабря я еще не выходил из каюты. В Манилу мы пришли в пятницу утром, 19 декабря 1947 года, и в тот же вечер поплыли в Табако, так и не успев сойти на берег. Манильский залив имеет колоссальные размеры. Во время войны в гавани было затоплено двадцать шесть американских и японских военных судов, у некоторых из воды торчали отдельные части - мачты, нос или корма. Вдали виднелись очертания Коррегидора и острова Батан - мест жестоких боев американцев с японцами. Может быть, затопленные суда и помешали нам попасть в манильскую бухту. Во всяком случае, к нам подошли катера с почтой и таможенными чиновниками и привезли двух пассажиров: мисс Бленкинсоп (назовем ее так), англичанку, и американского адвоката, полковника морской пехоты Дьюи.
Мисс Бленкинсоп была привлекательной брюнеткой с несколько прыщавым лицом. Как нам доверительно сообщил стюард, она работала в Маниле в заведении для занятий древней профессией. Практического значения для нас это не имело: ее сразу же абонировал один из офицеров. Он ее опекал вплоть до приезда в Англию, где, по-видимому, ему пришлось начать свое лечение, которое в те далекие времена длилось, как я уже говорил, три года.
МАНИЛА - ПЕНАНГ
Блэр Дьюи, второй пассажир, который сел на корабль в Маниле, рассказал мне, что его двоюродный брат - губернатор Нью-Йорка, он выставлял свою кандидатуру на пост президента США, но на выборах провалился. После окончания войны Блэр Дьюи работал адвокатом на Филиппинах, где купил двухколесный прицеп к своему вездеходу и крокодила (собственно говоря, он моги не платить за крокодила деньги, так как этих тварей везде сколько хочешь, но крокодила голыми руками не возьмешь). На прицеп он поставил большой четырехугольный бак с водой, в котором возил крокодила по Филиппинам. Дьюи возвращался домой в США, но решил по пути посмотреть Францию и Англию и поэтому выбрал для путешествия английский пароход, о чем впоследствии сильно жалел.
Это был высокий, молодой, полный блондин с усами, в широких брюках. Дьюи страдал от жары, но, поскольку американцы тогда шорты не носили, никак не соглашался заказать их себе. Он был большим оригиналом. Его хобби была кулинария, и он писал книгу "Кулинарные рецепты всех стран". Меня он долго расспрашивал о секрете приготовления русского борща, но я этого секрета ему не открыл, во-первых, по политическим причинам (не знал, засекречен у нас борщ или нет), а во-вторых, я просто не знал, как его готовить. К обеду Дьюи неизменно появлялся с набором расфасованных по бутылочкам французских и американских соусов. От них и от американской привычки пить воду со льдом во время еды у Дьюи был хронический гастрит, и он страдал отрыжкой. Видимо, из-за этого его и посадили не за капитанский стол, где сидело большинство пассажиров, а за стол старшего помощника. С первого дня путешествия Дьюи и старший помощник возненавидели друг друга, и все их совместное продвижение по поверхности океана прошло во взаимной пикировке и выяснении, кто стоит выше -англичане или американцы - и кто из них сделал больше во Второй мировой войне. Эти словесные баталии происходили четыре раза в день: за завтраком, в обед, за чаем и во время ужина. Они, очевидно, не способствовали улучшению состояния здоровья больного гастритом Дьюи, и он горько жаловался мне, что старший помощник - "богом-проклятый-сукин-сын" и что до прихода в Англию он его непременно убьет.
Дьюи часто вспоминал о своем крокодиле. Оказывается, крокодил - очень умное животное, я этого не знал. Но вскоре после нашего знакомства тема воспоминаний Дьюи сменилась: он потащил меня к себе в каюту и показал буквально ворох фотографий своей филиппинской приятельницы, очень красивой молодой женщины, снятой в различных позах совершенно голой. На мой вопрос, почему на всех фотографиях она без одежды, Дьюи не моргнув глазом ответил: "На Филиппинах очень жарко", - и тут же рассказал мне о магическом ритуале, который исполняется филиппинками для сохранения любви мужа или любовника, но мое целомудренное перо отказывается его здесь воспроизвести.
Дьюи сразу вошел в нашу мужскую компанию и стал играть с нами в кости. Мы называли его судьей, чем он был чрезвычайно доволен. Симмонс как-то заметил: "У вас в Америке все или судьи, или полковники. Чтобы различать, кто есть кто, есть очень удобный и простой способ -по географической параллели: все живущие к югу - полковники, а все живущие к северу - судьи". Наш друг был одновременно и судьей, и полковником.
