Он и в самом деле вел себя как мальчишка, и переупрямить его было немыслимо. Отказался даже подняться к себе в номер. Так и остался в зале до самого ужина, непроизвольно сжимая кулаки, бросая вызывающие взгляды. Переживая вчерашнее, поджидал нетерпеливо врагов. Но они не возвращались. До самого вечера, когда остыл, подернувшись сальной пленкой, нетронутый гуляш, никто из вчерашних выборщиков так и не заглянул в "Олень".
- Я же говорил вам, что это подлые трусы! - Петефи торжествующе кивнул на пустые столы. - Что ж, видно придется мне самому к ним сходить!
В ратуше, где проходила торжественная регистрация нового фёишпана, появление вчерашнего скандалиста вызвало некоторое замешательство.
Поперхнулся оратор на трибуне, превозносивший личные и общественные достоинства сиятельного властелина Эрдёдского замка, прошелестели над рядами кресел возмущенные голоса.
Пап и Ришко только понимающе переглянулись в ожидании дальнейших событий.
Однако ничего из ряда вон выходящего не произошло. Оратора сменил другой, столь же красноречивый, а выборщики перестали перешептываться и коситься на колонну, у которой, скрестив руки, стоял поэт. Вскоре и сам Петефи понял, по-видимому, что порыв отгорел и более не повторится. Его присутствие здесь было бессмысленно, если не вовсе смешно.
- Пойдем, - кивнул он Ришко и добавил вполголоса, чтобы хоть как-то выйти из неловкого положения: - Никогда не слыхал столько чуши.
Петефи ощущал разочарование и острую, почти до слез, неловкость. Стыдно было смотреть друзьям в лицо. Он возвратился в "Олень" с угрюмо сдвинутыми бровями.
Все столы по случаю праздника святой Марии были заняты, и друзья решили подняться в номер.
- Скажу, чтоб нам принесли вина, - задержался Ришко, не доходя до лестницы. - Ба! Да здесь Телеки! - порадовался он, увидев знакомого, одиноко сидевшего в укромном уголке возле декорированного острыми рожками серн овального зеркала. - Пошли к нему!
- Кто это? - хмуро спросил Петефи.
- Граф Шандор Телеки, разве ты с ним не знаком?
- Не желаю иметь ничего общего с графьями, - передернулся гримасой Шандор. - Хватит с меня.
- Погоди, - удержал его Ришко, - этот граф не такой. Сейчас я тебя познакомлю, - и почти насильно потянул за собой упиравшегося поэта.
Последовал церемонный, несколько утрированный обмен поклонами, после чего раздосадованный поэт, как бык на красную тряпку, устремился в атаку.
- Между прочим, вы первый живой граф, с которым мне посчастливилось перекинуться словечком, - заметил он с равнодушной миной. - Честное слово…
- Раньше, выходит, дохлые попадались? - мгновенно парировал Телеки. - Садись! - Он обезоруживающе улыбнулся, переходя на дружеское "ты", и подвинул стул. - Черешневой палинки! - крикнул официанту.
- Попадались? - не сразу нашелся Петефи. - Это уж как поглядеть. Видишь ли, эрлаухт, - он язвительно ухмыльнулся, - я ведь бродячий комедиант, а потому сам не раз бывал в шкуре дохлого графа. Как тебе это понравится?
- В таком случае, мне следует у тебя поучиться. Ведь то, что ты пережил, мне еще только предстоит, - сказал он без тени улыбки. - Надеюсь, что не очень скоро, - закончил под дружный хохот.
- Молодец, граф, - одобрил поэт. - Откуда только ты такой взялся?
- О, ты еще не знаешь Телеки! - Ришко разлил по рюмочкам душистую водку. - В Париже он возил Штанчича к Ледрю-Роллену, в Тироле навещал Антала Регули, сопровождал в концертах по России гениального Листа… Откуда сейчас, милый граф?
- А, пустое, - отмахнулся Телеки и, переводя разговор на прежнее, похлопал Петефи по плечу. - Значит, живым графом быть тебе не доводилось?