Дьюи постоянно проявлял недовольство плаванием. В Маниле он был счастлив со своей красавицей филиппинкой и с крокодилом, а тут у него каждый день случались неприятности с этим "богом-проклятым-сукиным-сыном" старшим помощником. Кроме того, его раздражали наши ежевечерние споры за стаканом виски или джина. Разговор обычно начинался с политики, и англичане ругали Советский Союз и США. Вначале Дьюи поддерживал англичан в их нападках на СССР, но вскоре заметил, что это ему невыгодно, так как в ответ я стал поддерживать англичан, когда они набрасывались на США. Тогда мы с ним заключили безмолвное соглашение: когда ругали Советский Союз, молчал Дьюи, а когда ругали США - я. Когда же англичане выдыхались, мы вместе с Дьюи начинали ругать Англию. После такой разминки начиналась следующая фаза: говорили о религии. Поскольку к ней все были одинаково безразличны, то и ругались все со всеми - просто так, из принципа или от безделья. К часу ночи разговор переходил на женщин - и воцарялось полное согласие.
В Табако мы прибыли на другой день вечером. О Филиппинах можно получить какое-то представление лишь в том случае, если проплывешь мимо всех островов - больших и крошечных. Посещение одного острова мало что дает. Филиппины - это архипелаг, насчитывающий более семи тысяч островов, из которых только две тысячи четыреста имеют названия. Больше половины островов вообще необитаемы. На остальных - двадцать миллионов жителей, которые говорят на семидесяти различных языках. На Филиппинах побывал английский мореплаватель сэр Франсис Дрэйк (кажется, одновременно пират: в те времена такое совместительство было в порядке вещей), затем островами долгое время владели испанцы и наконец американцы. По количеству людей, говорящих на английском языке, Филиппины стоят на третьем месте в мире после Англии с колониями и США. Конечно, английский язык филиппинцев объединяет, тут ничего не поделаешь.
Когда смотришь на карту Филиппин, конгломерат островов, где зарождаются тайфуны, то понимаешь, что надо быть хорошим мореплавателем, чтобы водить суда по этому ярко-зеленому лабиринту. Мы проходили мимо маленьких островков, мимо больших, но редко видели хижины на берегу. Везде ярко-желтый песок, ярко-зеленые пальмы, а за ними таинственные и темные заросли -тропические джунгли.
Подошли к Табако. Этот порт, так же как и Манила, находится на острове Лусон, но только в его южной части. В Табако заходят, очевидно, только за копрой. На обыкновенной карте его не найти, настолько это крошечный населенный пункт - его и городом-то не назовешь. Но вид, открывающийся, когда подплываешь к нему, неожиданно оказался впечатляющим. Обогнув какой-то островок, мы увидели почти прямо перед собой громадную темно-синюю гору, верх которой был закрыт длинной черной тучей, лежавшей параллельно земле, как большой, толстый блин. Это был вулкан Майон высотой около двух тысяч шестисот метров, который не упоминается ни в одном учебнике географии. Высота Везувия не превышает и тысячи трехсот метров, однако о нем знают все школьники. Правда, Везувий разрушил Помпею, но все же и о Майоне следовало бы упоминать в учебниках.
Табако расположен в глубине Албайского залива в лагуне. Это удивительно красивый городок, стоящий у самого подножия вулкана. Песок его пляжей не желтый, а черный, вулканический. Первое впечатление неприятное, как от всего непривычного, но песок мягкий. Местами растет кустарник, который заходит прямо в море, что довольно необычно. С гор текут прозрачные неглубокие речки, скрытые густыми зарослями бамбука, кокосовыми пальмами и банановыми деревьями. Много пальм ниппа, широкими листьями которых местные жители покрывают хижины, и море - буквально море! - ярких неизвестных цветов. Вода в лагуне бирюзовая. Набережная хорошо бетонирована и может принять, наверное, три океанских судна. Сразу от набережной тянется неширокая тихая дорога, по обеим сторонам которой расположены склады пеньки и копры. На некоторых складах еще остались написанные тушью большие иероглифы,- начинающиеся знаками "Великий Японский Морской Флот". Всюду запах кокосового масла. Если от набережной свернуть влево, то можно выйти к небольшому зданию муниципалитета, построенному в стиле греческого храма, с надписью по-английски. Перед ним находится площадь, на которой стоит старинная католическая церковь, почерневшая от времени, и отдельно от церкви - колокольня, а рядом - школа. Здесь начинается главная улица, которая носит название "Национальная", хотя на стене школы осталась мраморная плита со старинной испанской надписью "Calle Real" - королевская улица. За церковью - базар. Как и везде в Юго-Восточной Азии после войны, на нем торгуют американскими товарами: военными поясами, таблетками для дезинфекции воды, зелеными тюбиками с мазью, предохраняющей от сифилиса и гонореи, канистрами для бензина и вообще всяким хламом. Все постройки на базаре легкого типа, в основном, деревянные балаганы, но иногда обходятся и без них: товары разложены на растянутых американских походных кроватях.