- Увы, - состроил жалобную мину поэт. - Едва я успевал произнести скупую реплику, как тут же падал, заливая подмостки красным сиропом. Не знаю, быть может, теперь, после нашего знакомства, я наберусь побольше ума и сумею продержаться подольше. Недаром говорят, что лучший учитель артиста - жизнь.
- Так-то оно так, дружище, - Телеки с немыслимой ловкостью опрокинул рюмку и заел миндалем. - Только боюсь, что знакомство со мной не слишком обогатит твой жизненный опыт. Аристократ из меня, прямо скажу, никудышный. Недаром меня Диким графом прозвали.
- Что ж, с Диким графом я готов подружиться, - кивнул Петефи, постепенно проникаясь симпатией к столь оригинальному собеседнику. - У тебя, наверно, и поместья нет? - спросил все-таки с вызовом.
- Есть, - спокойно ответил Телеки. - Поблизости отсюда, наследственный майорат. Буду счастлив, если согласишься погостить под моим кровом. Знакомство с тобой - честь для меня. Да поможет мне бог завоевать твое доверие и дружбу.
24
- Меттерних окончательно спятил. - Небрежным движением кисти Кошут перебросил через рабочий стол газету с последними сообщениями. - Полюбуйтесь, господа, что происходит в Галиции… Поджоги имений, крестьянские самосуды, отвратительные зверства, в коих виновны обе стороны.
Сидевшие напротив братья Мадарасы и граф Баттяни молча склонились над листами, на которых еще не просохла пахучая типографская краска.
Никто из гостей редактора "Пешти хирлап" прямого отношения к редакционной кухне не имел. Однако как-то само собой получилось, что кабинет Кошута сделался в последнее время центром, вокруг которого кристаллизовалась еще зыбкая, не имеющая четко очерченных границ либеральная оппозиция. Не удивительно поэтому, что и Мадарасы, и Баттяни, весьма далеко отстоявшие друг от друга в своих политических чаяниях, поспешили завернуть к Кошуту, как только распространилась весть о галицийском восстании.
- Ты действительно уверен, что канцлер приложил тут руку? - спросил Баттяни, промокая платком широкую лысину.
- Кто же еще? - пожал плечами Кошут, машинально поправляя красиво повязанный шейный платок. - Излюбленный стиль, характерный почерк. Польское дворянство было настроено крайне антиавстрийски, и Вена день за днем теряла рычаги власти. Поэтому старый Клеменс решил прибегнуть к излюбленному трюку, натравить силу на силу.
- Но одна из этих сил крестьянство! - негодующе воскликнул Баттяни. Его мясистое волевое лицо покраснело от гнева.
- Кошут прав, - спокойно кивнул Йожеф Мадарас. - Меттерних уже не ведает, что творит. Надеясь погасить пожар встречным огнем, он рискует спалить всю округу.
- Восстание свободно может перекинуться к нам, - поддержал брата Ласло Мадарас, - и уж, конечно, в русскую Польшу, что вообще чревато войной.
- И все же с трудом верится, что опытный государственный деятель способен на такое безрассудство, - упрямо мотнул головой Баттяни. - Нужны доказательства.
- За ними дело не станет, - Кошут подавил улыбку, заметив крошки бисквита, запутавшиеся в кудрявой черной бороде упрямого графа. - Наверняка все было разыграно по старым нотам: переодетые жандармы, шпики, иезуитские провокаторы. Им нетрудно было распалить крестьян, доведенных до крайней степени отчаяния, против спесивых магнатов. Вы же знаете, что польское шляхетство иначе как быдлом народ и не называет. Можно не сомневаться, что Меттерних не замедлит поднажать со своей стороны и возьмет непокорных панов в кольцо.
- Если только восстание не распространится дальше. Он совершенно прав, - Баттяни кивнул на Ласло Мадараса. - За украинцами могут подняться словаки, да и за братьев мадьяров я не поручусь. Что тогда? Меттерних, конечно, сгорит, но какой ценой? Вместе с нами?
Кошут отметил про себя, что богатейший помещик и промышленник граф Баттяни хоть в чем-то публично согласился с максималистами Мадарасами. Видимо, и вправду пришла пора консолидировать силы, прибрать осторожно к рукам отдельные группы, уравновесить противоположные веяния, примирить лагери. Что ж, посмотрим…
- Не хочется? - спросил с усмешкой, вперяясь взглядом в крошки на бороде. - Не желаешь гореть в одном костре с Меттернихом?
- Пусть с ним черти горят, - в сердцах махнул рукой граф. - И венская камарилья.
- Но для этого нужно что-то делать! - воскликнул Йожеф Мадарас.
- Что именно? - повернулся к нему Баттяни. - Баррикады? Или, может быть, заговор? Не хочешь ли ты застрелить старого идиота? Именно теперь нам не следует торопиться. Неспособность Меттерниха вскоре станет очевидной, и тогда ему конец. Русский царь тоже, надеюсь, внесет свою лепту. Он не потерпит волнений в Польше.
- По-прежнему надеешься, что кто-то сделает твою работу за тебя, - осуждающе покачал головой Йожеф. - Напрасные надежды. По вине таких, как ты, мы только теряем драгоценное время…
- Вы оба совершенно правы! - торжествующе заявил Кошут. - Я целиком согласен с тобой, Йожеф, и стою за консолидацию всех прогрессивных сил. Но и Лайош тоже очень верно заметил, - последовал дружеский кивок в сторону Баттяни, - что кресло под канцлером закачалось. Поэтому не нужно спешить. Пусть сам свалится.
- Ты защищаешь Меттерниха? - удивленно раскрыл глаза Ласло Мадарас. - Браво! Заключение в крепости явно пошло тебе на пользу.
- Да, пока меня держали в одиночке, я успел полюбить этого выдающегося человека, - с полной серьезностью ответил Кошут. - Меня также глубоко трогает, что каждый номер газеты специально для него переводился на немецкий. Более того, узнав, что издатель Лайош Ландерер доносил лично канцлеру о каждом моем шаге, я понял, что любовь оказалась взаимной.
- В чем же дело тогда? - Сложив из бумаги лодочку, Ласло щелчком направил ее Кошуту через весь заваленный гранками стол. - Объяснись!
- Я стою за то, чтобы сосредоточить силы на главном. Все мы давно согласны с тем, что крестьянский вопрос необходимо наконец разрешить. Если мы этого не сделаем, то пропадем, помяните мое слово. А Меттерних подождет, реформа окончательно сведет его в могилу.
- Интересное умозаключение, - скептически поморщился Йожеф Мадарас. - Я бы даже готов был принять его в качестве тактического хода, если бы…
- Что именно? - быстро спросил Кошут.
- Если бы только один Клеменс стоял у нас на пути!
- Теперь ты попал в точку, - удовлетворенно отметил Кошут. - Да, нам противостоит не только старый канцлер, но и вся прогнившая камарилья. С той лишь разницей, что нынешнее положение существенно отличается от того, каким оно было десять или даже пять лет назад. Меттерних с каждым днем теряет влияние. Уже граф Аппони и тот повсюду заявляет, что стоит за реформы. Нам сулят средства на строительство дорог, обещают долгожданную таможенную реформу.
- Какая благодать! - саркастически умилился Ласло. - Не понимаю лишь, почему ты до сих пор воюешь с Сечени. Да он расцелует тебя, услышав такие речи!
- До чего горяч! - снисходительно улыбнулся Кошут. - Словно молодой петушок из "Пильвакса". - И разъяснил терпеливо - Разве я сказал, что принимаю всерьез заявления всяких аппони? Или верю посулам правительства? Но не замечать того, что тон в Вене изменился, мы не можем. Что же касается Сечени, то своим согласием войти в Наместнический совет он совершенно себя дискредитировал. С человеком, который поддерживает камарилью, у нас нет точек соприкосновения.
- Рад, что ты по-прежнему так считаешь, - кивнул Ласло.