Жилые дома на Филиппинах строят на сваях, поскольку всегда есть опасность наводнения от волн, которые с моря в любой момент может пригнать тайфун, однако иногда и сваи не помогают. Дома выглядят очень живописно: крыши из листьев пальмы "ниппа"; окна со вставленными вместо стекол пластинками перламутра от раковин, через которые, конечно, ничего не видно, но они пропускают внутрь немного дневного света; уютные резные балкончики, устроенные вокруг всего дома по периметру. На своих балкончиках филиппинцы разводят много цветов, словно мало им роскоши окружающей природы и мало моря всюду растущих цветов. Меня поразило, как часто среди горшков всевозможного типа, в которых выращивают цветы, встречаются ночные горшки европейского образца. Пикантно, тропический цветок - яркий и пышный, растущий из ночного горшка!
На ближайшей улице мы зашли в один из домиков с приусадебным участком. Главная забота хозяина такого участка состоит в том, чтобы каждый день полоть на участке дикую траву, бурно наступающую на городок из джунглей. Нам говорили, что если ее не выпалывать ежедневно, то через три недели участок становится непроходимым. Вся площадь участка занята кокосовыми пальмами. Одна пальма росла изогнуто, верхняя ее половина низко наклонилась и шла почти параллельно земле. Хозяин предложил кому-нибудь из нас забраться на пальму и сорвать кокосовые орехи. За десять сентаво рвать можно столько, сколько можешь с собой унести. Звучало заманчиво, а для гимнаста (я в то время им был) залезть было пара пустяков. Я без труда добрался до кроны, но, сорвав один большой кокосовый орех, сообразил, что другого мне уже не ухватить. Слезать надо было одной рукой цепляясь за ствол пальмы, а в другой - держа орех. В общем, обыкновенное мошенничество: на базаре такой орех я мог бы купить за пять сентаво.
В этот же день мы ходили смотреть петушиные бои. Довольно противное зрелище. На площади собралось много народа. Мужчины были одеты в рубашки навыпуск и белые грязные штаны. За плечами у некоторых женщин я заметил что-то вроде прозрачных сетчатых крылышек, прикрепленных к платью. Мне объяснили, что это метиски, а крылышки означают, что в их жилах течет и испанская кровь. Зрители сидели на корточках кругом, а два хозяина петухов науськивали их друг на друга. К лапам петухов были привязаны маленькие ножички, которыми они разбивали друг друга буквально в клочья. Зверское развлечение. Бой быков в миниатюре. Естественно, заключались пари.
Пассажиры и свободные от дежурства офицеры весь день провели на берегу. Мы бродили по черному песку, любовались цветами и наблюдали за купающимися в лагуне ребятишками. Они купались голышом.
Потом мы отправились в сторону вулкана Майон. Казалось, вершина его совсем рядом, но это, конечно, иллюзия. Если высота вулкана две тысячи шестьсот метров, то по его склону нужно подниматься, наверное, не меньше десяти километров. Сразу за хижинами, находящимися на окраине городка, начинаются джунгли. Они поднимаются от подножия вулкана вверх по склонам, и совершенно очевидно, что, если метров двести пройти вперед, можно окончательно заблудиться и вообще никогда не вернуться к цивилизации. Лианы опутали стволы деревьев, и в полутьме не разобрать, лианы это или змеи. Земля влажная. Под сенью листвы жарко и душно, как в бане. А из глубины леса доносятся зловещие незнакомые звуки: клекот, писк, шорохи и какая-то возня. Страшно. Нет, не гостеприимны джунгли.
Я прогулялся и в ту сторону городка, где расположилось "Китайско-филиппинское общество вдохновения". Что это означает, непонятно, но что-то безусловно китайское: китайцы любят такие названия, как "Павильон душистой старости", "Беседка десяти тысяч лет нескончаемого наслаждения"... Это была Китайская торговая палата, или пятая колонна Китая, отделения которой можно увидеть по всей Юго-Восточной Азии вплоть до Цейлона. Большой, чисто прибранный участок. На нем стоит несколько зданий. Первое здание - школа. Много китайских детей. Девочки одеты в белые блузки и синие юбки, мальчики - в белые рубашки и синие шорты. Филиппинские же дети ходят голышом, потому что море в пятидесяти шагах, а все время одеваться и раздеваться - требует много времени, хотя время здесь не считают.
"Китайская торговая палата - острие экономического и политического проникновения Китая в другие страны", -это строки из дневника, написанные в 1947 году; сегодня, в 1979 году, я думаю так же. Над главным зданием висит только китайский флаг. В Китае после войны иностранные фирмы обязаны были вывешивать флаг Китая наряду со своим собственным: надо уважать страну, в которой живешь. Но это похвальное правило, очевидно, не распространялось на самих китайцев, живущих в других странах. Филиппинцев, видимо, уважать не обязательно.