- Эх, Сечени, - вздохнул Баттяни и, глянув случайно вниз, стряхнул крошки. - Как он изменился! Ведь он еще двадцать лет назад выступил за освобождение крестьянства. Все мы воспитывались на его книгах… "Кредит", "Мир", "Стадиум" - это же вехи! Этого у него не отнимешь. Я наизусть помню превосходные слова о труде и богатстве. - Он замолк на короткий миг и тут же просиял, вспомнив: - "Труд - краеугольный камень богатства, однако крепостной труд малопроизводителен, ибо крестьянин не заинтересован в работе на земле помещика…" Сейчас это тривиальная истина, господа, общее место, а тогда, ого! Набат, откровение, ниспровержение основ…
- Не надо преувеличивать, граф, - поморщился Кошут. - И вообще при чем тут Сечени? С ним, по-моему, все ясно.
- Пожалуй, - неохотно признал Баттяни. - Он, конечно, патриот и много сделал для нации, но слишком заискивает перед Габсбургами, нам с ним не по пути.
Мадарасы согласно кивнули.
- Наконец-то! - Кошут довольно потер руки. - По крайней мере, по одному пункту мы достигли полного взаимопонимания. - Он задумался, затем, словно осененный внезапно родившейся мыслью, воскликнул: - Раз уж начали, то давайте продолжим! Попробуем отыскать и другие точки соприкосновения, приемлемые для нас и наших единомышленников?
- Говори, Лайош, - одобрительно кивнул Йожеф Мадарас. - Только достигнув единомыслия, можно надеяться на практические шаги. - Он обернулся к брату за поддержкой. - Всем нам, в конце концов, не обойтись друг без друга.
- Золотые слова! - озарился Кошут. - Все, кому дорога родина, должны стать единым целым, и тогда многое разрешится само собой. Забудем пока о расхождениях и попробуем достигнуть согласия хоть в чем-то. - Он стремительно поднялся, вышел из-за стола и, приоткрыв дверь, окликнул жену. - Тереза, душечка, меня ни для кого нет дома… Слышишь?
- Чего стоит согласие по пустякам, когда нет единства в главном? - скептически пожал плечами Ласло, когда Кошут вернулся на свое место. - Нельзя игнорировать тот, на мой взгляд, наипервейший факт, что мы по-разному представляем себе будущее. Я говорю о форме правления. Я, например, за республику, а ты, Кошут? Ты, граф Баттяни?
- Даже заикаться сейчас о республике самоубийственно! - решительно отказался Баттяни. - И притом наивно. Мы не дозрели пока. Regnum independens - это тот оптимум, который следует отстаивать. Тогда можно надеяться и на собственную таможню, и на самостоятельную денежную систему. Искусственные препятствия на вывоз продукции сельского хозяйства и всяческие помехи, мешающие промышленному росту, сразу же отпадут, как только между нами и короной исчезнет ненужный посредник, засевший в Буде. Венгрии нужен не наместник, а конституционный король.
- Ну вот, - обреченно махнул рукой Ласло. - О какой общей платформе можно тогда говорить? Свобода торговать и свобода жить - совсем разные понятия. Мне действительно куда более симпатичны молодые республиканцы из "Пильвакса", чем аристократические приверженцы Габсбургов.
- Плевал я на Габсбургов и терпеть не могу немцев, - отмахнулся Баттяни. - Но у королей нет национальности. Какого послал господь, тот и хорош.
- Будем реалистами, друзья. Всякий цивилизованный человек предпочтет республику монархии. Но ты, граф, справедливо отметил, что наша Венгрия еще не дозрела до столь высокой стадии национального самосознания. Для большинства народа даже сама идея республики покажется опасной и дикой.
- Не спеши говорить от имени народа, - запротестовал Ласло Мадарас. - Он не снабдил тебя полномочиями.
- Ты что? - отчужденно покосился на него Кошут. - За немедленную революцию? За ужасы крестьянского восстания? - Он скомкал и с отвращением отшвырнул гранки. - Пусть хоть Галиция послужит для тебя предостережением! На нас лежит ответственность за судьбу нации, друзья, и давайте останемся на высоте задачи… И притом, Ласло, разве конституционная независимая монархия хуже нынешнего, столь унизительного для нас состояния? Разве она не шаг вперед по пути прогресса? По пути, если угодно, к республиканскому правлению?
- Что ж, в такой оговорке есть резон, - признал Йожеф.
- Допустим, - вынужденно признал и Ласло Мадарас.
- Вот и отлично! Итак, на ближайшее будущее у нас здесь разногласий нет, - торжественно констатировал Кошут. - Все мы готовы бороться за преобразование страны на новых конституционных началах в духе демократии, свободы, равенства и братства. Так?
Баттяни скривился, как от зубной боли, но ничего не сказал.
Братья Мадарасы ответили неопределенной улыбкой.
- Превосходно, - подвел итог Кошут. - Основа для консолидации оппозиционных сил есть.
- Ты имеешь в виду выборы? - спросил Баттяни.
- Не только. Пора всерьез подумать о сообществе единомышленников. Нам нужна не только общая предвыборная программа, но и нечто более важное…
- Это хорошо, хоть и попахивает заговором, - перебил Кошута импульсивный Баттяни. - Но давайте-ка возвратимся к крестьянам. Корень вопроса в них.
- Ни о каком заговоре не может быть речи, - отчеканил Кошут. - Я имею в виду абсолютно легальную оппозицию со своим уставом, печатным вестником и все такое. В вопросе же о крестьянах все мы давно согласны: крестьяне должны быть освобождены, а повинности уничтожены.
- Освобождены! - взорвался Баттяни. - Конечно же освобождены, но как?! Ты хоть представляешь себе это?
- Я давно думал над этим вопросом. Освобождение конечно же должно сопровождаться выкупом земли.
- И кто ее выкупит? - Граф недоверчиво прищурил глаз.
- Сами крестьяне и, разумеется, правительство. В равных долях.
- Да чтобы выкупить всю землю у помещиков, нужно двести, а то и все триста миллионов форинтов! - возмутился Ласло Мадарас. - Откуда у народа такие деньги?
- Он прав, - граф назидательно цыкнул. - Нет таких денег, а "за так" свою землю никто не отдаст.
- Вспомните, что писал Штанчич! - воскликнул Йожеф. - "Разве не заплатили они кровавого выкупа, - говорил он о крестьянах, - веками неся все повинности да еще отдавая сыновей для защиты родины от врага?" О каком выкупе может идти речь?
- Мало ли глупостей в книгах, - хмыкнул Кошут.
- Все это так, - сокрушенно вздохнул Баттяни, - только нельзя без выкупа, никак нельзя. Иначе это будет не реформа, а революция, беззаконный грабеж… Вот и получается, что мы год за годом толчем воду в ступе, с места не двигаемся, а положение не терпит. Галиция та же… И урожай выдался такой, что не приведи господь. Зимой голод начнется. Того и гляди, голодные бунты вспыхнут.
- Лишнее напоминание, что время не ждет, - наставительно заметил Кошут. - Хватит спорить, хватит бесконечно теоретизировать. Пора приниматься за дело. Если позволите, я берусь подработать примерный манифест оппозиции. Думаю, что трех-четырех месяцев мне хватит. Спорные вопросы постараюсь по возможности обойти. Теперь я лучше представляю себе масштабы наших разногласий. Отрадно, что в главном все мы едины, все выступаем против абсолютизма и экономической зависимости от Австрии, требуем ответственного перед парламентом правительства. Так?
- Так, - подтвердил Баттяни.
- Свобода печати, - подсказал Йожеф.
- Да, мы требуем также свободы печати, - кивнул Кошут.
- Всеобщее избирательное право, - поднял указательный палец Ласло Мадарас. - Без него не может быть ни равенства, ни свободы.
- Категорически отрицаю! - воспротивился Баттяни, - и Деак на такое никогда не пойдет. Всеобщее избирательное право - это та же революция, республика!